Ясным летним утром - Чейз Джеймс Хэдли - Страница 6

Он вышел из тюрьмы сломленным человеком. Теперь, в сорок восемь, он начал толстеть, и у него было воспаление почки, полученное в результате одного жестокого избиения в тюрьме. От него осталась лишь тень того человека, который считался самым талантливым исполнителем в криминальном мире.

Хотя за свою гангстерскую карьеру он заработал впечатляющую сумму, он всегда был простофилей и рисковым игроком. Из тюрьмы он вышел без гроша, но у него, по крайней мере, было куда пойти… к маме.

Семидесятидвухлетняя Долл Зегетти содержала в Сан-Франциско два борделя класса люкс. Это была крупная, красивая женщина, обожавшая сына, который обожал ее. В тот день, когда Мо вошел в ее красиво обставленную квартиру, освободившись из тюрьмы Сан-Квентин, Долл была потрясена произошедшей в нем переменой. Она догадалась, что его нервы расшатаны и, чтобы он снова встал на ноги, ему требуется самый бережный уход.

Она поселила сына в трехкомнатных апартаментах и велела отдыхать. Что Мо с радостью и делал. Он проводил долгие часы, просиживая в кресле у окна, наблюдая за суетой в гавани и предаваясь безделью. От одной только мысли о том, чтобы снова вернуться в мир гангстеров, кровь стыла у него в жилах.

И такое положение сохранялось полтора года. Мо часто вспоминал о Крамере, перед которым преклонялся и умом которого восхищался: требовалась невероятная изворотливость, чтобы суметь отойти от дел с четырьмя миллионами в кармане и ускользнуть от занесенного меча правосудия. Мо ни разу не приходило в голову что-нибудь попросить у Крамера. Он даже не думал, что бывший босс мог бы чем-то ему помочь.

А потом дела у Долл пошли плохо. Капитан О’Харди из отдела по борьбе с проституцией вышел в отставку, и появился новый начальник. Этот капитан Кэпшоу, тощий квакер с жестким взглядом, ненавидел проституцию и взяток не брал. Спустя три недели после вступления в должность он прикрыл оба борделя Долл и арестовал почти всех ее девушек. Долл неожиданно осталась без источника дохода, да еще и вся в долгах. Полученный удар словно парализовал ее. Она заболела и теперь лежала в больнице, сдавая какие-то непонятные анализы, которые ужасно пугали Мо.

Еженедельные денежные вливания от Долл прекратились, и для Мо настали тяжелые времена. Он съехал из трехкомнатной квартиры и снял комнату в гнусном доме рядом с доками Фриско. Прежде чем искать работу, он снес в ломбард свою одежду и разнообразные скопившиеся пожитки. И только когда перед ним замаячила перспектива голодной смерти, он с неохотой отправился на поиски работы.

В итоге он устроился официантом в маленький итальянский ресторан.

Единственное умное дело Мо сделал, когда сообщил на телефонную станцию Фриско о смене номера. Благодаря его предусмотрительности Крамер его и нашел. Прошло несколько минут, пока Мо в полной мере осознал, что на другом конце провода действительно Крамер. Ему пришлось обуздать свое волнение, произнося:

– Большой Джим! Вот уж не думал снова услышать твой голос!

Знакомый раскатистый смех Крамера докатился до него по проводам.

– Как поживаешь, Мо? Как твои дела… все в порядке?

Мо оглядел узкий ресторан с тесно поставленными засаленными столами, с закопченными окнами и с остатками многочисленных обедов, дожидающимися, пока он их уберет. Заметил собственное отражение в засиженном мухами зеркале за барной стойкой: толстый коротышка с густой щеткой седеющих волос, с тяжелыми бровями и темными испуганными глазами на белом, покрытом испариной лице.

– Я в полном порядке, – солгал он. Не стоит Большому Джиму знать, во что он вляпался. Он знает Большого Джима – неудачники тому не нужны. Он глянул на Франсиоли, своего босса, который подсчитывал выручку, а потом, понизив голос, добавил: – У меня теперь свое дело… идет отлично.

– Прекрасно, – сказал Крамер. – Слушай, Мо, я хочу с тобой увидеться. Тут кое-что нарисовалось… возможно, тебя заинтересует. Деньги большие… когда я говорю «большие», значит большие. Твоя доля составит четверть миллиона баксов. Тебе интересно?

Мо весь взмок.

– Тут телефон что-то барахлит, – сказал он. – Что ты сказал?

– Я сказал, наклевывается кое-что, – медленно повторил Крамер. – Твоя доля составит четверть миллиона баксов.

Мо закрыл глаза. Он вдруг снова оказался в маленькой камере, где лежал скорчившись у дальней стены, а на него с ухмылками надвигались двое охранников. С намотанными на массивные кулачищи кожаными ремнями. Он ощутил горечь во рту, и воспоминание о жутких побоях заставило его содрогнуться от страха.

– Алло? – В голосе Крамера теперь слышалось нетерпение. – Ты меня слышишь, Мо?

– Конечно… звучит неплохо. Но что за дело, Джим?

– Это не телефонный разговор, – резко ответил Крамер. – Я хочу, чтобы ты приехал ко мне. И мы поговорим. Ты знаешь, где я живу… Парадиз-Сити. Когда сможешь быть?

Мо в смятении оглядел свою поношенную одежду. Второй его сохранившийся костюм почти в таком же состоянии. Он знал, как живет Большой Джим. Чтобы добраться до Парадиз-Сити, нужно долларов двадцать, а у него их нет. Выходных в ресторане не бывает, он работает даже по воскресеньям, однако в душе его шевельнулось что-то давно позабытое. Большой Джим и четверть миллиона! Большой Джим никогда его не подводил!

Понизив голос, чтобы Франсиоли не услышал его слова, он проговорил:

– Я смогу приехать в субботу. Прямо сейчас я очень занят.

– Что там у нас сегодня… вторник? Дело срочное, Мо. Мне надо, чтобы ты приехал пораньше. Давай в четверг. Не каждый день подворачиваются такие деньги. Как насчет четверга?

Мо утер со лба пот тыльной стороной кисти:

– Как скажешь, Джим. Ладно… я буду в четверг.

Он заметил, что Франсиоли теперь слушает и сверлит его злобным взглядом.

– Лучше самолетом, – сказал Крамер. – Я встречу тебя в аэропорту. Есть рейс, который прилетает в одиннадцать сорок три. Мы с тобой сразу поедем на ланч. Идет?

Это будет стоить ему работы, подумал Мо, но снова увидеться с Большим Джимом!

– Я приеду.

– Отлично… буду ждать тебя, Мо. – И связь прервалась.

Мо медленно положил трубку на рычаг.

Франсиоли, от которого разило потом и сладким вином, подошел к нему.

– Что все это значит? – с нажимом спросил он. – Ты куда-то собрался?

– Да так, ничего, – ответил Мо, вытирая руки о грязный фартук. – Один пьяница звонил. Мы с ним приятельствовали много лет назад. Такой дурак.

Франсиоли с подозрением посмотрел на него.

– А ты будто нет, – сказал он и принялся намывать стаканы.

Остаток дня тянулся для Мо очень медленно. Волшебные слова «четверть миллиона» горели в мозгу. Около четырех часов он вернулся в свою комнатенку.

У него было два часа свободного времени, а потом нужно возвращаться в ресторан. Он действовал как человек, которому приходится отчаянно спешить. Сорвал с себя засаленную одежду и вымылся. Прошелся электробритвой по отросшей темной щетине. Надел чистую рубашку и свой лучший костюм. Переодеваясь, он слышал, как хрипящий транзистор в квартире под ним во всю мочь исторгает какую-то нестройную музыку.

Не обращая внимания на этот шум, он спешно завершил свой туалет. Сбежал по четырем лестничным пролетам и выскочил на жаркую улицу. Быстро дошел до троллейбусной остановки. По дороге остановился, чтобы купить маленький букетик фиалок. Он каждый день покупал фиалки для Долл. Это были ее любимые цветы.

Троллейбус довез его до самых дверей больницы. Он поднялся по ступенькам и пошел по коридорам, пока наконец не оказался в длинной, наводящей тоску палате, полной пожилых женщин, больных и умирающих, которые наблюдали за его долгим движением по натертому полу до кровати, где лежала мать.

Каждый раз при виде ее он испытывал потрясение. Она как будто усыхала на глазах. Ее красивое, выразительное лицо приобретало цвет старой слоновой кости. Боль оставила глубокие морщины вокруг рта, и сегодня он впервые прочитал в ее глазах готовность сдаться. Он сел на жесткий стул рядом с кроватью и взял мать за руку.