Проклятие ульфхеднара (СИ) - Счастная Елена - Страница 59

— Может, и не значит, — Ингольв пожал плечами. — Но я должен проверить.

— В любом случае я пойду с тобой, — неожиданно буркнул другой сын Кнута — Льюв.

Его жена вскинулась и схватила мужа за руку. Посмотрела так, будто сейчас на месте её удар хватит. А вот отец глянул в уважением, но всё же молчать не стал, предупредил:

— Дело, конечно, твоё, Льюв. Но больно уж оно гиблое.

— Может, не такое и гиблое, — Ингольв поднялся. — Ну, так что, Змей? Выплатишь мне такой вергельд? Если нет, то можешь идти на все четыре стороны. И лучше больше в этих краях тебе не появляться.

Блефиди тут же встал — и показалось на миг, что сейчас развернётся и уйдёт. Сколько бы Ингольв его ни знал, а кто наверняка скажет, что у него сейчас в мыслях творится? Может, того и ждал, что отпустят его, позволят скрыться. Но ромей только взялся за рукоять висящего на поясе меча и ответил громко:

— Я пошёл бы за тобой и без вергельда, Ингольв. Сейчас же я просто обязан сделать это. Я мало пробыл на ваших землях. Но увидел много того, во что не поверил бы, расскажи мне кто о таком раньше. И увидел, что много несправедливости творилось вокруг тебя. Многая коснулась и меня тоже. Потому я верю, что в том, чтобы пойти с тобой, есть моё предназначение.

И даже с лица Кнута, который все последние дни смотрел на Блефиди с неизменной злобой, сошла неприязнь. Все замолчали. Змей снова опустился на своё место, больше не склоняя головы.

— Тогда дело это мы будем считать решённым, — Ингольв слегка улыбнулся, чтобы поддержать его.

Конечно, жаль было Хельгу. Пусть и обидел он её многим невольно, а ни разу она не пожелала зла ему. Или Асвейг, к которой и относилась с подозрительностью. Но и ромею теперь до самой смерти мучение: знать, что он стал причиной её гибели.

Скоро все разошлись: остался только Кнут, с которым Ингольву ещё было о чём говорить. А больше всего о том, что будет дальше с ним и его поместьем. Осталась и Асвейг, которую пришлось удержать за руку — и она поняла всё без лишних слов. Хотели остаться и Могенс с Льювом, но Датчанин прогнал тех, понимая, что от них только шума будет больше.

— Так что, Ингольв? — спокойно заговорил он, когда в доме стало тихо и пусто. Долго посмотрел на девушку, которая сидела рядом с ним, совсем как жена. — Прогонишь меня теперь? Оправишь на милость сынов жить? Я ведь пожил больше твоего. И не дурак совсем: вижу, что ты время выждешь, какое приличествует, да и другую хозяйку себе возьмёшь. Ту, которая по сердцу тебе с самого начала была.

Ингольв медленно положил ладонь на колено Асвейг, чуть сжал — а та сразу и зарделась, хоть чего уж теперь стесняться.

— Я ошибся, Кнут, — проговорил он так же ровно. — Думал, легко оно, нелюбимую в жёны брать. Но оказалось, это совсем не так. Прости меня за Хельгу.

Датчанин покривил губами, словно боль у него где стрельнула.

— Нехорошо вышло, да. Но думается мне, не женись ты на ней, а всё равно рано или поздно это случилось бы. Ты просто так отсюда не ушёл бы. И Змею дочь моя сразу к душе пришлась: только слепой не видел.

— Я могу… — начала было говорить Асвейг.

Но одним только взглядом Кнут остановил готовое сорваться с губ девушки предложение. И её, видно, совесть давила, и мучилась она тем, что случилось, не меньше других.

— Не обещай ничего, — бонд покачал головой. — Я понимаю, кто ты. И что можешь сделать. Но не хочу, чтобы дочь моя возвращалась только благодаря сейду, — он вздохнул. — Да и что ждёт её тут? Муж, который её не любит и в сторону другой всё смотрит? Тот, кого она полюбила, но который с ней быть всё равно не может, не убив её? Такова, значит, была воля богов на её судьбу.

Девушка склонила голову, коротко глянув на Ингольва. Тот не стал упрекать её за опрометчивое решение предложить запретное бывшему хозяину поместья. Никому это не поможет, верно.

— Я не прогоню тебя, Кнут, — вернулся он к более безобидному разговору. — Хоть и будет здесь другая хозяйка. Если захочешь вольным работником быть, заняться покупкой рабов и тем, чтобы следить за ними, то оставайся.

Датчанин прищурился, разглядывая его. О чём-то подумал крепко, но, верно, не о том, чтобы отказаться от предложения. Что-то другое озадачило его. И, возможно, удивило.

— Ты изменился, — проговорил он наконец. — Две зимы назад ты просто убил бы всех здесь и забрал бы, что тебе нужно. А сейчас… Мне кажется, ты становишься похожим на отца больше, чем кто-то мог бы о том подумать. Только плохо, что путь ты выбрал опасный. Не для себя даже, а для тех, кто с тобой. И для неё тоже.

Датчанин указал взглядом на Асвейг.

— Я знаю. Но больше всего я ценю, если кто-то без сомнений решает разделить этот путь со мной.

Асвейг ощутимо прижалась к его плечу. Ни слова больше она не сказала, а чувствовал он все её мысли. Знал, что и страшно ей, и тревожит её то, что свершится так или иначе. Но она решила быть с ним рядом, и за это он всем теперь готов был перегрызть за неё глотку.

— Спасибо, что разрешил остаться. Я не откажусь. Всё ж знаю этот дом хорошо. И, если ты решишь уйти, то буду хранить его дальше, — сказав это, Кнут встал и, улыбнувшись напоследок Асвейг, неспешно вышел, оставляя их одних.

Ингольв не стал больше выжидать. Времени на раздумья и разговоры оставалось с каждым днём всё меньше. правда — не правда ли то, что говорили о Диссельв, а проверять нужно. Дороги протаяли уже достаточно, опасность хвори с них отступила.

Он хотел бы и сам поехать за женщинами Фадира, но всё же прислушался к внутреннему голосу, который подсказывал, что слишком часто и надолго не стоит покидать поместье. Уж тем более в такое время, когда не знаешь, с какой стороны ждать нового подвоха. Нежданно вызвался ехать Лейви — и тому только можно было порадоваться.

— Ты же знаешь, что никто лучше меня не сумеет вразумить Диссельв, — с оттенком самодовольства пояснил он своё решение. — Я и Рагну с собой возьму. С девушкой, оно же всё будет спокойнее.

Ингольв только покосился на фюльгью, которая слушала их разговор. И в этот миг понял, что давно уже видится она в его глазах обычным человеком. Позабылись те холодные и жуткие встречи то ли во сне, то ли наяву. Когда она предупреждала беды, ждущие на пути. Теперь она всегда была рядом — не означало ли это, что нынче впереди самое большое и опасное испытание? Фенрир молчал: не в его обыкновении было много говорить. Закончились и предсказания Рунвид. Теперь осталось только дело за временем, которое всегда освещает самые тёмные закоулки судьбы.

Но одного скальда и Рагны для того, чтобы заставить Диссельв покинуть убежище добровольно, а уж тем более — силой, конечно, было недостаточно. Нужны были помощники, побольше и пострашнее. Чтобы у всякой девицы или её охраны пропало желание перечить. Но взять их здесь было уже не от куда. Старший сын Кнута собирался уезжать. Только средний — Льюв — напомнил о том, что обязательно пойдёт с Ингольвом на сражение, коли суждено ему случиться. И остался ждать, сколько будет нужно. Решено было ехать к ярлу — уговаривать, вразумлять и угрожать, если потребуется. С таким-то делом уже никто, кроме Ингольва, справиться не сумеет. Да и о войске будущем, о кораблях, которые от хвори-то не пострадали, поговорить должно.

А потому Ингольв вместе с Блефиди и собрался ехать к нему. Долго о том не рядились: всего через неделю, уладив накопившиеся дела, погрузили на лошадей снедь в дорогу да тёплые, ещё нужные по прохладному времени вещи и с утра выбрались из постелей пораньше, чтобы времени не терять. Остальные домашние тоже проснулись и пошли их провожать, сонно позёвывая. Только в глазах Асвейг горела лихорадочная тревога. Как бы Ингольв ни хотел постоянно с ней рядом быть, а пока совесть не позволяла у всех на глазах хотя бы обнимать её почаще.

Вернувшись в дом, чтобы проверить, ничего ли не забыл, он встретил девушку там. Да отчасти и пошёл сюда, зная, что она ещё наружу к остальным не вышла. Она стояла неподалёку от очага и быстро заворачивала что-то в ткань. Видно, хотела ещё какие припасы передать. Будто мало взяли: а уж до ярла ехать не так и далеко. Чуть больше дня. Ингольв, невольно крадясь, приблизился к ней. Обхватил за плечи — и девушка вздогнула, но тут же поняла, кто это, даже не обернувшись. Он развернул её и привлёк к себе, чувствуя лёгкое сопротивление: обиделась всё ж, что с собой не брал.