Зеркало для героев - Гелприн Майкл - Страница 6

– Вы есть идиот, герр барон? – скривил дряблые губы старик. – Вы не уметь задавать вопрос. Я не отвечать.

– Извините, – выдохнул я. – Скажите, это баронесса д’Орво нашла вас?

– Да, – гордо кивнул старик. – Теперь вы уметь спрашивать. Я иметь честь служить баронесса.

– Что находится под полом оружейной?

– Вы знать, герр барон? – удивлённо заломил бровь старик. – Откуда вы знать?

– Не имеет значения. Я спрашиваю, что там.

– Там есть провода. Много провода. Они идти от катушка к другой механизмус.

– Этот механизмус ловит молнии, так?

– Вы есть глуп, герр барон. Много глуп. Молния нельзя ловить. Можно превращать сила. Свет молния есть энергетический сила, вы понимать?

– Теперь понимать, – сказал я устало. – Теперь я много понимать, старая сволочь. Ты что же, видел, что рядом с тобой убивают людей и молчал?

Старик распрямил узкие костлявые плечи.

– Это не есть мой дело, – сказал он. – Мой дело есть работать за деньги. Вы знать, кто я есть? Я есть лучший мастер Европа. Магический механика, герр барон. Я учиться Венский университет. Механизмус превращать светлый энергетический сила в тёмный, вы понимать? Свет превращать в тьма. Я есть…

Я не дослушал. Плюнул старику под ноги и отправился в оружейную.

Скелет стоял на прежнем месте – у створчатого окна. Я внимательно осмотрел его, нашёл выбоину в грудине, которую оставила пуля Бруно. Отступил на шаг. Покойный Антуан назвал скелета Жальером. Что ж – он как в воду глядел.

– Приветствую вас, граф Анри, – сказал я скелету. – Жаль, вы не можете сейчас меня слышать. Другое дело гроза, не так ли? Увы, грозы вы здесь не дождётесь. Я распоряжусь – вас сегодня же отнесут обратно на кладбище.

Мне хотелось сорвать со стены ближайшую алебарду и разрубить, раскрошить эти кости. Вместо этого я подбил ботинком ступни скелета, плюнул в щерящийся проводами механизмус и пошёл прочь.

Маргарита д’Орво подменила человеческий костяк. Безымянного бродягу по кличке Жальер сменил Жальер настоящий. Одержимый клятвой, которая посмертно сбывается. Маргарита выписала из Вены чудаковатого старика, и тот довёл задуманное ею до конца. Свет молнии становился смертельной тьмой, стоило только заполнить механизмус энергетической силой.

Не мудрено, что отец и Робер умерли на месте от ужаса, увидев оживший кошмар. Антуан и Бруно нашли в себе силы сопротивляться, и возродившийся на считаные минуты к жизни покойник убил их тем, что попалось под руку, после чего спокойно занял обычное место у окна.

Обессиленный, я добрёл до спальни и повалился в постель. Ночь прошла без сновидений, а наутро я велел подседлать коня.

– Барон Этьен д’Орво с визитом, – заколотил я кулаками в ворота, врезанные в ограду замка Жальер. – Я хочу видеть графиню.

Шарлотта встречала меня в дверях, так же, как я её каких-то пять дней назад.

– Человек, который приходил к вам, сударыня, был моим братом? – спросил я вместо приветствия.

Шарлотта кивнула. Последняя деталь кровавой мозаики встала на место. Робер, не добившись от Шарлотты согласия на заклятие, решил рискнуть. По-видимому, он спрятался в каком-либо укромном уголке замка. Ночью выбрался из укрытия и задушил ненавистную мачеху. Затем имитировал возвращение из загородной поездки. Дело сладилось – Робер получил наследство и титул, но он не знал, что в оружейной зале ждёт своего часа припасённая для него покойной мачехой смерть.

– Барон Этьен…

Я вскинул на Шарлотту взгляд.

– Я не стал глумиться над останками вашего отца, – сказал я. – Во мне нет к нему ненависти.

– Благодарю вас.

Я стоял и смотрел на неё. Зеленоглазую, золотоволосую, гордую. Я чувствовал себя так, словно вместе с останками графа похоронил нечто другое – возможно, самое дорогое и ценное для меня.

– Прощайте, – сказал я и двинулся к воротам.

– Постойте же!

Я обернулся через плечо.

– Этьен, клятвы Жальеров всегда сбываются. Вы получили всего лишь отсрочку. Пока последний мужчина рода д’Орво жив, клятва остаётся в силе.

Я криво усмехнулся.

– Что ж, меня это устраивает.

– Вы уверены, барон? Вы могли бы… – Шарлотта вдруг покраснела. – Могли бы сменить фамилию.

Я медленно отрицательно покачал головой. За восемь лет скитаний я в грош не ставил семью и родовой титул. Но теперь…

– Никогда, – сказал я. – Меня зовут его милость барон Этьен д’Орво. Закончим на этом.

Я спустился с холма на дорогу и вскочил в седло. От леса, нещадно пыхтя, катился видавший виды паромобиль. В паре десятков шагов от меня он остановился. Малыш Лекруа и Носатый Тибо выскочили на дорогу.

– Ты живой, Баронет? – подбежал ко мне Малыш. – Слава богу! Мы уж думали…

– Живой, – признал я, спешившись. – Вернее, пока живой. Только уже не баронет, а барон, как вам это нравится, парни? Мне тут посоветовали сменить фамилию, чтобы уцелеть, – я обернулся к замку и вдруг увидел замершую в воротах Шарлотту. – Сменить фамилию, – повторил я растерянно. – Посоветовали. Мне. Только что.

– Что с тобой, Баронет? – обеспокоенно заглянул мне в глаза Носатый Тибо. – Мы думали, тебя уже нет на свете. Спешили так, что черти бы не угнались. И, выходит, всё равно опоздали?

– Нет, – пробормотал я, не отрывая от Шарлотты взгляда. – Мне сейчас кажется, вы приехали как раз вовремя. Возможно, мне и в самом деле надо сменить фамилию. Видите ту девушку? Это она посоветовала. Я, правда, не знаю, верно ли её понял. Но вдруг… Вдруг верно? Нам тогда понадобятся два свидетеля на церковной церемонии.

Одной рукой держась за широкополую шляпу, другой – за ноющую поясницу, преподобный Оуэн перелез через низкую каменную стену, отделявшую его маленький домик от церковного двора, и принялся за розы. Желтый «Деспрез», красная «Графиня Портлендская», белоснежный с нежнейшим розовым отливом «Девичий румянец».

Преподобный очень скучал по жене. Тридцать семь лет душа в душу, в этом году было бы сорок. Где ты, Агнес? Хорошо ли тебе там, светло ли? Видишь, я подрезаю твои розы, как ты любила – нижние ветки коротко, верхние оставляю подлиннее.

– Доброе утро, мистер Оуэн!

Викарий опустил ножницы, с трудом разогнулся, охнул, поздоровался.

Каждую пятницу в любую погоду Присцилла Брукс приходила на церковное кладбище. Убирала тройную могилу под высоким темным тисом. Большая – отца с матерью. А в ногах у них – совсем маленькая белая плита размером с книгу и мраморная вазочка с цветами.

Гробик тогда тоже был маленький, легкий, будто шляпная коробка. Присцилла малышку свою едва на руках успела подержать, и как хоронили не видела – неделю лежала в родильной горячке, думали, не встанет. А поднялась и первым делом на кладбище. Каждый день подолгу сидела у могилы, бледная, в черном платье, тоненькая, несчастная. Преподобный Оуэн жалел, что рядом нет его Агнес – уж она бы успокоила девочку, утешила, приголубила, нашла бы слова.

– Доброе утро, Прис! Погода оставляет желать лучшего, не правда ли?

Молодая женщина кивнула, улыбнулась, натягивая черные кружевные перчатки.

– Да, – сказала она. – Удивительно холодный и ветреный май. Вижу, вас продолжает беспокоить поясница? Я собираюсь в Лондон на следующей неделе, непременно привезу вам патентованный пояс от ревматизма.

Преподобный Оуэн улыбнулся – ну до чего же славная девочка!

Они с Агнес о такой долго мечтали, но аист ошибся, промахнулся, принес Присциллу в семью мистера Вудза, учителя музыки, в каменный коттедж на холме за речкой.

Когда мистер Оуэн её крестил, малышка крепко схватила его за палец и прямо в глаза посмотрела, будто в душу насквозь.

– Бедняжечка, – вздыхала Агнес, показывая могильщикам, где копать могилу для мистера Вудза, который всю зиму кашлял кровью, а по весне и вставать перестал. Присцилла на похоронах не плакала, стояла опухшая среди распускающихся по всему погосту нарциссов и крокусов, кусала губы. Лет десять ей тогда было.