Грибная красавица (СИ) - Дорогожицкая Маргарита Сергеевна - Страница 50

— Довольно!

— А ведь я бы могла вам помочь в его поимке… Не бесплатно, сами понимаете…

Кровь стучала в висках с оглушительным звоном, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Это определенно не из-за жары!

— Что вы подмешали мне в чай? — Я поднялся с кресла, опираясь на его спинку. Лидия насмешливо смотрела на мои усилия.

— Собственно, ничего особенного. Просто немного кошачьей травы, для смелости. Должны же вы со мной рассчитаться…

— Дрянь! — разум туманился, я вдруг отчетливо понял, что ноги стали совсем ватными. — Как вы посмели? Она запрещена…

Кошачья трава являлась сильным возбудителем, часто использовалась в борделях, но потом ее запретили, из-за значительного количества смертей от сердечной недостаточности. Я двинулся к двери, намереваясь как можно скорее выбраться на воздух, но Лидия преградила мне дорогу.

— Вы не уйдете отсюда, пока не рассчитаетесь по долгам, господин инквизитор.

Я чувствовал ее пьянящий аромат и такую соблазнительную близость.

— Уйдите с дороги! — я протянул руку, хватая ее за плечо и намереваясь отодвинуть с пути. Она негромко охнула. Едва коснувшись и ощутив пленительную хрупкость ее плеча, понял, что совершил роковую ошибку. Разум проиграл битву греховному желанию плоти, потому что в следующий миг я впился в ее губы. Искреннее желание сделать поцелуй грубым и коротким, чтобы можно было тут же оттолкнуть от себя Лидию, мгновенно растаяло, стоило лишь ощутить вкус сладкой вишни на ее мягких податливых губах. Меня затягивало в обжигающе горячий водоворот страсти, я вдыхал ее влекущий запах и словно пил из ее уст сладкий яд. Последним усилием воли я попытался оттолкнуть ее от себя, моя рука соскользнула с ее плеча и опустилась ниже. Даже сквозь тонкую ткань я почувствовал, как тяжелое полукружие ее груди легло в мою горячую потную ладонь, а ощущение мгновенно затвердевшего соска вдруг откликнулось острой тянущей болью внизу живота. Мучительный стон, вырвавшийся у меня, прогнал последние остатки воли. Лидия прижалась ко мне всем телом, обвив руками мою шею. Я оторвался от поцелуя лишь затем, чтобы прильнуть к нежному изгибу ее шеи и ощутить мерный ток крови под белоснежной кожей, который отдавался эхом у меня в висках. Ее рука спустилась ниже, к поясу, к вздыбленной греховным желанием плоти, и на короткое мгновение меня вдруг отпустило из дьявольского плена, я словно наяву услышал цинично-насмешливое напутствие отца Валуа. Этого хватило ровно на то, чтобы оттолкнуть Лидию от себя. Я задыхался и с ужасом понимал, что бездыханный могу позорно упасть к ее ногам.

— Довольно! Этого довольно, надеюсь… — Я остервенело толкал дверь, пытаясь открыть. Проклятье, заперто! — Немедленно выпустите меня!

Я не смотрел на Лидию, боясь, что не выдержу.

— Господин инквизитор, вы знаете, что для мужского здоровья крайне вредно воздержание, особенно когда… — Ее голос был тих и вкрадчив, продолжая терзать мой разум и испытывая волю.

— Замолчите! — я заколотил в дверь. — Немедленно выпустите меня, иначе я выломаю дверь!

Лидия вздохнула и отступила:

— Дверь не заперта. В другую сторону. И застегнитесь, сделайте одолжение, не пугайте посетителей…

Я рванул дверь на себя, вылетел из комнаты в коридор, а вслед мне несся ее тихий мелодичный смех, от которого закипала кровь, и туманился разум. Я набегу плотнее запахнул на себе мантию, кубарем скатился вниз по лестнице и выскочил на улицу, не обращая внимания на удивленные лица и вопросительные взоры. Я продолжал нестись, пока не оказался на торговой площади, которая стремительно пустела. Одинокие прохожие и торговцы не обращали на меня никакого внимания, спешно стараясь найти укрытие, поскольку с моря на город надвигалась сизая громадная туча. Я застыл посреди площади, прикрыв глаза и дрожа всем телом, погружаясь в спасительную пустоту молитвы и медитации, и стоял так до тех пор, пока первые тяжелые капли летнего ливня не ударили меня по лицу, смывая уличную грязь и даруя прощение грешным желаниям.

Рисуя смерть

— Простите меня, святой отец, ибо грешна я, — женщина склонила голову перед священником.

— Поведай, что тебя тревожит, и станет легче, — отец Георг был стар, но его ясные синие глаза лучились мудростью.

Он поднял женщину с колен и усадил на скамью со словами:

— Негоже стоять на холодном полу, да и мне легче сидеть. Прошу тебя, дочь моя, расскажи все с самого начала. Я никуда не тороплюсь.

Женщина неловко присела рядом, опустила глаза, ее голос был тих и печален.

— Госпожа смутила мои мысли, и теперь я сомневаюсь. Возможно ли, что она прознала обо мне то, что я сама скрывала от себя? Сколько себя помню, я всегда рисовала что-нибудь. Сначала мои родители не обращали на это внимание, а потом… Я была младшим ребенком, меня всегда баловали и никогда ни в чем не отказывали. Поэтому меня вместе с сестрой отправили учиться рисунку у лучших мастеров. И очень скоро я превзошла учителей, мои рисунки стали заказывать богатые и знатные…

— Тень, твои рисунки изумительны, я никогда не видел подобного мастерства, — подбодрил старик замолчавшую женщину.

— Но хозяйка говорит, что я безумна, потому что другие так не умеют… Вы знаете, святой отец, какое неизъяснимое наслаждение доставляет запечатленная на холсте красота? Я находила ее везде, в любом человеке. Смотрела на рябую тощую девицу, а видела, какая у нее совершенная форма носа. Глядя на уродливого карлика в цирке, я видела лишь его глаза, печальные и до дрожи прекрасные своей глубокой синевой. Замечала толстую крикливую торговку на рынке, а видела ее густые черные волосы, льющиеся тягучей смолой в косе.

В церковь неслышно зашла высокая худая девушка и замерла, услышав разговор.

— Знаете, однажды мне заказал портрет один очень знатный вельможа, княжий воевода, что командовал солдатами, бывал в сражениях, проливал кровь. Этот мужчина до одури боялся тещи, очень старой и богатой помчицы, которая держала в страхе всю семью. Старая карга, как он ее называл, была строгих правил, и брак своей дочери до сих пор считала мезальянсом, хотя у нее уже были внуки и правнуки. Вельможа очень просил угодить с портретом его теще, и я согласилась. Когда я впервые ее увидела, то просто застыла. Для них она была старым чудовищем, которое изводило всю семью бесконечными капризами, а я… Я видела перед собой юную гордую девушку, с изящным профилем и сильным подбородком. А ее глаза! В них было столько огня и упорства, что это просто завораживало… Я написала ее портрет. Только на нем она не была старухой, а вновь стала юной и прекрасной, исполненной затаенного и горького желания. Вельможа сначала возмутился, когда увидел портрет, но я уговорила показать его старой женщине. Знаете, она заплакала! Всегда чопорная, холодная, жесткая, эта женщина плакала, смотря на отражение молодости и утраченных надежд… Мне нравилось видеть красоту в людях и рисовать ее, делая их чуточку лучше. Но потом я потеряла свой дар…

Тень замолчала, а священник ее не торопил. Девица оставалась незамеченной.

— Откуда госпожа узнала, что я любила рисовать на берегу? Не представляю… Она такая странная… Знаете, в природе нет некрасивого, там все прекрасно. Даже ужасная стихия, разрушающая все на своем пути, все равно прекрасна в диком неистовстве, завораживает и сводит с ума. Я обожала рисовать рассветы. Каждый раз восход солнца был другим, иное сочетание цветов, узор облаков, блики на морской глади. А люди… Они прекрасны лишь в своем несовершенстве… А он… Он был прекрасен до совершенства природного явления.

Девица презрительно скривилась и неслышно скользнула на скамью, встряхнув льняной гривой волос. Она намеревалась услышать весь рассказ и приготовилась ждать.

— Идеальные черты лица, кожа без единого изъяна, гордый профиль, темные густые волосы, отлично сложенная фигура… Знаете, святой отец, его можно было разделить на отдельные фрагменты, и каждый из них был бы совершенен. Меня это настолько поразило, что я застыла в каком-то благоговении перед ним. Он меня что-то спрашивал, а я даже не понимала, просто мечтала, что нарисую его. Много-много раз.