Современная советская фантастика (Сборник) - Вирен Георгий Валентинович - Страница 68

Матвей вспомнил о чае и залпом выпил всю чашку — горло пересохло.

— Я налью еще, — улыбнулась Ядвига Витольдовна.

Они долго сидели молча. Наконец старуха тихо сказала:

— А теперь, уважаемый Матвей, расскажите, что случилось у вас. Я так понимаю, что эта милая девушка вас покинула? Я давно ее не вижу.

— Да что теперь говорить, — пробормотал Матвей растерянно.

— Надо, надо говорить. Было бы кому слушать. А я готова слушать вас долго. Я терпеливая и всему знаю цену, поверьте.

— Я верю вам, Ядвига Витольдовна, — вдруг вырвалось у Матвея.

И он рассказывал до темноты.

— Да ты никак не поднялся еще? — с удивлением и укором сказал дядя Коля, когда в восемь утра заспанный Матвей под лай Карата открыл дверь.

Дядя Коля был трезв и чист, серьезен и даже немного торжествен — так показалось Матвею, когда он пропускал его в дом. Гость по-хозяйски уселся за столом, зачем-то постучал по полу, будто пробуя его крепким сапогом.

— Седай, — пригласил Матвея. — И слухай, дело серьезное.

Поскольку все действительно серьезные дела для Матвея миновали, он не торопясь ополоснул лицо из рукомойника, отпустил Карата побегать, поставил на плиту чайник и только после этого сел напротив дяди Коли. Тот ждал со значительным видом. Матвей закурил.

— Ну, дядь Коль, давай, чего у тебя стряслось с утра пораньше?

— Вот сам и рассуди, — начал он вдруг горячо, — место у нас глухое, народу, считай, нет никого. Зимой, конечно. Так?

— Ну, так, так, — улыбнулся Матвей.

— Руки у тебя с головой, то есть, значит, по технической части ты соображаешь. Теперь смотри сам — обстановка напряженная, не ровен час — жахнет, и поминай как звали.

— Это ты о чем?

— О положении в мире, — весомо сказал дядя Коля.

Матвей засмеялся.

— Ты чего, дядь Коль, предлагаешь над нашей Березовкой систему противоракетной обороны соорудить?

— Не шуткуй, — строго оборвал его дядя Коля. — Ты вникни, а там уж посмеемся. От напряженной обстановки — общее расстройство нервов. Как говорится, ни сна, ни отдыха. Опять же — пенсия. Восемьдесят шесть Рублев — не разбежишься. У тебя побольше, но тоже через край-то не переливается…

— Мне хватает…

— Хвата-ает! — издевательски протянул дядя Коля. — То-то твоя молодуха сбежала! Но это я так, к слову, — осторожно поправился он. — А суть такая, что пора начинать.

— Чего начинать? — давя смех, спросил Матвей.

— Экий ты, парень, бестолковый! — рассердился старик. — Я уж тебе все по косточкам разложил, а ты все чевокаешь!

— Да ты говори прямо!

— Куда прямей-то! Аппарат пора ставить — ясное ж дело! Не на продажу — этого ни-ни, я себе не враг, но для души-то — одна прямая польза. Дешевле — раз, место наше одинокое — два, успокоение нервам — три, ну и так далее. У меня чего-то не выходит, а у тебя технические руки, у тебя пойдет!

— Самогонку, что ли, гнать? — наконец понял Матвей.

— Для общего блага, — торжественно сказал дядя Коля.

— Не-е, дядя Коля, ты меня в такие истории не втравляй.

— От-т чудак-человек! — Да кто ж в нашей глухомани нюхать будет! У нас участкового когда надо — не дозовешься, а чтоб он сам прибыл — я такого за тридцать лет не помню.

— Да зачем тебе самогон?

— Говорю ведь — восемьдесят шесть рублей! По нынешним временам это ж не деньги, а один намек.

— Дядь Коль, тебе восьмой десяток, пора и бросить пить-то.

— Бро-осить? — возмутился старик. — Да с чем я останусь тогда?

— То есть?

— Вот тебе и то есть! До моих лет доживешь — тогда поймешь. Мне жизни осталось — может, год, может, три, а может, и до субботы не дотяну. Это ж понимать надо! Ты-то мужик молодой, тебе еще бабу подавай, а я? Мне чего ждать, каких таких радостей? А как выпью — так я сам себе хозяин. Захочу — и будет мне двадцать. Думаешь, чего я пою-то, чего играю ночь за полночь? Это ж я дружков своих созываю. Иду по улице, будто в 27-м году, и жду — сейчас вот оттуда Митька Савелов выскочит, а с того проулка — Петька да Гришка Ковалевы, и уж на всю ночь гульба! У околицы уже девчата хороводятся, Сенька-гармонист с тальяночкой своей…

Дядя Коля вдруг замолчал, и Матвей увидел, как перед счастливыми его глазами побежали, побежали живые картинки — и лица, и слова, и песни, и еще много другого, уже ставшего небылицей, пылью, уже развеянною временем и только малыми песчинками застрявшего в памяти старика. «А почему, собственно, малыми?» — спросил себя Матвей. Старик сохранил все, и нужен только легкий толчок, чтобы всплыло оно нерушимым и живым.

А старик сгорбился, ушел в память, и вдруг Матвей увидел на его щеке медленную тягучую слезу.

«Ну что тут сделаешь, придется с утра начинать», — вздохнул малопьющий Матвей и полез искать бутылку.

Оба быстро опьянели. Дядя Коля обнимал Матвея, тыкаясь в бороду, а тот, фальшивя, терзал гитарные струны и печальным речитативом тянул одну из песен, услышанных от Милы:

— Нет! — кричал дядя Коля. — Это не наша песня! Она не зовет! Давай нашу:

И, невольно подпевая ему, Матвей вдруг ощутил обратный ход времени, и оказался не то в двадцатых, не то в тридцатых годах, и каждой клеточкой тела, каждой паутинкой души стал человеком того времени, стремящимся все выше, и выше, и выше, в счастливые сороковые, сияющие пятидесятые, и дальше, дальше — в изобильное будущее, перед которым поповский рай покажется скудным и жалким, скучным и пустым… А дядя Коля уже не плакал и не жаловался: из своих убогих восьмидесятых он вызвал счастливые двадцатые, и они пришли к нему, гремя и ликуя.

…Уже после полудня дядя Коля вышел от Матвея, и холодный ветер разом отрезвил его. Он нагнулся, зачерпнул ладонью снега, потер им лицо. И степенным стариковским шагом направился к дому — на соседнюю улицу. Он еще не дошел до угла, когда там внезапно появилась и затормозила черная «Волга». Из нее не спеша вышли двое мужчин. Дядя Коля замедлил шаги. «Это еще кто такие? — спросил он себя, и неприятный холодок пробежал по его спине. Люди не понравились дяде Коле. А они тем временем огляделись и лениво направились навстречу ему. — Господи, — совсем опешил старик. Вот тебе и глухомань, вот тебе и участковый! Накаркал, дурак!» И остановился.

— Товарищ, — крикнул ему один из мужчин, — можно вас на минуту?

«Ой, не к добру», — подумал он, а ответил угодливо:

— На минуту — это пожалуйста. Отчего же нельзя на минуту…

— Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где тут живет Матвей-инвалид? — спросил, приближаясь, тот, что был повыше и похудей, чернявый.

— А чего ж не знать! — обрадовался дядя Коля. — Вона его дом, крыша зеленая.

— А сам он где сейчас?

— Да там и сидит… А вы, товарищи, откуда будете?

— Мы так… по пенсионным делам, — пробормотал второй, толстый.

— Это — да, он инвалид, пенсию получает, — покивал дядя Коля. — Там у него собака, смотрите, — сказал в спины мужчин, уже шедших к дому Матвея.

«Как же! — думал он, уходя и побыстрей и в то же время стараясь не терять степенности. — Ежели б по пенсионным делам на черных „Волгах“ разъезжали, у нас бы у всех пенсии были по полтыщи. Небось обэхаэс. Накрыли Мотьку на нетрудовых доходах. А и правильно, поделом — мало что военную пенсию получает, так еще на ремонте зашибает — кому телевизор, кому утюг… То-то от аппарату отказался — хватает ему, говорит! Еще бы не хватало… А теперь небось прижучат его. И правильно. Жизнь — она штука справедливая».