Чужие лица (СИ) - Рэйн Ирина - Страница 36

— Ты как в первый раз, Олеся. Просто сделай это уже.

***

В гостиной пусто, из чего следует, что Мирон перебрался в спальню. Ей сложно переступить порог его комнаты, но она делает шаг за шагом, пока не оказывается рядом с большой кроватью, на которой сидит хозяин дома. Не видит ничего, кроме него — ни большого плоского телевизора, ни бра на стенах, ни шкафа-купе.

— Я решил, что здесь будет гораздо комфортнее. Да и обещал, что ты окажешься в моей постели, — притягивая Олесю к себе, заставляя ее лечь на спину, устраиваясь между ее ног. — Я говорил тебе, что уже ненавижу это платье и эти колготы?

Она тихо смеется, поднимая руки и позволяя ему стянуть с себя одежду, оставляя лишь треугольник кружевной ткани внизу.

— Не говорил, зато теперь на тебе больше одежды, чем на мне, и это нечестно.

Мирон ухмыляется, расстегивает пуговицы и стаскивает с себя рубашку. Ремень, брюки и носки присоединяются к вороху на полу. Их дальнейшая судьба ему неинтересна.

— Я хочу знать историю каждой твоей татуировки, — проводя ладонью по его рукам, груди и спине.

— У нас еще будет время, потом… — выцеловывая узоры на ее теле, обжигая каждым прикосновением, заставляя изгибаться навстречу, закатывать глаза и шумно дышать. — Мои наколки — это напоминание о переходном периоде, твой шрам значит гораздо больше, чем они все вместе взятые, — проводит кончиком пальца по розовой полосе внизу живота.

— Сложные роды, — ей не нужно оправдываться, но хочется пояснить.

— Ничто не может тебя испортить. Даже это, — не хочет, чтобы она снова переживала ту ситуацию, ведь сейчас время не для воспоминаний, а для любви.

— Мирон…

— М-м? — не отрываясь от своего увлекательного занятия.

— Сделай уже что-нибудь…

— Я делаю, — приподнимая голову, хитро улыбаясь.

Олеся трется о внушительный бугор в его черных боксерах, тоже улыбается, когда слышит вырвавшееся матерное слово.

— Прости… Ты не представляешь, что со мной делаешь, я и так еле сдерживаюсь, чтобы не кончить до того, как начнется самая важная часть…

— Не сдерживайся, — просит она, выдыхая.

— Бл*ть…

Мирон снимает нижнее белье с себя и Олеси, вновь накрывает ее своим телом и жадно целует в губы. Он берет ее языком. Его член трется о ее бритый лобок, возвращая немного контроля своему владельцу. На ее груди расцветают несколько засосов, ее ноги раздвигаются, позволяя партнеру скользить по мягким влажным складкам. Ему необходимо в их тепло, иначе он просто взорвется. Но сначала ему нужно убедиться, что она готова его принять. Ее тело сигнализирует об этом, однако надо быть полностью уверенным, что ему это не кажется. Слишком много поставлено на карту.

Пальцы Мирона — полноправные хозяева ее естества, они гладят, размазывают естественную смазку по клитору, вторгаются внутрь, выходят, и снова скользят в глубину. Олеся двигается навстречу каждому движению, ей хочется прекратить эту сладкую муку и достичь оргазма, унять напряжение в теле. Все меняется, когда к пальцам внутри нее присоединяется язык. Посылая миллионы импульсов, он кружит вокруг клитора, властвуя, сдаваясь, заставляя Олесю кричать в судорогах удовольствия.

Мирон пьет ее наслаждение, кайфует не меньше, чем она. Знает, что это только начало, но уже сейчас готов повторять свои действия снова и снова, лишь бы опять видеть ее такой: открытой, беззащитной, честной и настоящей. Он поднимается выше и обнимает любимую женщину, стирает с ее глаз слезинки.

— Не сдержался…

Она смеется и прячет свое лицо у него на плече, чувствуя себя в безопасности, под защитой, ощущая себя женщиной, которую любят.

— Я тоже тебя… люблю.

Он целует ее губы, прикусывая, зализывая и снова прикусывая.

— Женщина… Если бы я знал раньше, что для твоего признания нужно всего лишь…

— Замолчи, — смеется она, ударяя по его плечу кулачком. — Ты слишком много болтаешь, Полунин.

— Ты права, лисенок, потом поговорим, — вновь принимаясь за облизывание солоноватой кожи.

Она снова чувствует возбуждение, и это пугает. С Мироном реакция ее тела слишком сильная, ей не поспеть за его действиями, хотя она и пытается отвечать так же страстно. Она смотрит на него, на то, как он натягивает презерватив, забыв о стеснении. Чувствует, как головка, а потом и все остальное до основания вторгается в ее тело, заставляя захлебнуться восторгом от ощущения единства, обхватить собой, тесно сжать внутри. Его движения, медленные и осторожные в начале, быстро перерастают в резкие и быстрые. Он тратит все силы на то, чтобы балансировать на границе собственного оргазма, который уже зарождается внизу спины, прошибает до затылка, не дает себе ни малейшего шанса завершить начатое без Олеси. Мирон снова и снова завоевывает ее, каждая мышца на его теле напряжена до предела. Выступивший пот застилает глаза, которые неотрывно смотрят на женщину перед ним, под ним, на ее открытый рот, покрасневшие щеки, затуманенные глаза. Он слушает ее стоны, тяжелое дыхание, пьянеет от того, что наконец-то берет ее и отдает ей себя. Меняет угол проникновения, позволяя пальцам снова нащупать клитор, чувствует, как ее ногти впиваются в его спину, звереет, с ума сходит. Он знал, что это будет сумасшествием, но не думал, что до такой степени. Чистая страсть, не прикрытая никакими словами и обстоятельствами. Есть только они — единый комок переплетенных нервных окончаний, движущихся к одной цели, срывающихся в бездну и не жалеющих об этом.

— Не могу больше терпеть, — сквозь зубы.

— Давай я встану на колени и локти?

Этот ее вопрос отбросил назад его надвигающийся оргазм, будто кипятком ошпарил. Мирон понял, что ее предложение — всего лишь повторение сценария с бывшим мужем, когда она жертвовала своим наслаждением ради чужого. Он зло стиснул челюсти, отрицательно качая головой не в силах что-либо сказать и меняя скорость движения бедрами. Он себе никогда не простит, если позволит ей думать о нем, как о Сергее.

— Ты кончишь. Здесь и сейчас. Глядя мне в глаза.

Констатация факта, а не угроза. Просто слова, которые помогают ему собраться с силами, снова и снова толкаться в узкое тепло. Дышит часто, чтобы не сбиться с ритма, считает в уме, складывает двузначные числа, вспоминает даты, пункты подписанных недавно договоров, что угодно, лишь бы отсрочить свой собственный оргазм. Удается спустя какое-то время исполнить задуманное, чувствует, как Олеся двигается навстречу ему все быстрее и быстрее, дышит, как после марафона, не отпускает от себя ни на миллиметр, а потом сжимает его своими внутренними мышцами, дрожью по телу вбирает в себя удовольствие, громким стоном разрушает молчание. Мирон чувствует, что больше никакие силы в мире не заставят его уйти от сокрушительного оргазма, толкается еще несколько раз, а затем выплескивается глубоко внутри, жалея, что не может ощутить партнершу на сто процентов, мешает защита в виде тонкого слоя латекса. Думает, что потом обязательно восполнит этот пробел, когда она будет готова. Он же для себя уже все давно решил.

Лежат рядом, не желая разъединяться, только ему все равно приходится отстраниться и снять презерватив, завязав его, бросить в корзину для мусора. Проводит рукой вдоль тела Олеси, чтобы снова ощутить, что это ему не снится, что все правда, она с ним. Останавливает рвущееся: тебе было хорошо со мной? Потому что видит ответ в ее прикрытых опущенных веках, приподнятых уголках губ и новой слезинке в уголке глаза.

— Не плачь, — стирает кончиком пальца, целует в висок.

Олеся вздыхает, поворачивается на бок и крепко обнимает мужчину, который только что сделал невозможное — дал ей снова почувствовать себя женщиной, подарил счастье близости, заставил забыть об остальном мире.

— Не буду, — обещает, — это просто…

Мирон понимает. Он сам испытывает подобное. То, что не высказать словами, что не увидеть в мягком свечении бра, но различить в глазах напротив, услышать в биении чужого сердца, прочувствовать.

— Кажется, мне снова нужно в ванную, — шепчет Олеся.