Знамена из Пепла (СИ) - Шкиль Виктория - Страница 48

— Можешь засечь меня до смерти, господин…— голос его дрожал.— Но беду это не остановит…

Митр бросил плеть, с певучим звоном выхватил саблю. Взмахнул, но не ударил. Кто-то перехватил его руку. Он стремительно обернулся. Его помутневший от бешенства взгляд впился в холодно-зелёные глаза Феранора.

— Пусти!

— Что он такого сказал? — спокойно спросил эльдар.

Он выразительно зыркнул на проводника. Тот понял, взглянул с благодарностью и быстро убрался подальше.

— Этот… shipazi… вздумал пугать меня!

— Я слышал, он повторял «саракаш». Забыл, это какой-то ваш царь или…

— Не наш! — отрезал Митр.— Он правил царством к северу отсюда, полтысячи лет назад, но верблюжатники до сих пор связывают с ним все беды.

Он с лязгом вложил саблю в ножны, позвал своего помощника из сафуадов.

— Артабан! Приказываю вырыть яму и похоронить несчастных. Ночевать здесь не будем.

От Шандаары их отделяли каких-то четыре дня.

[1] Я прихожу к Создателю от Зла (первые слова атраванской молитвы)

[2] Фраза переводится как «уходи в пустыню», а известный жест отвращает Зло.

Со стороны пустыни дул сухой жаркий ветер, но Дарик стучал зубами и кутался в плащ не в силах согреться. Пальцы занемели, уши не ощущались вовсе. Не исключено, что отвалились где-нибудь по дороге. Накалившаяся на морозе маска жгла кончик носа, но приходилось терпеть. Перед ним были врата Шагристана.

Трудно было поверить, что только утром он ещё находился в окрестностях Аль-Амаля, но за несколько часов преодолел расстояние, которое караван проходит за месяц. Для этого ему пришлось воспользоваться дорогой, о которой не знал ни один купец Атравана.

Гюлим называл её Мардакан — Тропой Мертвецов, предпольем Периферии, порождённым сосредоточением Нижних колдовских энергий. Мардаканом пользовались духи и призраки, чтобы исчезая в одном месте, в то же мгновение появиться за сотни фарсангов в другом.

«Пройдут годы, прежде чем я научусь проходить через него без охраны,— подумал Дарик, проезжая вдоль вереницы возов, вьюченных ослов и верблюдов образованной купцами и ремесленниками желающими попасть в Шагристан.— Эти унылые затянутые туманом равнины, ледяные ветра, а обитатели… Не будь рядом Гюлима, меня разорвали бы вместе с конём!»

Простонародье проворно убиралось с пути, замечая его синий плащ и кафтан. Расступилась, почтительно кланяясь, стража в арке ворот. Никому и в голову не пришло, что под золотой маской сафуада, горделиво сидящего на коне, скрывается самозванец.

Дарик ехал по утопающим в тени пальм улицам, пока ещё малолюдным. Если верить сказкам, то на них можно встретить кого угодно, начиная от ведомого на утренний водопой слона и заканчивая настоящим волшебником. А если пройтись по духанам, то можно нарваться и на хафаша, готового… хе-хе…изменить твою жизнь. Не встреться ему Гюлим, он был бы уже на половине пути в Офир…

«Что я здесь делаю?» — спросил вдруг у себя Дарик.

«Настало время сделать свой выбор,— тут же ответил ему внутренний голос с интонацией Гюлима.— или Судьба опят решит всё за тебя!»

Однажды он уже стоял перед подобным выбором и, как ему казалось, сделал его, но жизнь совершает оборот и вот он снова стоит перед ним. Почему?

— Одна жертва,— пробормотал Дарик себе под нос.— Одна единственная жизнь…

Он повернул коня, уходя с большой улицы вглубь переулков. Место, куда он стремился, находилась не далеко от Храмовой Площади. Верхом, по заполненным улицам это почти час езды. Есть время хорошенько обдумать, как справляться с заданием, но мысли его упорно возвращались к событиям восьмилетней давности.

Времечко было весёлое, шла война. Атраванцы мазариты, с упоением резали атраванцев салхитов, те, понятно, в долгу не оставались. Война влекла тысячи авантюристов и любителей наживы из Тавантинской империи, Турл-Титла, Гордланда, Нурастана. Особенно много их пришло из Орокрайна.

Орочьи вожди нанимались на службу с собственными дружинами. Дарик — тогда ещё семнадцатилетний юнец — оказался в одной из таких. Его вождём был гыркхан Вязгар по прозвищу Булава. Их включили в войско Маяг-Мирзы и отправили воевать в Центральной и Северной Хаммадии, против поддерживающих салхитов племён балов и азрабеев.

Первая и последняя их крупная битва произошла у крепости Кудс, в местечке, называемом Могильная Гора. Дарик помнил там каждый камень. Стоило прикрыть глаза и он снова видел узкую вытянутую на несколько десятков стрелищ[1] каменистую равнину, разрезанную вдоль лентой дороги, огибающую одинокий курган с останками мавзолея. Кругом отвесные скалы, крутые склоны, вершины.

Восемь лет назад войско шаха окружило на Могильной горе несколько тысяч салхитов под предводительством знаменитого Аллу-Шах-Аккуда, известного так же как аль Харра.[2] Штурм длился весь день. Атака за атакой, волна за волной, пехота карабкалась по крутым склонам. Густо летели стрелы, сыпались камни. Убитые и раненные скатывались вниз, образуя под склоном настоящий вал. Лёгкие жгло от раскалённой каменной пыли. Воздух разрывал грохот труб, звон стали и визг раненных лошадей.

Ночь укрыла ущелье, крепость и гору и битва стихла сама по себе. К салхитам, отправились мазаритские послы, с предложением сдаться. Маяг-Мирза обещал с милостью отнестись к пленным, если войско Аккуда сложит оружие, а сам он отдаст себя в руки мирзы, для отправки в столицу с последующим усекновением головы. В противном случае мирза обещал перебить всех, а с тех, кто посмеет выжить — посадит на кол, сдерёт кожу и будет поочерёдно поливать солёной водой и смолой. Аккуд ответил, что ему нужно подумать. Голова у него одна и расставаться с ней жалко. Маяг-Мирза дал время до рассвета, но потребовал от «Лиса Пустыни» гарантий, что он не воспользуется передышкой и не нападёт на него ночью. Гарантией стал заложник — единственный сын Шах-Аккуда.

***

Рассвет Дарик встречал в доспехах, с копьём и щитом, стоя в рядах сородичей. Солнце золотило каменный бруствер на вершине горы. Надувающий ветерок трепал пробитое стрелами салхитское знамя со скрещенными чёрными саблями на жёлтом поле. Сотни вздувшихся трупов на склонах источали густой гнилостный смрад.

Протяжно завыла труба. Её поддержала другая. И войско Маяг-Мирзы всколыхнулось, загудело и забурлило, хлынуло к подножию холма. Вперёд вынеслись хаммадийцы на легконогих лошадках, быстро скрылись в клубах поднятой пыли. Пустынникам не терпелось показать свою удаль. С воем и гиканьем они завертели свою карусель, закидывая вершину стрелами. За ними бросились сотни гулямов.[3] Они беспрепятственно взбежали по склону и скрылись за валом. Падение салхитского знамени войско встретило радостным рёвом. Как выяснилось — преждевременно. Гора оказалась пуста.

Воспользовавшись ночной передышкой, Аккуд бросил свой лагерь с горящими кострами, скрытно спустился с горы и подошёл к Кудсу. Потерявший бдительность гарнизон спал. Посланные вперёд фидаины без труда взобрались на стены и открыли салхитам ворота. Так всего за одну ночь крепость сменила хозяина.

Но это выяснится спустя пару часов, а пока Маяг-Мирза бушевал топтал собственную чалму, хлестал плетью склонённые головы хазрабаров и сердаров[4] и отдавал приказы казнить часовых. В это же самое время, в тылу войска, словно из-под земли выросли воины в чёрных тюрбанах, с закрытыми до самых глаз лицами. Они сразу же набросились на охрану заложника. Кто-то вспугнул обозных верблюдов и они, не разбирая дороги, толпой промчались сквозь лагерь, топча людей и валяя шатры. Поднялась паника. Бросившиеся на помощь отряды захлестнула и смешала толпа перепуганных слуг и рабов.

Отчаянных сорвиголов оказалось не более сотни. Когда орочья пехота подоспела к месту схватки — их перебили, но драгоценный заложник исчез.

— Догнать! — свирепел за щитами телохранителей Маяг-Мирза.— Три золотых таланта, землю и титул таргана за голову мальчишки!