Второй Грех (СИ) - Иванов Дмитрий - Страница 21

Они подняли носилки с земли, подошли к дверям поезда. Двое первых охранников одновременно повернулись и стали задом подниматься на лестницы поезда. Затем поднялись и задние. Они зашли в помещение вагона, которое представляло собой большое помещение с зацементированными окнами, бронированным корпусом и стальными дверями на обоих концах вагона. Также хотелось бы сказать, что вагон был абсолютно пуст: ни сидений, ни решеток — просто «голое» помещение. Питера охранники в прямом смысле — швырнули у самого входа и его тяжелое, неподвижное и массивное тело грохнулось на пол. С другого конца вагона вышли трое в форме. Они, пройдя мимо четверых с носилками, вышли из вагона и подошли к начальнику.

— Сэр. — сказал один.

— Я уже ваших товарищей проинструктировал, в целом правило одно. Ни сводит глаз с этого ублюдка. Не смотрите, что у вас заделанные окна и толстые стальные двери. Этот потрох спокойно просочится сквозь любую щель. Сколько вас здесь?

— Трое с одного конца, четверо с другого.

— Это уже что-то, но вы не думайте, что вы с ним справитесь. Я не с точки зрения физики говорю. Он запросто обведет вокруг пальца всех вас. Учтите, если он исчезнет из этого поезда, отвечать мне, а если мне, то следовательно и вам. Удачи, умники!

Робот не торопился, он уже сидел в вагоне Питера и ждал, когда поезд тронется с места, тогда он сможет «оживить» его и они исчезнут отсюда, едва поезд выедет с территории тюрьмы.

На поезд также погрузили ещё какие-то ящики.

— Все ребята, трогаемся! — крикнул машинист из кабины. Двери уже стояли закрытые. Поезд медленно тронулся и, разгоняясь, с гулом поехал прочь. Начальник вместе с судьёй стояли и смотрели вслед поезду. — С этим ублюдком у меня начался пессимистический взгляд на все, сейчас я тоже думаю, что…  — Начальник замолчал, как бы обсуждая про себя, как лучше сказать, — исчезнет он от нас, исчезнет.

Поезд ехал очень быстро, на улице уже стоял сумрак, было около половины седьмого вечера, поезд выехал с территории тюрьмы, проехал весь Лос-Анджелес и уже мчался по пустыням Америки. За окнами (за исключением тюремного вагона) красовалась оранжево-желтая пустошь, кое-где появлялись пальмы. Постепенно они стали учащаться и через пару километров вообще редкие пальмы перешли в лес из непонятных деревьев. Они стояли с большими листьями и толстыми коричневыми стволами. Скорее всего это тоже были пальмы, только очень большие. Питер по прежнему лежал на голом металлическом полу поезда, поджав ноги под себя и свесив голову как будто его сейчас стошнит. Только изредка он издавал какие-то звуки.

Парень в маске уже сидел на крыше поезда и ждал, когда пройдет осмотр помещений, потому как операция по освобождению Питера будет довольно долгой, а проверка начнется через 5 минут.

Охранник зашел в тюремный вагон, подошел к Питеру и наклонился, приставил пальцы к шее. «Живой» — подумал он. Действие охранника было бы вполне объяснимо. В Питера вкололи тройную дозу снотворного от которой иной и концы бы уже отдал. Да ещё и капсулами «подкрепили» потому что без капсул укол на него не действовал. Точнее, может быть и действовал, но очень слабо. Услышав, что Питер ещё умудряется и какие-то звуки издавать, охранник решил, что и эта доза на него плохо подействовала. Ведь сказали, что от укола он проспит как ребенок часов 25–30, прошло только два часа, а он уже и умудряется что-то произносить. Но на это охраннику было плевать — он спит, значит спит — остальное его не касается. И он медленно пошел в другой конец вагона, отпер железную дверь, запер с другой стороны и вошел в последний вагон.

— Не знаю насчет ребенка, или про кого вы там говорили, — сказал он троим, находящимся в вагоне, — а он уже стонет, там не только язык должен отняться, у него онемеет все, что только может онеметь.

— Это были стоны удовольствия, — расхохотался один.

— Смешно. Обосраться, — прошипел тот.

— Нам бы ночь его продержать, а остальное нас не касается.

На улице стал покрапывать мелкий дождь, что в этом районе было большая редкость. Заднее стекло поезда окропилось дождевыми каплями. Сверкнула молния, через пару секунд громыхнул гром.

— Черт, здесь, в Калифорнии дождя я не припомню уже, этак, месяца четыре, — проговорил тот, что выбросил реплику насчет «удовольствия».

— Да, давно не было.

Снова сверкнула молния, на этот раз гром прогремел через 15–20 секунд.

Питеру действительно спал, как младенец, ему снилось, что он занимается любовью с какой-то ослепительной брюнеткой. Все это происходило в шикарном отеле на огромных четырехспальных кроватях с завешенными с четырех сторон полупрозрачными занавесками, а вокруг горели свечи, рядом стояло ведерко со льдом, в котором находилось недопитое шампанское. Когда Питеру это снилось, он и в самом деле постанывал от удовольствия. Он не был с женщиной уже три года, тогда это была ныне покойная Кармен, сестра Джозефа. Эта красотка напомнила ему о Кармен, она тоже любила такой жесткий секс и демонстративно захлебывалась криками. Тут в голове Питера мелькнула знакомая вспышка и появился другой обрывок. Хотелось бы отметить, что в снах у Питера была совсем другая жизнь, он мог мыслить во сне, размышлять, говорить и делать то, что он никогда не мог, да и не сделал бы, скорее всего в реальной жизни. Хотя он начинал понимать, что если в его сне возникла такая вспышка, значит кто-то снова проник в его разум и явно пытается напомнить ему о чем-то. Сначала он не придавал значения этим ясновидениям, но после случая, когда ему приснилось, что в столовой на него нападут, он стал всерьез относиться к этим снам. Потому что эти вот обрывки: убийства, погоня, стрельба из «Хаммера», секс с брюнеткой — это же все неспроста! Кто-то хочет его предупредить. Естественно, что когда он говорил охранникам или «тамошнему» психиатру, что в своих снах он видит будущее, над ним все только смеялись. А в реальной жизни Питер не мог разобраться в своих снах и не мог понять — опасаться ему этих снов или бояться. Ведь так и в самом деле «крыша» поедет и, возможно когда-нибудь он потеряет связь между внешним миром и сном и грань будет нарушена. Двери закроются, и он навсегда останется между сном и явью.

Дождь лил уже вовсю, на улице стало почти темно, время было уже половина восьмого. Охранники смотрели в окно, а точнее в зеркало, прикрепленное за окном так, чтобы было видно сразу весь поезд. В очередной раз сверкнула молния, за ней ещё одна, ещё и ещё и каждая была всё ярче предыдущей.

— Ух щас бахнет, — сказал один из охранников и прищурился, словно ожидал удара в голову.

Гром бахнул где-то впереди — на пятнадцать секунд тишина, а затем второй раз, да так сильно, что даже поезд тряхнуло.

— Я же говорил.

— Знаешь, Дэвид, ты мне напоминаешь ребенка, который бегает по травке, задирает голову кверху и радуется дождю. У тебя что проблем больше нету.

— А тебе что?

— Да ничего, я не потерплю ребячества.

— У тебя какие-то проблемы? — они начали повышать голос друг на друга. Но третий их прервал.

— Эй, мужики, вот сейчас вы оба выглядите как дети. Так хоть он один был ребенок, а так вы оба одинаковые.

На самом деле второй «гром» был не «гром» — это человек-робот пробил крышу в вагоне и проник в помещение с Питером. Он подошел к нему, поднял его неподвижное тело и прислонился своим лбом вплотную к его виску, закрыл глаза, тряхнул телом Питера словно тряпкой и тот тут же встал на ноги. Ловко он пробудил Питера, но на то он и был — робот.

— Что это было, — спросил Питер, часто моргая глазами, словно у него была бессонная ночь.

— Увозят тебя братан, увозят, в колонию другую перевозят, во Флориду.

— Это я знаю, как я оказался здесь.