Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина - Страница 30

— Этих дикарей, которые не слушают никаких…

— Теперь они точно ничего не станут слушать, — перебивает Мэчитехьо. В тоне впервые слышно раздражение. — Теперь я сам не уверен, что готов говорить. Мы оказались по одну сторону лжи, оставшись по разные стороны войны. Забавно, правда?

— Быстро ты меняешь решения, — повышает голос и Бесшумный Лис. — Бои за Форт. Потом — немыслимые милости и поблажки дикарям. Ныне — поиски призрака. Что дальше?..

Двое смотрят друг на друга. Взгляд Мэчитехьо горит, Бесшумный Лис настороженно щурится. Наконец вождь, явно сделав какое-то душевное усилие, размыкает губы первым.

— Поиски не бессмысленны. И если они не кончатся удачей, ты не получишь ответа на вопрос. Потому что без этой вещи…

— Ее может и не существовать, пойми! — Бесшумный Лис выкрикивает это так, что Белая Сойка вздрагивает. — У здешних жителей много легенд. И я не понимаю…

— Не перебивай меня. Саркофаг есть. Если его не найду я, найдут те, кто рыщет в подземельях Форта. Там много древних реликвий…

Кьори больше не плачет, только цепляется за мое запястье и бормочет: «Нет. Нет…».

— Может, докажешь это? Пора бы, учитывая, сколько полегло в тщетных поисках, скольких убили повстанцы.

Мэчитехьо, вопреки моему ожиданию, даже не хмурится. Ладонь ложится Бесшумному Лису на плечо, а речь становится почти мягкой.

— Непременно. Вот только если не вспомнишь, кто из нас вождь, докажу уже не тебе. Помни: все мои советники рано или поздно умирают. Что выберешь — «рано» или «поздно»?

Пальцы, поначалу расслабленные, сжимаются. Жилы выступают так, что ясно: мне хватка сломала бы ключицу. Бесшумный Лис тихо вскрикивает, дергается, но не опускает головы. Вождь мирно напоминает:

— У нас мало времени. Вещь нужна чем скорее, тем лучше. По сути, поздно уже сейчас.

Мэчитехьо опять потирает лоб. Разворачивается к человеку по имени Белая Сойка, касается одного из перышек, украшающих его волосы. Перо окутывается светом.

— Теперь ты.

Но едва он тянет руку к такому же перу за ухом Бесшумного Лиса, тот отступает.

— А девчонка? Если спешишь, оставь меня тут! Я осмотрюсь, я…

— Станешь добычей змей, брат? — Вождь криво усмехается. — Они проснутся, едва я улечу. Их бессмысленно убивать, они лишь множатся. Мне проще… — глаза сужаются, — убить тебя самому, чтобы не мучился. Все-таки ты был мне славной опорой.

Но слова, дышащие затаенным гневом, не предостерегают. Бесшумный Лис отвечает таким же насмешливым оскалом и приподнимает подбородок.

— Благодарю за заботу, вождь. Позволь-ка отплатить за нее ценным советом. Даже тремя, я давно берегу их для особого случая. Видимо, пора.

Мэчитехьо, явно заинтересованный, подступает и кивает, складывая руки на груди. Поза мирная; в ней есть кое-что общее с позой мертвой… спящей обезьяны на Саркофаге — иллюзия вечной недвижности. Но я не спешу верить, я уже знаю: изваяние может проснуться. И я совсем не хочу знать, что сделает вождь, устав от пустого спора. И от споров столь же пустых, но случившихся раньше, чем трое оказались в Лощине, — а они явно были.

— Так вот. — Соратник не видит угрозы. — Оставь поиски. Сбрось остатки зеленой падали с краев мира. И главное — сбрось недостойные оковы. Ты понимаешь, что творишь?

— Бесшумный Лис! — взывает из-за спины вождя Белая Сойка. — Будь же благоразумен!

— Ты сам увел людей сюда! — Его не слышат. — Отрекся от прежнего дома! О, молись, молись, чтобы слухи, которые ширятся в последнее время, были правдой! Это смилостивились духи, спасли твое сердце, очистили твое имя! Это…

— Замолчи, — ровно просит Мэчитехьо. — Довольно. Ты не знаешь, о чем судишь.

Бесшумный Лис делает к нему шаг, заглядывает в лицо. Он чуть ниже вождя — и привстает на носки, коротким движением отбрасывает за плечо косу. Глаза сверкают.

— О нет, хватит! Знаю! Все знаю… — Он вдруг перестает кричать, переходит почти на шепот, но шепот отлично слышен. — Знаю, а также помню, вождь: о тебе ходят легенды. Много легенд. И… ты так хочешь новую? О твоей грязной, мерзкой, смердящей дочери…

Бесшумный Лис не успевает закончить.

Одно движение — запылавшая рука устремляется к нему. Одно движение — пробивает грудь, словно бумагу. Бесшумный Лис охает сквозь зубы; расширяются его глаза, потом закатываются, и по телу пробегает быстрая судорога боли. Мэчитехьо подается ближе. Склоняется так низко, что почти прислоняется лбом к покрытому смертной испариной лбу оседающего на колени советника. Глаза-угли вспыхивают от едва уловимой улыбки, полной дружеского участия. Тем более искреннего, чем глубже рука погружается в раздробленное месиво плоти и костей.

— Молись, друг мой. Молись и прихвати с собой свои мудрые советы.

Я чувствую: там, внутри, пальцы сжимаются. Когда Мэчитехьо наконец выдергивает их, они покрыты кровью. В ладони ком мяса в обрывках каких-то жил. И я готова поклясться: выдранное сердце, прежде чем на него упал первый луч дневного света, успело сделать удар.

Наконец происходит то, что должно было произойти уже не раз. Меня рвет, и я торопливо подаюсь назад, чтобы только не вывалиться из проклятых зарослей ничком. Трясет. По горлу расползается горечь. Сквозь пелену вижу, с какой брезгливостью вождь бросает сердце рядом с трупом. Затем Мэчитехьо как ни в чем не бывало разворачивается к молодому индейцу.

— Ну… а ты-то веришь мне, Белая Сойка? — Это звучит устало. — В последнее время наш брат все равно стал излишне дерзок, и я перестал чувствовать его душу как свою. Это плохо кончается. Рано или поздно… что ж, он выбрал «рано». Я не неволю своих людей в выборе.

— Да, вождь, — торопливо откликается юноша, поправляет маску подрагивающей рукой. — Да, я… верю тебе. Я знаю, ничего и никогда ты не делал без смысла.

— Верно. — Мэчитехьо приближается. Он будто пытается заглянуть за прорези маски. — Верно… и я прощаю тебе твой страх. И пусть это тело, — кивок на советника, — станет подношением здешним змеям, которых мы потревожили. Ненавижу змей, Белая Сойка, более всего на свете ненавижу змей, но с ними лучше дружить.

Все время, что вождь говорит, я наблюдаю за его рукой. Она расслабленно опущена, красна от крови. В какой-то миг ее вдруг снова окутывает пламя: кожа стремительно обугливается, лопается, но не источает ни запаха, ни дыма. Осыпается пепел. Рука сгорает до костей. Остается черный остов, на который неторопливо нарастают свежая плоть и мышцы, следом — кожа. Эта медно-смуглая кисть с длинными сильными пальцами уже не окровавлена, и она почти ласково поправляет перо за ухом молодого экилана.

— Ты прав, вождь. — Больше Белая Сойка не произносит ничего. Он все еще дрожит.

— Тогда летим. Хватит тратить время. Я чувствую… пора искать в Форте.

Мэчитехьо отступает. Его ноги просто отрываются от земли, он плавно взмывает. Одновременно наливается светом перо в волосах Белой Сойки, но экилан не следует за вождем. Упрямо стоя на месте, он поднимает голову.

— Позволь задать вопрос, Злое Сердце. За мою верность. Я ведь все сделаю ради тебя…

— Все — сильное слово. — Мэчитехьо чуть опускается. — Задавай. Обещаю сохранить тебе жизнь, ведь ты так молод, и я еще не устал от тебя.

Меня подобные слова повергли бы в ужас, юноша же, ободренный, встает прямее.

— Скажи, для чего мы ищем эту вещь? Советник был дерзок и глуп, но вопрос тревожит и меня. Для чего тебе Саркофаг Творения? Мы сильны, но не уподобимся богам, даже чужим.

Мэчитехьо кивает.

— Не уподобимся. И не нужно. Но у саркофагов есть иные свойства.

— Какие?

Вождь недолго колеблется, но, опустившись еще чуть-чуть, поясняет:

— Придавать сил. Продлевать годы. Они насыщены древней магией, и, даже чуждая нам, она живительна. — Он подается навстречу юноше. — Посмотри на меня. Я словно болен, правда? Так знай же: мне тяжело. Защищать и врачевать вас, взывать к предкам, раз за разом давать такую мелочь, как… — снова пальцы касаются пера за ухом юноши, — полет. Я хочу жить, Белая Сойка, жить, а не угасать. И вы должны помочь мне разыскать Саркофаг. Иначе в следующем сражении я пожалею желтого пламени, и более никогда вы не почувствуете себя птицами. Будете как повстанцы, ползать в грязи. Ты понял меня?