Константинополь Тихоокеанский (СИ) - Осадчий Алексей - Страница 36

Особой разницы между «северянами» и «южанами» я не видел, по сути и дикси и янки — наши враги и в грядущей гражданской трудно будет определить, кого поддерживать. Да к тому же, если удастся «перевести стрелки» и избежать вступления России в войну с половиной Европы очень может оказаться, что Николай Павлович проживёт много больше чем в ТОЙ реальности. А что — здоровье у императора богатырское, режим блюдёт, заня любимым делом — по Божьему повелению управляет державой православной. Вот смеху то будет, если крепостное право отменит Николай первый.

Да, «крепостной» вопрос государь рассматривает серьёзно, слишком уж обнаглели помещички, закладывая-перезакладывая имения, не желая хозяйствовать. Но жить хотели хорошо, в долги залазили, шли на подлог, на преступления. Героические офицеры гвардии стареньких дядюшек-тётушек «заказывали», чтоб наследство поскорее получить — куда там Раскольникову. Такие вот — «господа офицеры, голубые князья». Отец искренне печалился о падении нравов среди дворянства — главной опоры трона, давал поручения брату, ответственному теперь ещё помимо множества иных дел и за «раскрепощение» Руси.

Что нравится в Николае Павловиче — думает государь о преемственности власти, «натаскивает» детей с малых лет. И не просто чтоб получили хорошее образование — ещё и нашли дело по душе, и служили отечеству, занимаясь любимым делом, всего себя отдавая России. Для брата Саши отец определил строительство железной дороги Петербург-Москва, чтоб посмотреть как справится наследник, руля огромными людскими массами и финансовыми потоками. Второго сына, моряка, император погнал «поостудиться» на Тихий океан. А тот возьми да и ввяжись в авантюру, — у ослабшего Китая изрядно территории «откусил». Вроде бы и дело хорошее и государству польза, но за своеволие Константину здорово в письмах досталось. Ладно, переживу, главное — обратно в Питер не повезли, превратились бы вмиг финляндцы из охраны в конвой, делов-то. А сейчас на Дальний Восток — идёт помощь, хоть и не так много как хотелось бы. Но — семь-восемь тысяч линейной пехоты, которая вот-вот подтянется, весомый аргумент в спорах с цинцами. Казаки уже освоились на Амуре, промышляли контрабандой, слали письма на Дон хвалясь удалью и оборотистостью. Я не препятствовал — чем больше наживутся станичники, тем сильнее похвастаются, тем больше братьев, друзей перепишутся из донских в амурские казаки. Кстати, «константиновцы» учудили. Знали, что проеду по тракту, решили угодить. И на полверсты у ручья, там где песок и галька мелкая были, отсыпали вполне приличную дорогу. Я даже остановился, настолько разительный контраст был с иными участками тракта.

— И долго мучились, — вопросил я станичного атамана.

— Дак чтоб ваше императорское высочество порадовалось, никаких трудов не жалко.

— Эх, Семён Петрович. Да глаз то порадовался — вот такой и должен быть тракт на всём протяжении. Только какой смысл так гробиться, пыль мне в глаза пуская? За то время, что здесь положили — вёрст бы двадцать просеки прошли. А сейчас проскочим эти полверсты и дальше снова продираться по тропе?

— Ваше высочество, дак попробовали — понравилось, теперь будем делать только так. Чтоб на века.

— Время дорого, атаман, лучше плохонькая дорога, но на восемь сотен вёрст, чем тридцать вёрст прекрасного тракта, упирающиеся в непроходимую тайгу.

— Так-то оно так.

— Вот и не спорь, Семён Петрович — сам понимаешь, как важна дорога от Владивостока до Амура. Маньчжуры не успокоятся, так и будут шайки засылать. А манёвр крупными отрядами возможен только при наличии дороги.

Внезапно вспомнил, как отец волевым решением принял ширину железнодорожной колеи отличную от европейской, чтоб, довелись война, вражеские корпуса топали по просторам России матушки на своих двоих, как великая армия Наполеона. Рассказал атаману.

— Такую махину в наших краях нескоро заведём, — убеждённо отвечал казак, — сколько ж чугуна на эти самые дороги потребуется. Мужики, такая сволочь, всё же поразграбят — стражников не напасёшься.

А вот тут да, проблемка. Александр писал как об анекдотах, про «растаскивание» с «чугунки» шпал и гаек — всё ж «общее», значит можно. Пришлось указать брату на серьёзность проблемы — крушение поезда есть акт террористический и всякий хоть гайку скрутивший должен быть осуждён и отправлен на каторгу. Разумеется, к нам, на Амур. Цесаревич проникся (с его-то богатым воображением представить крушение царского поезда — раз плюнуть) и составил доклад государю, а тот разразился страшным указом, приравнивавшим расхищение имущества железных дорог к злоумышлению на царскую фамилию…

— Да, нескоро. А только представь, атаман — сел в поезд и за две недели до Петербурга домчал.

Станичников очень интересовали переговоры с китайским правительством по разграничению территории. Захват лугов и пастбищ на правом берегу Амура шёл на всём протяжении реки. Я обещал тридцать-пятьдесят вёрст правобережья «забрать под Россию», но сложно, сложно будет такое провернуть. Уходить с Амура маньчжурская династия не хотела категорически. Могут и войну развязать, опираясь исключительно на личные дружины маньчжурских князей. А с нашим малолюдьем не особо то и повоюешь. Нет, на море мы китайцев даже «Авророй» и «Дианой» расколотим в пух и прах, но по дальневосточной тайге гонять вражеские отряды, удовольствие то ещё…

В августе до Константиновской добрались первые «ласточки» — батальоны призванные нести службу на Дальнем Востоке. Всего таких батальонов сформировали восемь и сейчас они прилежно маршировали, растянувшись по сибирским просторам. Пройти в неделю за двести вёрст, с батальонным обозом, да так чтоб телеги не развалились, не отстали — результат неплохой. Но это, конечно не казаки одвуконь, тем сам чёрт не брат, только и гонят вперёд. Одно плохо — казаки приходили на Амур, там где осели их друзья и родственники, на Сахалин желающих отправиться попросту не было. Хоть остров и не обрёл славу каторжного.

Была даже идея «набросить» о несметных россыпях злата-серебра на Сахалине, но, по зрелому размышлению — отказался. Зато исследовательская партия, нашедшая на севере острова нефть (ну так знал куда направить) была поощрена внеочередными воинскими званиями. Подполковник Румянцев, командир первого Амурского батальона был удивлён и обрадован, повстречав в станице Константиновской великого князя.

— Ваше высочество, как хорошо, что удалось вас встретить.

— Я тоже очень рад, Владимир Фёдорович (имя отчество прежде совершенно незнакомого мне офицера запомнил, когда изучал списки личного состава, присланные фельдъегерской почтой).

Видно, что Румянцев слегка ошалел, ищет служака объяснение, откуда его скромная персона известна Константину. Чёрт, надо как-то подыграть.

— Мне докладывали, господин подполковник, что ваш батальон отшагал образцово (ещё бы — первыми пришли, всяко есть за что похвалить) хотя и прочие молодцы, но ваши то — просто орлы! Чудо богатыри!

— Будете смеяться, ваше высочество, но причина не только в этом.

— Пройдёмте в мою скромную обитель, господин подполковник, там и расскажете. А через два часа офицеров жду в гарнизонной зале вот то двухэтажное здание со штандартом (да немало успели отстроить молодцы финляндцы, быть Скурихину из поручиков гвардии капитаном).

Рассказ Румянцева действительно повеселил. До Томска его батальон телепался ничем не выделяясь из прочих. Те же поломки телег в обозе, сдерживающие скорость движения, то же количество заболевших солдат, что и у остальных. Но именно в Томске, на недельной передышке прапорщик Фомин, худой и невзрачный малый лет двадцати трёх «запал» на дочку местного купчины. Та ответила взаимностью — страсть прям как в романах. Кинулись в ноги родителю, повинились в грехе. Прапор и рад жениться, но одобрить должен командир. А Румянцев и есть командир отдельного батальона, вершитель судеб, царь и бог…

В общем, благословил Владимир Фёдорович на брак своего офицера, а благодарный родитель невесты оказался известным перегонщиком чайных обозов, весь тракт знал как свои пять пальцев. II помог отладить телеги в батальоне и лошадок своих два десятка выделил (дочери приданое, а та всё одно едет с мужем на Амур, к месту так сказать службы).