Аня из Шумящих Тополей - Батищева Марина Юрьевна - Страница 43

• Предыдущая
• 43/66
• Следующая

Видишь ли, как я узнала от Ребекки Дью, кланы Филипсов и Кемблов издавна соперничают в том, что касается хороших голосов!

На Рождество я подарила Элизабет картинку, чтобы девочка повесила ее над кроваткой, — испещренная пятнами света лесная тропинка, ведущая к необычного вида маленькому домику, который стоит на холме в окружении нескольких деревьев. Элизабет говорит, что теперь ей не так страшно ложиться спать в темноте: как только она заберется в постель, так сразу же воображает, будто идет по дорожке к домику, открывает дверь, а внутри все залито светом и там ее отец.

Бедняжка! Я не могу не испытывать отвращения к этому ее отцу!

19 января.

Вчера состоялась вечеринка с танцами у Кэрри Прингль. Кэтрин была там в темно-красном шелковом платье с оборками на боках по новой моде, а прическу она сделала у парикмахера. Поверишь ли? Когда она вошла в комнату, люди, а которые знали ее с тех самых пор, как она приехала в Саммерсайд работать учительницей, спрашивали друг у другу, кто эта девушка! Но я думаю, что решающее значение имели не только платье и прическа, сколько какие-то не поддающиеся определению перемены в ней самой.

Прежде, когда она бывала в обществе, ее отношение к окружающим, как кажется, всегда заключалось в следующем: «Мне скучно этими людьми. Им, вероятно, скучно со мной и я даже надеюсь, что это так». Но вчера вечером все выглядело так, словно она выставила зажженные свечи во всех окнах дома своей жизни.

Мне было трудно, когда я завоевывала дружбу Кэтрин. Но ничто ценное не достается легко, а я всегда чувствовала, что эта дружба стоит того, чтобы к ней стремиться.

Вот уже два дня тетушка Четти в постели с температурой и насморком и, возможно, завтра вызовет врача, на случай если это воспаление легких. Так что Ребекка Дью, повязав голову полотенцем, весь день яростно чистила дом, чтобы привести его в совершеннейший порядок в преддверии возможного визита доктора. Сейчас она в кухне — гладит белую хлопчатую ночную рубашку с вышитой кокеткой, чтобы тетушка Четти могла надеть ее поверх своей фланелевой, когда придет врач. Рубашка и так была безупречно чистой, но Ребекка Дью сочла, что после долгого лежания в ящике комода у ткани не совсем хороший цвет.

28 января.

Январь был месяцем холодных серых дней с налетавшими порой метелями, которые кружили над гаванью и заваливали сугробами переулок Призрака. Но вчера вечером началась серебристая оттепель, а сегодня весь день сияло солнце. Моя кленовая роща была местом невообразимых красот. Даже самые обыкновенные предметы стали вдруг чарующе прекрасны. Каждое звено чугунной ограды превратилось в кусочек чудесного хрустального кружева.

Весь этот вечер Ребекка Дью сосредоточенно изучает один из моих журналов, где напечатана иллюстрированная фотографиями статья «Типы женской красоты».

— Не правда ли, мисс Ширли, было бы замечательно, если бы кто-нибудь мог одним взмахом волшебной палочки сделать всех красивыми? — сказала она печально. — Только вообразите, мисс Ширли, что я почувствовала бы, если бы вдруг сделалась красавицей! Но с другой стороны, — добавила она со вздохом, — если бы мы все были красавицами, кто тогда выполнял бы за нас нашу работу?

— Я так устала, — вздохнула кузина Эрнестина Бьюгл, опускаясь на стул перед накрытым к ужину столом в Шумящих Тополях. — Я иногда не решаюсь сесть — боюсь, вдруг потом не смогу подняться.

Кузина Эрнестина — четвероюродная сестра покойного капитана Маккомбера, но все же, по мнению тетушки Кейт, весьма близкая родственница — пришла в тот день пешком из Лоувэйла навестить хозяек Шумящих Тополей. Нельзя сказать, чтобы хоть одна из вдов оказала ей особенно сердечный прием, несмотря на священные семейные узы. Кузина Эрнестина не вносила оживления в общество, будучи одной из тех несчастных, которые постоянно тревожатся не только за свои собственные дела, но и за дела всех других людей, и не дают ни себе, ни им никакого отдыха от этих тревог. Однако ее вида, как утверждала Ребекка Дью, было достаточно, чтобы вы почувствовали, что жизнь — юдоль скорби и слез.

Кузину Эрнестину, безусловно, нельзя было назвать красавицей, и крайне сомнительно, что она была ею когда-нибудь прежде. У нее было сухое маленькое лицо с заостренными чертами, тусклые бледно-голубые глаза, несколько весьма неудачно расположенных бородавок и плаксивый голос. Пришла она в порыжевшем черном платье и потертой горжетке из поддельного котика, которую, опасаясь сквозняков, не пожелала снять даже за столом.

Ребекка Дью могла бы сесть за стол вместе со всеми, если бы захотела, поскольку вдовы не считали кузину Эрнестину гостьей. Но Ребекка всегда заявляла, что «не получает удовольствия от еды», находясь в обществе этой старой брюзги. Так что она предпочла «съесть свой кусок» в кухне, но это не помешало ей, пока она прислуживала за столом, высказать все, что было у нее на душе.

— Это, вероятно, весна так на вас действует, — заметила она без всякого сочувствия.

— Ах, мисс Дью, хорошо, если все дело только в этом. Но боюсь, со мной то же самое, что и с бедной миссис Гейдж. Прошлым летом она поела грибов, но среди них, должно быть, попался какой-то ядовитый, так как с тех пор она чувствует себя не так, как прежде.

— Но ты-то еще не могла есть грибы в этом году, — возразила тетушка Четти.

— Нет, но боюсь, я съела что-то другое. Не старайся ободрить меня, Шарлотта. У тебя добрые намерения, но это бесполезно. Слишком многое я испытала… Ты уверена, Кейт, что в кувшинчике со сливками не было паука? Боюсь, я видела его, когда ты наливала сливки в мою чашку.

— В наших кувшинчиках со сливками никогда не бывает пауков, — угрожающе заявила Ребекка Дью и хлопнула кухонной дверью.

— Может быть, это была лишь тень, — кротко предположила кузина Эрнестина. — Глаза у меня уж не те, что были. Боюсь, скоро я совсем ослепну. Да, кстати, заглянула я сегодня к Марте Маккей, а ее знобит и вся она покрылась чем-то вроде сыпи. «У тебя, похоже, корь, — говорю я ей. — И скорее всего, после нее ты останешься почти слепой. В вашей семье у всех слабые глаза». Я подумала, что следует подготовить ее к этому. Ее мать тоже не совсем здорова. Доктор говорит, что это несварение, но боюсь, на самом деле это опухоль. «А если им придется делать тебе операцию и давать хлороформ, — сказала я ей, — то боюсь, ты потом не придешь в сознание. Не забывай, ты из Хиллисов, а у всех Хиллисов слабое сердце. Ты же знаешь, твой отец умер от сердечного приступа».

— В восемьдесят семь лет! — вставила Ребекка Дью, быстро унося тарелки.

— А ведь ты знаешь, что семьдесят лет — это предел, положенный человеку Библией, — бодро подхватила тетушка Четти.

Кузина Эрнестина взяла третью ложечку сахара и печально помешала чай в своей чашке.

— Так сказал царь Давид[53], Шарлотта, но боюсь, он был не очень хорошим человеком в некоторых отношениях.

Аня поймала взгляд тетушки Четти и, не удержавшись, рассмеялась.

Кузина Эрнестина взглянула на нее неодобрительно.

— Я слышала, вы большая хохотушка. Что ж, хорошо, если так будет и впредь, но боюсь, вы слишком быстро поймете, что жизнь — вещь печальная. Да-а, я и сама была когда-то молода.

— В самом деле? — язвительно спросила Ребекка Дью, внося оладьи. — Я думаю, что вы, должно быть, всегда боялись быть молодой. Поверьте мне, мисс Бьюгл, для этого нужна смелость.

— У Ребекки Дью такая странная манера выражаться, — пожаловалась кузина Эрнестина. — Не то чтобы мне это досаждало, конечно… Это хорошо — смеяться, когда можешь, мисс Ширли, но боюсь, вы искушаете Провидение тем, что так счастливы. Вы ужасно похожи на тетю жены нашего покойного священника. Она всегда смеялась и умерла от удара. Третий удар бывает смертельным. Боюсь, наш новый лоувэйлский священник склонен к легкомыслию. Как только я увидела его, так сразу сказала Луизе: «Боюсь, мужчина с такими ногами должен увлекаться танцами». Я полагаю, он бросил танцевать, с тех пор как стал священником, но боюсь, эта черта проявится в его детях. У него молодая жена, и говорят, что она влюблена в него самым возмутительным образом. Мне, похоже, никогда не свыкнуться с мыслью, что кто-то может выйти замуж за священника по любви. Боюсь, это проявление ужасного неуважения. Он читает неплохие проповеди, но боюсь, он слишком вольно толкует Библию, если судить по топу, что он сказал в прошлое воскресенье о лакомке Илии[54].

• Предыдущая
• 43/66
• Следующая