Знамена из Пепла (СИ) - Шкиль Виктория - Страница 30

— Я хотел присоединиться к какому-нибудь каравану…

— Но здесь нет караванных дорог! — спокойно продолжал Митр, не сводя с него взгляда.— Это знает любой, кто пожил хоть немного в Шандааре.

Полукровка опустил взгляд.

— Ты прав, господин, я никогда не жил в Шандааре и больше не ас’шабар. Последние несколько лет я вольный наёмник. Я боялся, что ты примешь меня за разбойника…

— У него акцент титланца,— встрял Феранор.— Но слова он произносит как житель портовых трущоб.

— Мой друг говорит, что по говору ты титланин,— Митр, прищурился, посмотрел полукровке прямо в глаза.— Что скажешь на это?

— Скажу, что джаншух я учил у берегов Союза Трёх Городов! — был дерзкий ответ.

— Тогда как ты объяснишь у себя рабское клеймо?

Полукровка сбился с шага.

— У тебя между лопатками шестиконечная звезда,— неумолимо продолжал Митр.— Так клеймят бунтовщиков и преступников, нарушавших заветы Пророков. Так же я видел на тебе следы от когтей и зубов, как будто тебя травили собаками. Как ты объяснишь это?

— Никогда не видел, чтобы кто-то так быстро скатывался с городского стражника до беглого раба! — хохотнул Феранор.— Мы не проехали сотни шагов, а этот наглец уже запутался в собственной лжи.

Они остановили коней, вынуждая полукровку остановиться и беря его в клещи. Мимо равнодушно проходил караван. Звенела железная упряжь, фыркали кони, ревели и ворчали верблюды.

— Пятнадцать лет назад, — голос Митра звучал равнодушно, как будто он рассказывал скучную и всем известную вещь.— Когда мы сражались с мятежниками и исказителями веры, в войну вмешался Союз Трёх Городов. Он прислал флот и войско наёмников, которые разорили наши санджаки в Междуречье. Милостью Алуита и с Его помощью мы прогнали их за море, разбив на Селейне. Много пленников попало на рабские рынки и в бойцовые ямы Шагристана и Альмадины. Ты один из них. Я прав?

Дарик, стиснув зубы, молчал, смотрел куда-то вдаль.

— Ха! А ведь точно! — Феранор снял шлем,удовольствием почесал мокрый волос.— Орки часто разоряют титланское приграничье, жгут фермы и насилуют женщин. Дети с порченной кровью там не редкость.

Он впервые взглянул на Дарика без яркой враждебности, но с брезгливой неприязнью.

— Но он всё равно мне не нравится.

— Господин,— выдохнул полукровка.— Это всё ложь! Я не титланин! Пять лет назад я пришел в Атраван не врагом, но как друг и союзник. Я бился за шаха у Могильной Горы и под Кудсом. Готов поклясться в этом на кресте и Хтабансе…

Он замолчал, видимо сообразив, что допустил оплошность.

Митр расхохотался.

— Хитрец,— сказал он.— Думаешь, я не знаю, что на тебе нет знака Пророков? Ты не почитаешь Писание и твоя клятва Священной Книгой пуста. Кроме того ты не объяснил как тебя наградили вот этим…

Он наклонился в седле, похлопав полукровку свёрнутой плетью по спине.

— Не бойся, я не охотник за беглыми,— голос царевича, слегка смягчился.— И я не затем спасал тебя от смерти и делился водой, чтобы прогнать в пустыню.

— Да воздаст тебе Алуит за благое…

— Моё имя Митр ас’Саир ибн Хассад,— Митр нетерпеливо прервал поток благодарностей.— Если ты достаточно прожил в Атраване то должен знать кто я.

Дарик взглянул на него пристально, нахмурился, морща лоб.

— Ты царевич,— медленно протянул он, вспоминая.— Сын Хассада ас’Шауша, племянник Саффир-Шаха...

— Да продлит Алуит бессчётно его годы! — снова прервал Митр.— Да, это я. Будешь работать среди слуг, пока мы не вернёмся в Шандаару. Там — иди куда хочешь.

[1] сильный сухой жгучий ветер, несущий тучи песчаной пыли.

[2] Один дневной переход. Фарсанги бывают конными и верблюжьими.

[3] Алуит, твои Чудеса превыше (возглас удивления)

Ни один верблюд не угонится за конём, но ни один конь не уйдёт от верблюда.

Восточная поговорка

Сорах лежал на спине, в тени финиковых пальм, подложив под голову жилистую руку. Его смуглое худое, будто вырезанное из дерева, лицо беспокойно хмурилось. Резкие морщины пролегли меж бровей. Он видел дурной сон, где чёрный вихрь из пустыни, окутал кишлак и улетел, унося с собой животных и людей.

Он резко проснулся. Распахнул глаза. Сначала увидел чернокожую девушку, абсолютно нагую, прикорнувшую у него под боком положив голову на плечо, разметав множество чёрных кудрявых косичек и обвив торс крепким бедром. Её кожа лоснилась, на полных губах блуждала счастливая улыбка. Не сдержав облегчённого вздоха, он перевёл взгляд выше, увидел алеющий горизонт, не сильно похлопал любимую по спине. Дая встрепенулась, распахнула тёмные, как ночное небо, миндалевидные глаза, с испугом взглянула на солнце…

— Всевышний! Мы совсем забыли о времени! — она вскочила, бросилась к белой кучке одежды, придавленной наборным поясом, под её черной, как уголь, кожей перекатывались крепкие мышцы.— Маандиб приказал вернуться за час до вечерней молитвы. Он будет недоволен!

«Скорее он будет в ярости,— с весёлой беспечностью подумал Сорах.— Особенно когда поймёт, что произошло между мной и его сестрой!»

Балы верили, что до двадцати пяти лет в каждом человеке сидят демоны и выходят наружу только если дать им хорошо набеситься. Дае всего двадцать и Маандиб смотрел на её выходки сквозь пальцы, но такого уже не стерпит.

Одевшись и собрав успевшее разбрестись стадо, они поспешили домой. Вскоре, впереди показалась цепь дюн, словно края чаши, окаймлявшие небольшую равнину с оазисом и кишлаком.

Дая изображала скорый разговор с братом, перечисляя возможные оправдания.

— Во всём виновата Шахиня! Она провалилась ногой в сусличью нору, поэтому мы задержались.

— Маандиб — не глупец,— возражал Сорах.— Он раскроет обман, просто осмотрев верблюдицу.

— Тогда придумай сам,— обиженно надула губки девица.— Иначе он схватится за нож. Я не хочу, чтобы мой брат и мой будущий муж поубивали друг друга!

«Я тоже»…— подумал он.

— А может, мы зря пугаемся гневом Маандиба? — немного подумав, спросила она.— Ты ведь не раб. Скоро ты отработаешь брату долг за спасение и сможешь попросить меня в жёны. Я скажу, что люблю тебя и он не станет назначать большой калым.

Сорах промолчал и на это. Маандиб не казался ему способным отказываться от выкупа за невесту. Очень уж сноровисто он прибрал к рукам его верблюда и вещи.

— А кто из нас лучший наездник? — неожиданно спросила Дая.— Обгонишь меня до вершины дюны?!

— Женщина! — вскричал он в след.— Ты можешь быть хоть иногда серьёзной?!

Конечно, он не собирался участвовать в этом глупом состязании... только не сейчас… но если она победит, то возомнит, что лучше будущего мужа во всём...

Сорах вдруг понял, что подгоняет верблюда, стремясь угнаться за лихой наездницей. Дая достигла вершины первой, резко осадила горбатого скакуна. Но вместо победного клича с её губ сорвался возглас изумления и испуга.

— Алуит! Сорах, кто эти люди?! Они окружают кишлак!

Он ожидал увидеть разбойников или людоедов ийланов, но реальность превзошла любую фантазию. Незнакомцев было не больше десятка. Они держались свободным кольцом, не доходя сотни шагов до окраин. Их черные фигуры казались размытыми, будто сотканными из теней. Ветер стих, но лоскутья одежд трепетали. Сорах не заметил у незнакомцев оружия, но в тот момент они показались ему страшнее сотни налётчиков. При одном взгляде на них чувствовался страх, как будто что-то холодное скользкое и липкое ползёт по хребту, вызывая дрожь и мурашки.

В кишлаке готовились к бою. На крышах засели с луками женщины и подростки. У колодца собралось полтора десятка всадников с копьями. Сораху отрешённо подумалось, что где-то среди них должен быть Маандиб.

— Почему они не стреляют?! Почему не нападут, не сомнут их?!

Незнакомцы синхронно подняли руки. Запели. Голоса их сливались в единый гул, мрачный торжественный тяжёлый. Послышался протяжный нарастающий вой и свист. Сорах взглянул наверх. Глаза его округлились. Он ахнул, дрожащей рукой указал на небосвод.