Эффект бабочки (СИ) - Акулова Мария - Страница 67

– Очень.

– А я рассказывала, как с твоей бабушкой знакомилась?

Настя мотнула головой, позволяя Наталье начать рассказ. Он был длинным, красочным, волнительным, но с очень даже хорошим окончанием. Антонина приняла ее. Приблизительно то же, по словам мамы, светило и Насте. Нервов не избежать, но исход непременно будет положительным.

Матери Настя поверила, приободрилась, а еще не могла нарадоваться тому, что этот разговор стал огромным шагом по минному полю чуть ближе к противоположной стороне.

Наталья постепенно привыкала. Часто созванивалась с Антониной, слушала ее советы, пыталась им следовать, пыталась учиться жить в новых обстоятельствах. Да, пусть путь этот нельзя было назвать стремительным, но она старалась, как могла.

Даже уже за выруливающей из двора машиной Имагина, в которую садилась Настя после домашних посиделок, Наталья могла следить спокойно. Возможно, когда-то созреет и для новой встречи. Созреет она, созреет он.

А знакомство с родителями Глеба действительно прошло для Насти лучше, чем она надеялась.

Стоило увидеть этих людей впервые, как страх пересилил любые чувства.

Имагину Настя никогда бы не призналась, но больше всего встречи она боялась, потому что элементарно не знала, как отреагирует на появление и этих людей из своего прошлого в новом амплуа. Девушка очень волновалась, что стоит ей увидеть Северовых, и воспоминания тут же накроют новой волной, заставляя возненавидеть их. Девушка не могла ненавидеть Глеба, но боялась, что их-то сможет.

Повезло, нервничала так, что забыла обо всем, даже об этом.

Юрий оказался мужчиной в годах, очень солидным и серьезным. Он хмурился, глядя на сына и на его избранницу, покашливал, задавал вопросы, а потом смотрел неотрывно, слушая ответы. Но не потому, что хотел напугать, по нему было видно – он такой всегда.

Насте казалось, что справилась она неплохо, а Глеб здорово ей в этом помог – забросил руку на спинку стула, будто ограждая и одновременно делая акцент на том, что они выступают тут единым фронтом. Хотя против отца можно было не выступать, а вот Татьяна, мать Глеба, весь вечер смотрела на Настю насторожено. Не брали женщину ни похвалы ужина, ни восхваления интерьеров и характера сына. Немного смягчилась она только после того, как они с Северовым старшим выходили, вроде как распорядиться насчет десерта, хотя Глеб Насте на ухо признался, что отец сейчас будет усмирять мать.

Как в их семье происходит усмирение, Веселова не знала, но до них с Глебом доносились отголоски беседы, которых было достаточно для того, чтоб девушка поняла – обитателям этого дома принять их с Глебом тандем тоже непросто.

***

– Да она же всю жизнь будет у него перед глазами мелькать! – Татьяна злилась. Злилась на мужа, выведшего ее из гостиной под предлогом того, что пора бы распорядиться относительно десерта. На сына, влюбившегося в единственную в мире девушку, одобрить которую она не могла… Не могла из-за любви к нему. На эту девушку, за то, что вечно будет маячить у сына перед глазами, не давая забыть то, что он и так забыть не смог бы. На себя, что не уберегла, не защитила, не смогла повлиять ни тогда, семь лет тому, ни сейчас…

– Тише говори, – Юрий же облокотился о поверхность стола, следя суровым взглядом за тем, как жена мечется по кухне.

– Ты не понимаешь, – тон Татьяна сбавила, остановилась, повернулась к супругу. – Ты не понимаешь… Она вечно будет напоминать ему о том, что он ей обязан! Вечно будет давить на вину! Он теперь у нее на крючке… А может… Может она вообще так отомстить хочет? За отца?

Избранница сына казалась Северовой хищницей. Ну и что, что выглядит девушка сущим ангелом? Ну и что, что смотрит на Глеба влюбленными глазами? У нее в руках бомба. Бомба, способная нанести сыну непростительный ущерб. И эта милая девушка в любой момент может разжать пальцы, разнося к чертовой бабушке сердце, душу, личность ее сына. И что самое страшное – у него такой же влюбленный взгляд, а значит… скажет прыгнуть в пропасть, он прыгнет. Решит отомстить за отца, он даже сопротивляться не станет… А потому его нужно спасать… Срочно спрятать, забрать, защитить, спасти…

– А теперь слушай меня, – все эти отчаянные мысли, видимо, пронеслись по лицу женщины. Именно поэтому, дальше Юрий говорил жестко и безапелляционно. – Это выбор нашего сына. Сознательный, взрослый, личный. Он выбрал именно эту девушку. И этого достаточно, чтобы мы его выбор одобрили. Поняла?

Татьяна собиралась возразить…

– Он. Так. Решил. Что непонятно?

– Он не понимает, насколько это опасно…

– Что опасно?

– Она… Она опасна…

– Она – Настя. Избранница нашего сына. Девушка, которую он привел к нам затем, чтобы представить. Не спросить разрешения, не ради одобрения. Он просто ставит нас перед фактом, Таня. И это нормально. Если бы я спрашивал у своих родителей, одобряют ли они тебя… Глеб у нас не родился бы. Потому делай так, как я говорю, и выбрось из головы эту паническую придурь. Ясно?

Северова прерывисто кивнула.

– Хорошо, тогда сейчас мы возьмем торт, вернемся, и ты не будешь больше смотреть на Настю волком. Не будешь смотреть так, как она-то на нас не смотрит. Хотя могла бы, помнишь об этом?

Снова кивок.

– И он действительно у нее на крючке, Тань, – уловив смену в настроении жены, Юрий тоже немного расслабился, выпрямился, подошел. – Любит он ее, – а потом обнял, поглаживая по подрагивающей спине.

***

Когда чета Северовых вернулась, Татьяна пыталась проявить радушие куда старательней.

Но спокойно выдохнуть Настя смогла только после того, как Глеб завел мотор в машине, выруливая на дорогу.

Они едут домой. К себе домой. Туда, где нет никого, кроме них. Туда, где им так комфортно. Туда, куда сейчас так нестерпимо хочется.

Глеб явно разделял ее мысли на этот счет. Бросил быстрый взгляд, улыбнулся, правда немного нервно.

– Ну все, мелкая. Считай, самое страшное позади. В следующий раз на свадьбу пригласим, а потом на юбилей младшего ребенка. Лет на десять. Согласна?

Настя посмотрела на Глеба укоризненно – нельзя так о родителях, неправильно это, но… к своему стыду, была полностью согласна.

Ему сложно с ее матерью. Однажды, когда Настя задержалась дома, а телефон-предатель разрядился, Глеб не выдержал. Зайти не решился, расхрабрился только на то, чтоб позвонить. Наталья взяла тогда трубку, сказала, что дочь уже спускается, а потом быстро скинула, чувствуя, как сердце выскакивает из груди.

Он потом весь вечер ходил, как пришибленный, Настя понимала почему, он сам сказал, но поделать ничего не могла. Этот звонок подорвал пару мин с обеих сторон. Но тоже ведь шаг навстречу.

Ему сложно с ее матерью, а самой Насте было сложно с его родителями. Он видел в глазах и слышал в голосе Натальи отчаянную боль из-за потери мужа, в которой отчасти была его вина, Настя же видела в глазах Татьяны укор за то, что является вечным напоминанием сыну о происшествии семилетней давности.

Им всем было сложно, но Настя с Глебом очень старались, о чем ни капельки не жалели.

– Почему Имагин? – этим вечером у них в квартире снова сломался кондиционер. Жужжал, жужжал и дожужжался. На календаре – конец сентября, порядочной осени, даже будь она барышней-копушей, давно пора бы прийти, а она все никак не может собраться или добраться.

Так вот, на календаре конец сентября, на градуснике – плюс тридцать… вечером, а кондиционер приказал долго жить.

Настя поставила два стакана с лимонадом на журнальный столик, сама опустилась на диван рядом с Имагиным, проверявшим почту на ноутбуке. Посидела так несколько секунд, а потом легла, уткнувшись затылком в мужское бедро.

– В смысле? – он же, продолжая набирать левой рукой какой-то текст, освободил правую, позволяя тут же ухватиться за нее, чтобы заняться изучением. Настя поглаживала подушечки, водила по полосам на ладони, снова сравнивала со своей, смотрела, совпадают ли те самые линии, которые вроде как любви и жизни. Должны совпадать.