Медвежья волхва (СИ) - Счастная Елена - Страница 15

— Со своими тёмными сторонами я уж сам как-то разберусь, — Медведь мягко отклонил её руку. — Думается, в тебе их гораздо больше.

— Моя тьма уж давно приручена. Моё прошлое уже отгорело в том свете, к которому я пожелала стремиться, — покачала головой Ведана. — А вот ты всё варишься в старом котле. И всё воду в него подливаешь, чтобы не выкипело. Женился бы уж и впрямь. Может, полегчало бы тебе.

Медведь не понял, как такое случилось — просто обхватил лицо Веданы пальцами и чуть толкнул, впечатывая её в стену. Не сильно, но ощутимо, думается. Приблизился, навис над ней, словно кречет над пойманной уткой. Она только и смогла, что обхватить его запястье узкой ладошкой.

— Не дразни меня, волхва, — он словно ввинтить хотел взгляд в самую глубину её ответного: прямого и ничуть не испуганного. — И не учи жизни.

Она сама вдруг подалась вперёд — он не ожидал того вовсе. Мазнула жарким дыханием, влив его на миг в горло Медведя. Скользнула мягкость её губ по губам, оставив лёгкую влагу. Они замерли, ещё едва соприкасаясь кожей, не поднимая глаз друг на друга и не отстраняясь.

Медведь очнулся первым — и не нашёлся, что сказать на случившееся или сделать. Просто разжал пальцы и отвернулся, пыхтя, верно, так громко, что Ведана обязательно слышала. Он снял с крюка и свой кожух. Накинул резкими движениями и шапку нахлобучил едва не до самых глаз: так видно будет меньше, что в них сейчас плещется.

— Пойдём, провожу, — буркнул.

И первым вышел из избы.

За всё время, пока шли до оставленной нынче утром Веданой избы, Медведь не сказал больше ни слова. Он просто шёл рядом, как будто нарочно с той стороны, откуда задувало на улицу больше всего. Такой огромный в кожухе, куда могло, верно, две девицы поместиться — за ним и впрямь можно было прятаться, точно за стеной. И казалось порой, что снег до Веданы и вовсе не долетает: всё ему достаётся. Она и хотела что-то сказать, да тоже хранила молчание, то и дело принимаясь покусывать заледеневшую уже губу, словно воззвать пыталась на коже ощущение мимолётного поцелуя, что случился ещё в тёплой избе. Да метель всё ж била в лицо, и вовсе убивая любую память о прикосновениях, кроме холодных лент ветра, что то и дело пробегались по щекам.

Как только дошли до избы, Медведь сразу уходить собрался, но всё ж задержался на миг и повернул голову. Поднял на Ведану тёмный взгляд.

— Завтра сама придёшь или к тебе братьев вести?

— Приду, — она кивнула. — Коли метель успокоится.

— Такая долго не лютует.

И пошёл обратно. Ведана, уже собираясь укрыться в сенях, всё же посмотрела ему вслед, дождалась, как пропадёт он среди посечённого белёсыми вихрями сумрака — и тогда только ступила под крышу, смутно тревожась о том, как староста обратно дойдёт. Ведь, если верить словам Видослава, в веси прочно поселился осколок Забвения. Или то, что породило долгое с ним соседство. Разве могла она подумать, когда в Беглицу собиралась, что следы того, что невольно сотворил здесь Рогл, окажутся столь сильными? Неудивительно, что братьев в той избе порой и навещали кошмары во снах — там остатки силы Забвения, похожие на большую зловонную лужу, кажется, не пропали бы ещё очень долго. А то и довели бы кого до хвори.

Признаться, Ведана сама чувствовала себя теперь неважно. Без Млады бороться с остатками недоброй воли нижнего мира, что с Навьим соседствовал, было непросто. Выматывающе до того, что казалось, будто нутро всё иссыхает. Но лиха беда начало. Источник того, что убило уже нескольких весечан, был не в доме Медведя — к счастью. А вот где, ещё нужно было отыскать. И то, что Ведана увидела в избе старосты, очень сильно её встревожило: потому захотелось убедиться, что с братьями его всё в порядке, что не случилось у них надломов в душе за почти полный кологод, что они дышали ядовитым духом Забвения.

Ведана прошла через избу, вновь развела в полную силу уже погасший в печи огонь. Не должно такому быть в доме, когда некому поддержать пламя в такую метель. Когда пусто кругом, и только обрывки памяти о тех , кто когда-то жил здесь, метались от угла к углу. Ведана зажгла ещё и лучины, пытаясь разогнать темноту в хоромине, и села на лавку, бездумно уставившись перед собой. Нет, скорее нужно уезжать отсюда: только бы понять, что творится в Беглице, тихой веси, которая и славна-то была лишь тем, что стояла недалеко от Кирията.

Она выпила только молока с хлебом, что принесла ей, видно, днём, она из самых добросердечных женщин Беглицы. Жаль, она не знала, кто. От тёплого, слегка тягучего питья стало гораздо лучше — и Ведану вдруг с неимоверной силой потянуло в сон. Она едва сумела умыться, надеть целую рубаху и волосы разобрать — по голове аж покалывание понеслось, как ослабилась туго заплетённая коса. После она забралась под шкуры и мгновенно уснула, даже не успев больше ни о чём поразмыслить перед сном.

Очнулась от того, что крепкие руки держат её бёдра, кожа проминается под пальцами мужчины, которого она ещё не видела сквозь полумрак, но прикосновения которого знала очень хорошо. Он брал её неспешно и весомо, входя размашистыми толчками и пронзая до самого конца так, что во всём теле отдавалось. Ведана словно ослепла вмиг, вынырнув из неги глубокого сонного безразличия. Выгнулась, цепляясь за прохладные плечи мужчины, провела вверх по шее, зарылась ладонями в тёмные волосы, что струились по коже, словно стылые водоросли. И от этого неласкового ощущения всю её словно ознобом продрало.

— Пусти, — дёрнулась из цепких рук.

Открыла глаза — и натолкнулась на чёрный взгляд Зорена.

Вельдский волхв словно из самой пепельной черноты Забвения появился. Но как? Неужто Ведана так глубоко погрузилась туда сегодня, что сумела вызвать из его недр того, кто сгинул там навсегда? Кого поглотила бесконечная его воля и безвременье отгоревшего пепелища?

Но Зорен не ответил ничего, лишь склонился и вжался в её губы своими — до ломоты в скулах. И словно засаднило мелкие ранки по всему телу. Лишь мерное скольжение мужской плоти внутри чуть скрадывало режущую боль — ту, что ещё сидела полуистлевшим шипом внутри.

Ведана не поняла, в какой миг поцелуй изменился. Превратился из подчиняюще жесткого в головокружительно глубокий и проникновенный. Как потеплели губы мужчины, что её целовал, как ладони, широкие и тяжёлые, перестали удерживать её на месте, чтобы и дёрнуться не могла. Они неспешно прошлись вверх до талии, задирая ещё больше едва приподнятую рубаху, огладили живот и двинулись дальше, слегка щекоча кожу шершавостью мозолей.

И коснулся самых глубинных чувств тёплый запах его кожи, чуть островатый от раcкалившего её долгого соития. Ведана вцепилась горстями в короткие волнистые волосы и оттянула голову мужчины назад, не понимая ещё, что происходит, отчего тело вдруг зазвенело, словно тетива, которую затронули умелые пальцы стрельца. Обласкали, заставляя трепетать и раскидывать колени шире, качать бёдрами навстречу каждому тугому и скользкому движению внутри.

Медведь взглянул на неё исподлобья, и уголок его рта приподнялся в едва заметной ухмылке. Карие глаза его словно переливались пламенем где-то по краю зрачков. Вспыхивали в них тонкие крапинки и гасли. То, верно, отражение лучин… Да разве же можно хоть о чём-то толком подумать? Ведь мысли все разлетаются воробьями с ветки, когда горячие губы Бегличанского старосты спускаются по шее Веданы, очерчивают ключицу и замирают на миг, сминают через ткань сжавшуюся горошину на вершинке груди. А после невыносимо сладостно втягивают её — и шершавый лён словно россыпью тонких опилок пробегается по коже. И растекается дурманом повсюду запах сосновой смолы. Будто кругом не хоромина чужого дома, а лес, прохладный и живой. Освещённый, пронизанный пиками лучей Дажьбожьего ока. И даже чуть стыдно становится, что он сейчас наблюдает сотнями глаз-бликов за тем, что творится под его сенью. Хотя разве гоже стыдиться самых первородных желаний? Самой чистой и всепоглощающей неги, что охватывала Ведану в сильных руках Медведя?