Чужие лица (СИ) - Рэйн Ирина - Страница 32

— Я старше тебя на десять минут, — напоминает Вика, приподняв подбородок. Лихорадочный блеск глаз сигнализирует брату о том, что спорить бессмысленно. Что этот маленький кусочек времени, если по всему между ними, как минимум, несколько лет разницы?

Никита, который не находит слов, срывается со стула, тот падает, разбивая тишину пока пустого класса. Скоро сюда придут другие дети, будут заниматься, а пока это место — поле битвы практичности и веры, суровости и детскости, правды, для каждого своей.

— Прекрати! Мне казалось, что ты уже смирился с тем, что мы будем жить у Тепловых. Или я не права? Тебе же они понравились.

— Да ты послушай себя! Это же не тест на профпригодность! Это жизнь! Ты же не знаешь, что будет дальше, сколько они смогут строить из себя родителей, сколько мы будем хотеть стать частью их семьи.

Вика не слышит, цепляется только за последние слова.

— Ты тоже хочешь! Сам сказал! — поднимает упавший стул, ставит его на место. Что угодно, чтобы унять дрожь в руках.

— Вик… — роняет себя на соседнюю парту, закрывает глаза руками, опускает их вниз, хватаясь за край стола. — Это сейчас все хорошо, кажется, что так будет и дальше. Только вспомни, что обычно так и происходит. Я просто не хочу, чтобы ты опять питала иллюзии, а потом страдала из-за разбитых надежд.

Теперь его сестра не выдерживает и встает, подходит к парню, не трогает, но встает так близко, как только может себе позволить.

— Не в этот раз, Ники. Я чувствую. Они искренни с нами, не пытаются купить подарками, выполняют все, что обещают, разговаривают с нами о будущем, собираются показать парикмахерскую…

Подросток поднимает руку и большим и указательным пальцами берется за одну из неровно остриженных прядок сестры.

— Глупая затея, ты ведь все равно не дашь им себя стричь…

— Глупая, — охотно соглашается Вика, кивая и выпутывая свои волосы из чужих пальцев. — Только мне все равно интересно посмотреть, где работает… — запинается с непривычки, — тетя Света. Мне важен сам факт того, что она знакомит нас со своими коллегами, местом, где она проводит много времени.

Никита вздыхает, обходит сестру и садится на стул. Тот жалобно скрипит от его веса, но не ломается. В точности как временный хозяин.

— Ладно, посмотрим, что дальше. Но если ничего не получится, обещай, что не будешь плакать.

Вика отводит глаза.

— Не надо делать из меня истеричку. Ни слезинки моей не увидишь…

В класс начинают входить другие ребята, делая продолжение разговора невозможным.

***

Мирон, как и обещал, вновь приезжает следующим вечером в парикмахерскую «У Светланы». В этот раз без цветов, но с новостями из детского дома, где удалось договориться с Аллой Николаевной о визите сотрудников Тепловой перед Новым годом. Инициатива не всегда наказуема.

Олеся еще не может привыкнуть к тому, что ей уделяется столько внимания. Начиная от сообщения с пожеланием доброго утра и заканчивая продуктами в багажнике машины, чтобы не пришлось тратить время на поход в магазин, Мирон не оставляет ей ни шанса перестать думать о нем. Даже за работой, когда руки привычно держат ножницы или щетку, она находит секунды, чтобы вспомнить его поцелуи, помечтать о скорой встрече или просто удивиться тому, что в ее жизни появился мужчина. Другой. Совершенно не похожий на бывшего мужа.

Мирон открывает дверь, помогает Олесе сесть в машину, обходит ее и садится рядом. Только теперь отпускает себя и позволяет себе сделать то, о чем думал весь прошедший день — поцеловать сидящую рядом женщину, насладиться ее вкусом, сбившимся дыханием и реакцией в виде румянца. До онемевших губ и головокружения у обоих. Если близость — необходимость, то касания — наркотик. Говорят, что любить — это хотеть трогать.

— Если ты и все остальное делаешь так же хорошо, как целуешься, то у меня скоро возникнут комплексы, — говорит Олеся, пристегивая ремень безопасности. Нужно хоть как-то занять руки, которыми хочется расстегнуть мужское пальто, пиджак, вытащить рубашку и коснуться обнаженной кожи. Согреть их так же, как горят сейчас губы и щеки.

— Если ты и дальше будешь говорить про «скоро», то мы оставим Павла без внимания и сегодня, а это ни к чему хорошему не приведет, — парирует Мирон, заводя двигатель и выезжая со двора. — Я, если честно, еще немного волнуюсь по поводу того, что он может о нас думать. Есть уверенность, что ему понадобится какое-то время, чтобы смириться с моим присутствием в другом статусе.

Олеся откидывает голову назад, невольно трется затылком о кожаное сидение.

— Рано или поздно ему придется это сделать. Пусть не сразу… Я думаю, что он не поставит меня перед выбором — ты или он. Мне бы очень этого не хотелось.

— Мне тоже, потому как я прекрасно понимаю, что у меня нет шансов конкурировать с Пашкой, — грустно улыбается Полунин и крепче обхватывает руль.

От этих слов Олесе становится трудно дышать, она уменьшает обдув теплым воздухом и поворачивает голову в сторону водителя, смотрит на напряженное лицо Мирона, его сведенные челюсти и нахмуренные брови. Видит, как он боится потерять то хрупкое, что зарождается между ними. Женщина кладет свою руку поверх его, гладит кончиками пальцев в успокаивающем жесте. Она раньше не задумывалась над тем, как сильно Мирон прикипел к их семье, что, помимо очевидных эмоций, таких, как страсть, в его душе горит что-то большее, долгоиграющее.

— Этого не случится, поверь. Пашка очень привязан к тебе, он мне сам говорил, что ему будет жаль, если вы прекратите общаться. Выбрось ненужные мысли из головы, — вкрадчиво, как мантру.

Этот ее жест и слова — все в совокупности, меняют его настроение, будто рождают его заново, заставляя губы растянуться в ответной улыбке, теплой, согревающей, легкой. Ее вера дарит Мирону ощущение покоя и спокойствия, таких необходимых, значимых, правильных. Ее глаза — вот куда он должен сейчас смотреть, он хочет видеть в них свое отражение, но вынужден концентрироваться на вождении, потому что не может допустить, чтобы с ними что-то случилось. Дома их ждет Пашка — ее сын, его друг, их Пашка.

— А ты умеешь водить? — интересуется не из праздного любопытства. Ему не нравится, что Олесе приходится пользоваться общественным транспортом, думает о ее комфорте и безопасности.

— Несколько лет назад уговорила бывшего мужа разрешить мне сдать на права, но машиной он делиться не захотел, а на свою не было денег, поэтому они так и пылятся где-то на полке, — вспоминать непросто, но гораздо легче, чем раньше. Удивительно, что именно благодаря чужому человеку — Мирону, в ее книге жизни окончательно перевернулась эта страница. Олеся больше не заглядывает в нее, не имеет желания открывать, даже когда остается одна. Теперь она увлечена написанием новой главы, и ей нравится это занятие. Чувства и эмоции, события и действия ложатся аккуратными словами на белую бумагу, выстраивают предложения и складываются в абзацы. Новая глава ее жизни — не любовный роман, но проза, где есть место случайным встречам, переплетению судеб и вере в будущее.

Припарковав автомобиль и забрав пакеты, Мирон подставляет свой локоть уже успевшей выйти из машины Олесе, ведет ее к подъезду, не позволяя упасть в гололедицу. Открыв дверь своим ключом, Войтович включает свет в прихожей и тут же натыкается на встречающих Мишку и сына.

— Привет, вот и мы. Возьми, пожалуйста, пакеты у Мирона, отнеси в кухню, я сама разберу.

— Привет. Я уже заждался. Чего вкусного купила? — Пашка, который уже заждался взрослых, заглядывает в один из мешков.

— Это Мирон все привез, я не знаю, что внутри, — растерялась мама. — Мы же хотели пасту делать, да? — поворачивает голову и вопросительно смотрит на мужчину, который уже успел помочь ей раздеться, погладить в приветствии кошку и теперь сам снимает ботинки.

— Там продукты не только для ужина, но и по мелочи… а еще я купил пирожных к чаю в неплохой французской кондитерской.

Пашка демонстративно облизывает губы, перехватывает пакеты и направляется в кухню, где тут же достает корзиночку с кремом и ягодами, кусает ее и принимается жевать.