Новый Михаил (СИ) - Бабкин Владимир Викторович - Страница 19

Пораженный Бенкендорф молча слушал нелепое бормотание растерянного командующего Петроградским округом и понимал, что столица Государем уже потеряна.

ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

Родзянко сел на председательское место и обвел взглядом напряженные лица присутствующих. Мастерски выдержав театральную паузу он произнес лишь два слова:

— Я согласен.

Эти слова вызвали бурю восторга у присутствующих членов Временного Комитета депутатов Государственной Думы. Итак, официально курс на переворот взят!

В последовавшем далее пространном выступлении председателя Госдумы было заявлено о том, что Временный Комитет объявляет себя правительственной властью. Родзянко потребовал от присутствующих полного подчинения. Были отданы первые распоряжения…

Однако перед глазами Михаила Владимировича то и дело всплывали строки из телеграммы, которую ему только что принесли в «комнату раздумий». Текст телеграммы гласил: «ВЫЕЗЖАЕТ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ В ЦС». Прочтя это, Родзянко понял — генералы решились и в ближайшие часы механизм государственного переворота пройдет точку невозврата. Рубикон перейден. Карты сданы. Ставок больше нет…

МОГИЛЕВ. ЛИЧНЫЙ ВАГОН ЕИВ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА. 28 февраля (13 марта) 1917 года.

Я смотрел в лицо царя. Я видел тысячу раз этого человека на портретах и в кинохронике. Я помнил всю его жизнь своей второй памятью. Я встречался с ним. И теперь я был поражен.

Я вдруг понял почему победила революция.

Я увидел перед собой смертельно уставшего человека. Многие отмечали фатализм присущий последнему русскому царю. Этот фатализм ставили ему в вину и называли одной из главных причин поражения. Но, то что я понял стало для меня откровением. Именно фатализм позволял ему ВСЕ ЕЩЕ не упасть под тяжестью короны. Какое–то непостижимое сознание богоизбранности. Но не той, богоизбранности, осознание которой многим срывает крышу от самовлюбленности. Именно жертвенной богоизбранности. Обреченной. Невыносимой.

Он очень постарел за последние дни. Только внутренняя сила воли все еще держала ровной его спину и расправляла плечи. Но вот глаза…

В его глазах была усталость и смирение. Именно смирение, а не обреченность или безразличие! Многие утверждали, что Николаю Второму и его жене перед самой революцией приходили странники, в церквях говорили пророческие слова монахи, возможно и сам Распутин попал на благодатную почву чувствующей, готовой поверить в свою жертвенность своего служения царской четы? Что повлияло на это? Болезнь Цесаревича? Тяжелейшая и полная поражений война? Кто знает…

Он похоже все для себя решил. Не знаю кем он себя чувствовал в эти дни. Вероятнее жертвенным агнцем, чем мессией или пророком. Некоей искупительной жертвой, которая должна быть принесена для спасения России? Возможно. Не было в его глазах того божественного огня, который поднимает миллионы и ведет их на подвиг. Лишь пепел…

— Итак, ты испросил срочной аудиенции…

Голос его сух. В словах слышится усталость.

— Да, Государь.

— Настолько срочной, что ради нее ты преодолел за один день шестьсот верст и пережил столько опасностей?

— Да, Государь.

Николай внимательно смотрит мне в глаза.

— Что–то стряслось или должно случиться?

— Государь, откажись от своего намерения сегодня выехать из Ставки в Петроград. Железная дорога блокирована мятежниками. Я предпринял головокружительное путешествие в том числе и потому, что не смог проехать по железной дороге.

Царь парировал слегка иронично:

— Я не верю, что какие–нибудь скоты посмеют остановить поезд Государя. К тому же со мной будут мои гвардейцы.

Качаю головой.

— Для того, чтобы остановить поезд в чистом поле нужно лишь блокировать пути впереди и сзади. Например, опрокинуть вагоны. Дело не хитрое.

Император сидит недвижимо. После некоторой паузы бросает:

— Меня сегодня решительно все уговаривают не ехать. Почти все…

— Почти?

Печаль и отблеск какой–то обиды скользнул по осунувшемуся лицу Хозяина Земли Русской.

— Алексеев, например, совсем не против этой поездки…

Пробую провести разведку боем.

— Государь, есть человек, который самым решительным образом будет тебя уговаривать отказаться от поездки и остаться в Ставке. И человек этот, как ты правильно отметил, преодолел сегодня шесть сотен верст, трижды был на грани гибели, рисковал жизнями верных тебе людей только для того, чтобы убедить тебя, мой Государь, не делать этой фатальной ошибки!

Николай неопределенно пожал плечами.

— И человек этот, понятно, ты? И что же ты мне хочешь сказать? Что может перевесить мою решимость выехать немедленно и мое беспокойство о больных детях? Ты мне будешь рассказывать о беспорядках в Петрограде? Но это не повод отложить поездку. В Царском Селе беспорядков нет и гарнизон верен мне. И я уверен, что мне гарантировано расчистят путь к Царскому Селу не смотря ни на каких бунтовщиков.

— Государь, но зачем тебе пытаться прорваться в Царское Село? Зачем августейшему семейству сидеть и ждать твоего возможного прибытия в то время, когда смертельная опасность нависла над их головами? Не разумнее ли было бы вывезти их в Могилев, под охрану георгиевского батальона?

По прежнему никаких эмоций на его лице.

— Я рассматривал этот вариант и даже дал команду готовить отъезд семьи из Царского Села, но потом вынужден был отказаться от этой идеи. Цесаревич очень плох. Да и девочки больны. Им вредна поездка.

Зайдем с другой стороны.

— Но, Государь, разве безопаснее оставлять семью и, в особенности, Наследника Престола в зоне непосредственной близости от очага мятежа? Не далее чем завтра мятежники будут в Царском Селе! Родзянко предупреждал о…

В глазах Николая мелькнул стальной блеск, но он с усилием подавил вспышку гнева и подчеркнуто спокойно ответил:

— Я не желаю больше слышать о Родзянко, о его письмах, телеграммах и предупреждениях. Не желаю.

Я уставился на «обожаемого монарха».

— Это, позволь спросить, почему же?

Царь раздельно произнес:

— Потому, что я не желаю. Это моя воля и оставим эту тему.

Возникла пауза и я лихорадочно разрывался между желанием расхохотаться или покрыть его венценосное величество многоэтажным загаром. Разговор явно смещался в эмоциональную сторону. Нет. Стоп. Держи себя в руках! Ты совершил этот дикий вояж не для того, чтобы он тебя выгнал из поезда. Поэтому стараюсь говорить аргументировано.

— Как прикажешь, Государь. Твоя воля — закон в нашей благословенной Империи. Жаль только, что не все эту волю признают.

Николай очень раздражен, но старается говорить не показывая внутреннего огня.

— История знает массу примеров, когда даже самым лучшим правителям приходилось время от времени подавлять мятежи. В этом нет ничего сверхъестественного. В мое царствование уже была подавлена одна революция и я не вижу причин, чтобы в этот раз было иначе.

— Нет, Государь, кое–что изменилось с тех пор. Тогда войска оставались верными Императору. Но и то, та вспышка волнений и восстаний продлилась целых два года. Сможет ли Россия выдержать подобное в условиях третьего года мировой войны, когда истощены ресурсы и озлоблены подданные? Боюсь, что сегодня в столице, а завтра и в Царском Селе их будет слишком много. А войск, которые ты посылаешь для подавления мятежа, напротив, слишком мало. Они не справятся.

Самодержец, явно неосознанно протянул руку к кофейной чашке, но, не взяв ее, погладил край стола.

— Генерал Хабалов проявил отсутствие воли. Столица кишит смутьянами, а войска растеряны отсутствием твердого командования. Но сегодня в Петроград отправится генерал Иванов и, я уверен, что он сможет недрогнувшей рукой восстановить порядок в городе и окрестностях.

Николай встал и подошел к окну. Затем продолжил.

— Мои данные говорят о том, что размеры волнений сильно преувеличены. Во всем виновата паника и растерянность власти в столице. Они нуждаются в твердом и решительном руководителе. Потому я и назначил генерала Иванова. А количество войск… В таких ситуациях все решает не количество штыков и сабель, а моральное превосходство. Уверен, что излишне ставить вопрос о том, у кого большее моральное преимущество — у солдата, который воюет за своего Императора или у мятежника, который думает лишь о воровстве и разбое. Как только в столице появятся верные мне войска, мятеж быстро пойдет на спад.