Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина - Страница 39

Мисс Джейн спрашивала, какой была моя мать, каким — так и не признавший меня отец. Спрашивала, ходили ли в племени слухи о моем настоящем родителе. Спрашивала, не произошло ли в ночь исчезновения чего-то необычного, не готовилось ли значимого обряда. Так она пытала меня вечер за вечером, почти на все я отвечал: «Не знаю». Однажды она задала два вопроса, которые, казалось, вообще ничего не могли ей дать. Не могли, ведь во времена, о которых шла речь, мисс Джейн еще не появилась на свет. Она спросила: «Каким был ваш вождь?». И еще: «Был ли в вашем племени шаман?».

На первый вопрос я ответил, как вождя звали; поведал, что он был умен и справедлив, что уходил постепенно к закату, что носил талисман — камень с отпечатком древней раковины. На второй я кивнул и прибавил, что шаман был молод и невероятно силен, что заклинал погоду и зверей, что излечивал самые губительные недуги. Такова была слава нашего шамана, что к нему ходили со всей округи, еще во времена, когда у племени были соседи. Иные до последнего дня являлись с гор, принося детей и приводя жен. Велик был шаман… велик, но горд, так мне, еще ребенку, казалось, когда я замечал его острый брезгливый взгляд, устремленный на меня ли, на соплеменников, даже на вождя. Я так опасался его, что и не хворал: только бы у него не лечиться.

Мисс Джейн спросила тогда: «Как его звали?». Я назвал имя, и она побледнела. «Зачем тебе, сестра?» — спросил я, и каким же принужденным был ее смех, когда она ответила: «Любопытствую, Черная Пантера. Просто любопытствую».

Еще раньше мисс Джейн показала мне искусно вырезанного койота и спросила, мог ли подобного сделать мой соплеменник. Я ответил, что да: шерсть, морда, коготки — все похоже на почерк наших мастеров. Я спросил, где она нашла эту вещь, Джейн ответила: в лесу. Не был ли это мой лес?.. Она ходила туда гулять. Впрочем, я не мог представить, чтобы мисс Джейн забрала что-то из пустых жилищ; для нее это значило красть у мертвецов, а мисс Джейн была честной. Честной до последнего вздоха, который я не застал. Но я помню мисс Джейн. Всегда буду.

Я помню еще кое-что важное: я солгал ей единожды, отвечая на вопрос о прошлом. Вопрос тот был: «Как думаешь, жив ли твой вождь?»; ответ мой был: «Не знаю». Но я знаю. Потому что однажды я, как известно многим в Оровилле, возвращался к своему покинутому обиталищу. Возвращался искать свою душу и нашел, но помимо нее нашел кое-что еще. То, чего предпочел бы не видеть, о чем предпочел бы не знать, чего предпочел бы не касаться.

Тогда — оплакивая отца и проклиная себя, — я в отчаянии раздирал пальцами мох, вспарывал, ломая ногти. Тогда, молясь своему новому белому Богу Христу и одновременно взывая к предкам, я мечтал, чтобы земля разверзлась, чтобы зелень вросла в меня, как вросла в нашу ветхую утварь, брошенную будто век назад. Тогда, — глубоко погрузив руки в рыхлые комья, — я нашел кое-что. Скелет с талисманом на шее — камешком, хранящим отпечаток древней раковины. Несколько других скелетов, не опознаваемых вовсе. Сломанное оружие. И много, много ответов.

Возможно, их больше, чем я полагаю. Возможно, там же, подо мхом, моя немая мать, съеденная червями до костей. Возможно, исчезновение племени страшнее, чем представляется в самых страшных городских легендах. Но… тогда, отягощенный ужасом за новый кров, я не пекся о старом, а позже, на посту шерифа, стало не до того. Обдумав обстоятельства, я пришел к выводу: «Какая-то внутренняя распря» и закрыл это дело в собственном сердце. Лишь изредка я с содроганием молюсь о неприкаянных душах. Так или иначе, я ни о чем не рассказал мисс Джейн. Незачем было ее пугать.

Она перестала задавать мне вопросы. Вскоре она исчезла, а ныне мертва.

Но я всегда буду ее помнить.

И я обязательно найду ее убийцу.

Наше племя верило: нет дурных сезонов, как и дурного времени суток. Природа прекрасна в каждом проявлении, просто иногда сурова. На судьбу не стоит роптать, а величайшая глупость — роптать на несвоевременно пришедшую вечернюю или утреннюю зарю. Но нашего племени больше нет, и как бы я ни берег часть его обычаев и верований, они неотвратимо ускользают, как ловкий лосось из нерасторопных рук. Вынужден признаться: ненавижу утро. Ненавижу саму необходимость подниматься с постели, спешку, чтобы вовремя покинуть дом, и вечное ощущение, будто земля горит прямо под ногами. Поразительно, что белые живут в этом ритме даже в столь маленьком поселении, как Оровилл. Мне не случалось бывать в крупных городах, но когда я представляю их темп жизни, видится нечто вроде преисподней.

Так и сегодня: оказалось трудно проснуться, не захотелось завтракать, как и часто в последнее время. Смутное предчувствие подгоняло меня. Оно не обмануло: в участке вместе с ночным дежурным меня дожидался Мартин Мердок, младший сынишка портового капитана.[17] Как и нередко, он выступил у отца посыльным, принес записку. Мистер Мердок сообщал о прибытии по Фетер «странного» судна: следовало оно к Сакраменто, принадлежало «каким-то театралам» и требовало, с точки зрения капитана, «ревизии», прежде чем быть допущенным в порт. Иными словами, Мердок не разрешил неизвестным швартовку и предлагал мне и подчиненным выступить в роли ищеек на предмет, как было указано все в той же записке, «подозрительных личностей и грузов».

В другой раз это позабавило бы: плавучие театры,[18] хотя и распространены более на Юге, — не диковина и в Калифорнии. Традиционно взаимодействие города с ними ограничивается беглой проверкой документов, парой спектаклей и скорым отбытием суденышек, хозяева которых уверяются: публика Оровилла не охоча до искусства и не особо щедра. Репертуар гостей скуден и зачастую пошл, но безобиден, безобидны и они сами — пестрые бродяги с острым языком, своеобразным юмором и кучей скарба на борту. Так что, как правило, допотопные «театральные» кораблики не досматриваются детально, впрочем, теперь все изменилось. Настоятельная просьба капитана меня не удивила; я знал: у Мердока дочь, ровесница мисс Джейн. Таинственно умершей мисс Джейн, гибель которой лихорадит город. Так что, едва дождавшись рейнджеров, я изложил суть предстоящего дела. Плавучий театр, по словам капитана, нагло устроился в бухте ближе к стоянке племени. Туда мы и отправились. Не ожидая от гостей ничего дурного, я взял лишь двух человек.

…И вот, сейчас мы разглядываем громоздкий трехпалубный корабль, высящийся подобием замка. Скорее даже это помесь замка с мельницей: о жерновах напоминает тяжелое, влажно поблескивающее гребное колесо. Борт обит крашеным деревом, тянется затейливый орнамент: разномастные мифические твари, меж которых прячется название — «Веселая весталка». Над верхней палубой, точнее, над венчающей ее затейливой башенкой, реют цветные флажки, особенно выделяется знамя Штатов: звезды блестят серебром. По-своему живописны даже высокие столбы — не мачты, скорее некие сценические конструкции. Хвост судна накрыт полосатым красно-белым навесом. Там, под пологом, различимы клетки с какими-то животными.

— Хм… — Лэр Линдон, мой темнокожий помощник, щурится на трубы, пускающие дымок. — Занятно. Не театралы, а… циркачи? Как бы попасть в гости, Винс, а?

Вопрос здравый: трап откинут, но нас не ждут. С холма, где мы находимся, видно пустой нос, вероятно, как и на большинстве подобных кораблей, служащий сценой. Пустота на обнесенных резными перилами палубах; ни движения на мостике. Судно кажется вымершим и при всей живописности выглядит угнетающе под серым небом, на еще более серой воде. Искусно нарисованные твари: фавны, сфинксы, морские змеи — чем-то отвращают, особенно в свете последних событий. Предпочитаю не делать прогнозов, но шансы подобной труппы заработать в нашем городе еще ничтожнее, чем у братьев по ремеслу, уродующих Шекспира.