Время Лохов (СИ) - Безрук Юрий - Страница 8

“Прочь скверные мысли! Склоняюсь перед предназначением, принимаю судьбу такой, какова она есть!” Но факел, искры…

“Мы же тебя предупреждали, мы же тебя предостерегали!”

Сколько раз уже спотыкался, запинался, останавливался - а ни к чему, что знак тебе был дан еще в начале супружеской жизни, но ты, как упрямый осел, игнорировал его, не придавая никакого значения. Но вот в конце концов финал настал - всему когда-то приходит конец. Наверное, это должно утешить. По крайней мере, не очень расстраивать, ведь ты знал, что в финале всего тебя встретит финишная черта. Просто у тебя она пришла чуть раньше. К лучшему это или нет, я еще не понял. Осознавал только, что конец света с уходом Лиды не наступил, я еще жив, мир для меня не рухнул.

“Нет, каково: все зависит от тебя!” - вспомнил я опять записку Лиды. Как патетично, как издевательски напыщенно, с претензией! Да ну ее к черту!

Я поднялся с пола, включил на полную катушку двухкассетник и попытался забыться в бешеных ритмах “Звездочета”. Дио выкладывался на все сто, Ричи Блэкмор был неподражаем. Мелодия быстро пронизала меня и на некоторое время заставила обо всем забыть.

Нет, я еще не сдался, не умер, на мне еще рано ставить крест!

Я сгреб с пола фантики от “Love is…”, скомкал их, отнес на кухню и выбросил в мусорное ведро - место им теперь на помойке!

5

Вечером заглянула соседка, Анна Павловна. Она видела, как выезжала Лида, как выносила вещи, телевизор, последней вынесла кошку.

“Я вообще не понимаю, что вас связывало”, - обронила она походя и сразу же предложила по-соседски выпить.

По-соседски мы выпивали частенько: иногда в праздники, иногда и без повода. Когда живешь через стену, в одном крыле, с общей дверью, общим тамбуром, невольно становишься соучастником всего происходящего и по ту сторону стены. На твоих глазах растут соседские дети, ссорятся и мирятся супружеские пары, несут к вам по-соседски все свои боли и радости, становясь, по сути, твоей второй семьей, особенно, если ты живешь с ними целую вечность.

- Ну что? - выжидательно пытала соседка. - У меня есть рябиновая настоечка.

С настоечками Павловны я знаком не понаслышке. На них в свое время крепко подсел ее умерший муж. Он, собственно, от чрезмерного их употребления в сорок шесть и сгинул. Сгорел, можно сказать, на глазах. На наших глазах. Пять лет как уже.

Я хорошо его помнил: сосед частенько был навеселе, любил жизнь. А Анна Павловна после его смерти искать никого не стала - нужно было поставить на ноги троих родившихся в браке детей. Двое теперь - Елена и Александр - в Москве, младшенькая, Татьяна, на выходные прибегала к Анне Павловне, а так, на буднях, жила у бабушки в частном доме на окраине города, там же и в школу ходила. Школу менять сама не захотела: в этой школе ей нравились и учителя, и друзья.

- Ну так что? - продолжала настаивать соседка.

- Вы, Анна Павловна, кого хочешь уговорите. Нажарю картошки, - сдался я.

- А я принесу на закуску помидоров.

- Вот и отлично.

- Может, начистим картошки вместе? Будет быстрее.

Я не возражал.

- Тогда давай картошку.

Я набрал в таз холодной воды для очищенной картошки, протянул Анне Павловне нож.

- А Татьяна где?

- Сегодня ночует у бабушки, придет завтра, звонила мне, - как само собой разумеющееся ответила Анна Павловна.

Я всегда удивлялся спокойствию Анны Павловны по отношению к собственным детям. Девчонка у бабушки, по сути, предоставлена сама себе, а ей ведь почти шестнадцать. Если бы у меня была дочь такого возраста, я бы, наверное, был с нею более строг: кровь уже начинает играть, а в голове еще один ветер.

Я хорошо помнил свое детство: моих ровесниц в возрасте тринадцати-четырнадцати лет уже везде и всюду таскали старшеклассники, да и выглядели девчонки всегда гораздо старше нас, мальчишек-погодков.

- Чем теперь займешься? - бросая очередную очищенную картофелину в холодную воду, спросила Анна Павловна.

- Не знаю. Еще не решил.

Я на самом деле даже не успел задуматься, чем займусь дальше. Вроде как на руках трудовая книжка, а мне все кажется, что я работаю, - никакого ощущения радикальных перемен. Может, оттого, что раньше никогда не возникало проблем с трудоустройством? Сейчас другие времена, но я все мыслю по старинке, для меня увольнение вовсе не связывается с жизненным крахом, я просто плыву по течению: вчера был у одного берега, завтра легко прибьюсь к другому…

- Как там Сашка, Лена?

- Слава богу, работают, на том же рынке. Лена с Герой сняли однокомнатную квартиру, может, у них что и получится.

Последнее меня несколько резануло. Геру я пару раз видел: тот был одноклассником Сашки, Сашка же его после армии и потянул за собой в Москву на заработки. Не всем удается зацепиться в Москве, но некоторые работают уже по несколько лет, стали даже подумывать о российском гражданстве - на Донбассе с работой становилось все хуже и хуже, а с окончательным развалом Союза так вообще было швах! Там же Гера близко сошелся и с Еленой.

- Может, и мне к ним податься?

Я был уверен, на первых порах по старой памяти Елена меня приютит - прежняя, неомраченная червоточиной любовь остается в сердце на всю жизнь. Да и я никогда чужими чувствами не спекулировал, взаимность предпочитая напористости.

- Попробуй, - зацепилась за эту мысль Анна Павловна, - в Москве всяко лучше, чем здесь. Хочешь, я позвоню?

- Да пока, думаю, спешить нечего. Пусть будет, как запасной вариант.

- А то я поговорю.

- Не стоит.

Я не хотел торопить события. В переломные моменты, я знал, спешка приводила меня только к разочарованию. Несколько раз обжегшись, теперь я предпочитал хоть на мгновение остановиться и задуматься, куда сделать следующий шаг. Все-таки это была моя жизнь, и я не хотел, чтобы кто-то за меня решал, куда идти дальше.

Когда я стал резать картошку для жарки, Анна Павловна побежала к себе. Через несколько минут вернулась с поллитровкой рябиновки, небольшой стеклянной банкой консервированных помидоров и в светло-фиолетовом теплом халате.

- Что-то у нас свежо в комнатах, у вас получше.

У нас в квартире всегда было зимой теплее, потому что все окна выходили на юг, но летом, когда жара несусветная, их приходилось заклеивать папиросной бумагой, а шторы на день задергивать, чтобы хоть как-то уберечься от пекла.

- Купила на днях. - Анна Павловна крутнулась вправо-влево. - Как тебе?

Я давно привык к такого рода близким соседским отношениям, поэтому подобный вопрос нисколько меня не смутил.

- Нормально, - только и сказал я, но и такой ответ из моих уст был для Анны Павловны комплиментом.

По кухне потянулся ароматный запах жареной картошки. Нарезав кольцами малосольные огурцы и выложив на блюдце из банки соленые помидоры, я разлил настойку по стопкам. Хлопнули по первой, закусили. Тепло блаженством разлилось по жилам. Было комфортно и уютно, мне даже показалось, что я никогда и не был женат. Но если был, почему женился? Устал гулять? Или, как говорится, по уши влюбился? Вроде нет: в Лиду я никогда по уши влюблен не был. Что тогда толкнуло меня на женитьбу? Как я считал, некое абстрактное в ту пору чувство долга (или воспитание?). Раз я встречаюсь с девушкой, иногда сплю с ней, значит, обязан жениться. Это патриархальное чувство долга, оно удерживало многих и на нелюбимой работе, и в посредственном браке; чувство, привитое с молоком матери и упорно поддерживаемое государственными институтами. Но вот прежнее государство с его идеологией тихо почило, а люди со своими чувствами остались, но остались не столько с чувствами, сколько в конфликте с ними. Хорошо, у кого кожа, как у слона, у меня, думал я, не слоновья, но и не кожа личинки. Это, скорее всего, и спасло: я смог, как мне казалось, противостоять натиску безвременья.

После третьей рюмки я приуныл: настойка оказалась крепкой.

- Хочешь, я к тебе перед сном загляну? - спросила безо всяких обиняков Анна Павловна.