Новый Робинзон - Ружемон Луи де - Страница 11

Туземцы обыкновенно едят два раза в день: завтракают около 8–9 часов утра и обедают значительно позже полудня. Их пища состоит из мяса крыс, рыбы, змей, иногда — кенгуру. Много ели они кореньев. Особым лакомством считались у них личинки больших жуков, которых они находили в некоторых породах деревьев. Этих личинок они пекли на горячих камнях и глотали по нескольку штук сразу. Я сам ел этих «червей» и находил их вкусными. После завтрака женщины занимались ловлей крыс и других мелких зверьков для обеда. Мужчины проводили свое время в охоте за крупным зверем — кенгуру или занимались военными играми. Дети бегали сами по себе, никто за ними не присматривал. Мальчики забавлялись метанием друг в друга тростниковых копий. Вскоре после полудня женщины возвращались домой. Они приходили тяжело нагруженные кореньями. Коренья клались в сетки, сделанные из волос двуутробки.

Читатель, быть может, удивится тому, что я так точно говорю о времени, ведь часов у меня не было. Да, часов не было, но время я все-таки и без часов знал точно. Я определял его по солнцу. Счет дням я потерял, зато месяцы считал по фазам луны, а годы, как и на острове, отмечал нарезками на моем луке.

Во время крушения моей яхты я имел очень смутное представление о географии Австралии, так что совершенно не знал, где нахожусь теперь. Только гораздо позднее я разузнал, что родина Ямбы — северо-западный берег Австралии.

Должен сознаться, что первое время я отказывался сопровождать дикарей в их охотничьих экспедициях. Я не только слабо владел их языком, но и плохо разбирался в следах, я не был еще достаточно искусным охотником. Поэтому-то, чтобы не оказаться в смешном положении, я не ходил с туземцами. Я не обладал еще их выносливостью. А что случилось бы, если бы я отказался из-за усталости идти дальше? Они убедились бы в моей слабости, а это повредило бы мне. Они видели во мне таинственного человека, человека «не простого». Убедись они в том, что я слаб и неопытен, мое обаяние исчезло бы.

Моя жизнь зависела от этих туземцев. Они могли убить меня в любую минуту. Я был беззащитен. Что оставалось мне делать? Раз они, по своей дикости, приняли меня за какого-то «чародея» — поддерживать в них это убеждение. Мне постоянно приходилось ломать себе голову над тем, чем бы еще «поразить» туземцев, чем бы еще доказать свое «всемогущество».

Я обманывал туземцев, пользуясь их неразвитостью. Это было, как будто, и не совсем хорошо. Но я хотел жить, а сохранить свою жизнь я мог только путем всяческого одурачивания туземцев, только выдавая себя за «чародея» и всячески доказывая на деле эти свои способности «чародея».

Чернокожие поэты. — Рыбная ловля. — Охота за эму. — Неугасимый огонь. — Взгляд дикарей на болезнь и смерть. — Как дикари воюют. — Каннибальское пиршество. — Оригинальная дуэль. — Десять километров вплавь. — Необычайная добыча.

КОРРЕББОРИ играл очень большую роль в жизни туземцев. Пляски, которые являлись необходимой частью корреббори, исполнялись туземцами с невероятным воодушевлением и азартом.

Пиршество продолжалось по нескольку дней, начинаясь обычно часов с девяти утра и продолжаясь до глубокой ночи, когда воины засыпали тут же, около костров. Вожди в таких случаях украшали свои головы яркими перьями попугаев-какаду, а тело разрисовывали красной, желтой и другими красками. Эта разрисовка и другие приготовления к празднеству занимали не менее двух часов. Когда все было готово, разукрашенные воины усаживались на корточки вокруг костра и пели монотонные песни, в которых они воспевали свои собственные подвиги, храбрость и все необыкновенное, что им пришлось увидеть во время похода. Песни слагались для каждого племени своим собственным «поэтом», который только этим и занимался. Иногда «поэт» уступал свои «произведения» и другим племенам, получая за это ту или иную плату натурой. Дикари не умели писать, а потому продажа песни заключалась в том, что покупатель выучивал ее «с голоса» продавца. Память у туземцев была хорошая, а потому и песни легко заучивались и быстро распространялись между соседними племенами.

Пляски играли видную роль в корреббори. Начав слегка приплясывать вокруг костра, туземцы понемногу входили в такой азарт, что скакали, как бесноватые. Они размахивали при этом оружием и испускали громкие крики. На непривычного человека зрелище нескольких десятков скачущих около костра голых дикарей могло произвести неприятное впечатление. Так было вначале и со мной. Но по мере того, как я привыкал к жизни среди дикарей, я свыкался и с плясками корреббори. И в конце концов я и сам скакал кругом костра, не уступая в прыжках и кривляньях самому большому искуснику по этой части из среды туземцев.

Племя, среди которого я жил, отличалось хорошим сложением и большой физической силой. Мужчины могли проходить пешком огромные расстояния и их походка была очень легка, несмотря на то, что они выворачивали ступню. Женщины не обладали этой легкостью движений. Жизнь женщины вообще была очень незавидна. На них лежала вся тяжелая работа: постройка жилищ, добывание пищи, заготовка красок и т. д. Впрочем, когда являлась надобность в больших запасах пищи, то и мужчины отправлялись на охоту или на рыбную ловлю, устраивали облавы на кенгуру.

На рыбную ловлю туземцы отправлялись или рано утром, вскоре по восходе солнца, или же поздно вечером, когда становилось совсем темно. В последнем случае мужчины брали с собой большие факелы, которые они держали в левой руке высоко в воздухе в то время, когда бросались в воду и поражали копьями первую попавшуюся на глаза рыбу. Удары были всегда очень верны, туземцы почти никогда не делали промаха. Раненые рыбы оттаскивались на берег, где их забирали женщины, дожидавшиеся с плетеными сумками за плечами. Иногда в воду бросалось до сотни человек сразу, все с ярко горящими факелами.

Это было на редкость эффектное зрелище — пламя факелов, всплески воды, громкие крики…

Днем рыбу ловили иначе. Во время отлива огораживали большой участок мелкой лагуны, оставляя открытый проход, через который в лагуну могла пройти рыба. Во время прилива рыба набивалась в загородку, и тогда проход закрывали. Когда снова наступал отлив, отгороженное пространство превращалось как бы в огромную сеть, набитую рыбой. Тогда туземцы спускались в эту загороженную лагуну и били рыбу копьями.

Вообще охота туземцев очень интересовала меня. Я старался или принять в ней участие, или, если это было мне непосильно (а я ведь избегал проявлять свою слабость), то я хоть старался присутствовать при этом.

Особенно интересно было наблюдать туземцев, когда они подкрадываются к кенгуру.

Кенгуру — самое большое из млекопитающих Австралии. Это странное по внешности животное. Его передние ноги очень коротки, так коротки, что кажется, будто они приделаны к кенгуру от другого животного. Задние же ноги очень длинны и толсты, и ими-то и пользуется животное при быстром беге, точнее — прыжках. Хвост кенгуру такой длинный и толстый, что сразу бросается в глаза. Когда кенгуру сидит, он подпирается хвостом и сидит как бы на треножнике — задние ноги и хвост. Передние ноги в это время свешиваются у него на грудь и далеко не достают до земли.

Кенгуру очень осторожен и подкрасться к нему нелегко. Чуть только он заметит что-либо подозрительное, как тотчас же обращается в бегство. А прыгает кенгуру так быстро, что через несколько минут скрывается из глаз, даже на открытой равнине.

Заметив пасущихся кенгуру, туземцы начинают подкрадываться к ним ползком. Ползут они, понятно, против ветра, чтобы кенгуру не смог их учуять. Ползти начинают издали и медленно подвигаются к животному. Как только кенгуру насторожится, охотник замирает на месте. Он остается недвижим до тех пор, пока животное не успокоится и не начнет снова рвать и жевать траву. Шаг за шагом ползет охотник, прячась меж кустиков и травы. Наконец, ему удается подползти шагов на 20–30. Тогда охотник бросает копье. Я ни разу не видал, чтобы охотник промахнулся. Копье всегда попадало в цель. Бывали случаи, что охотник так близко подползал к кенгуру, что мог убить его и просто ударом камня, брошенного с расстояния шагов в десять.