Новый Михаил (СИ) - Бабкин Владимир Викторович - Страница 2

Так и жил, стараясь лишний раз не отсвечивать и на глаза чекистам не попадать. В конце концов женился и завел детишек. Старшего сына назвал Михаилом. Завещал старших сыновей называть то Александрами, то Михаилами. И проведя тихую жизнь тихо умер незадолго до войны в начале 1941 года.

Соответственно дед мой был Михаилом Михайловичем, отец был Александром Михайловичем, а я вот Михаил Александрович. Полный тезка, короче говоря.

Так, что если легенды не врут, то моим прапрадедом был Государь Император Александр Третий Миротворец. А я, ввиду того, что мой прадед (если допустить, что это был он) не получил соизволения на брак от царствующего Императора (ввиду отсутствия такового на просторах нашей необъятной Родины), не могу претендовать ни на какой титул. И пожаловать мне его некому.

Кладу на стол раскрытый альбом. Смешно. Понесло меня куда–то. Это все коньяк. Ну, какой из меня аристократ? Да и откуда они у нас? Не считать же аристократами ряженных клоунов из созданного после развала СССР дворянского собрания?

Отхлебнув коньяк ставлю бокал на стол перед компом. Не ставлю… Бокал опрокинулся и упал на бок залив коньяком бумаги на столе. И, естественно, раскрытый альбом.

— Вот баляба!

Вскакиваю и пытаюсь стряхнуть коньяк с бумаг. Блин! Я ж еще и семейный альбом залил. Кретин! И нормально ж так залил. А там же фотки старые. Негативов нет. Не напечатаешь. Младоумен сущеглупый холоп! Вещи ставь назад, а не бросай где попало!

Схватив альбом начинаю тряпочкой от компа вытирать фотографии. Но гадский коньяк залился и под фотографии, так что пришлось фотографии вынимать. Так и есть — фотографии намокли.

Тут краем глаза замечаю на полу листок, который видимо выпал из альбома, когда я вынимал фотографии. На листке какие–то слова, но не разобрать. Чернила выцвели, а листок, и без того пожелтевший, приобрел благородный цвет коньяка. И какие–то старые пятна на бумаге. Может даже и кровь…

Покрутив листок и даже поглядев сквозь него на свет я понял, что ничего так не добьюсь. Нужно сушить.

Спешно несу фен и начинаю сушку.

И тут… Как в таких случаях говорят в романах? Молния сверкнула в небе? Грянул гром средь ясного неба? Нет, ничего такого не было. Просто под горячими струями фена на листе бумаги стали проявляться строки…

О, как говорится, тайное послание! Ну–ну…

Терпеливо жду пока бумага высохнет и все строки проявятся. Вроде все. Подношу лист к глазам и читаю слова, написанные явно старческим почерком судя по дрожанию писавшей руки:

Моему потомку.

Во исправление ошибок мной свершенных завещаю тебе в день, когда замыкается двенадцатилетнее кольцо времен, прочесть сие и, вернувшись в то судьбоносное утро 27 февраля 1917 года, заместить меня в моем теле.

Кольцо замыкается каждые 12 лет в день 27 февраля по старому стилю или 12 марта по советскому. Соответственно в годах 1929, 1941, 1953 и далее.

Вернуться в 1929 году мне не дали. А до марта 1941 боюсь не доживу…

Заклинаю тебя выполнить долг перед Россией и Династией.

Для переноса прочти это письмо в этот день этого года.

Все свершится само по воле Господа нашего.

Джонни будет там.

Михаил Александрович Романов,

Великий Князь, генерал–адъютант.

12 января 1941 года

Прочитав несколько раз этот бред вдруг с ужасом вспоминаю, что сегодня именно 12 марта. Так… Что бы это не значило, нужно определить, когда собственно этот год пресловутый… Итак, считаем: 1929… 1941… 1953… 1965… 1977… 1989… 2001… …2013… Вот баляба!

Резкий судорожный кашель буквально согнул меня пополам. Упершись головой в лежащие на столе руки, я пытался ухватить ртом воздух. Резкая боль разрывала голову. Мучительно ныли мышцы. На глаза навернулись слезы.

— Значит, это все–таки правда.

От неожиданности вздрагиваю и, резко подняв голову, смотрю на человека, сказавшего эти страшные слова. Страшные потому, что был в них неизъяснимый холодный ужас, бывающий только у людей, которые только что узнали страшный диагноз и со всей ясностью поняли, что обречены.

— Кто вы?… — Хриплю сквозь приступы кашля.

— Я? — Человек печально усмехнулся. — Я — Николай Николаевич Джонсон, личный секретарь Великого Князя Михаила Александровича Романова. А вот вы–то кто?

— В смысле кто?

— В прямом смысле. Представьтесь, милостивый государь! — Джонсон требовательно смотрит на меня.

— Я? Меня зовут Михаилом Александровичем Романовым…

Джонсон раздраженно прерывает меня:

— Сейчас не время для шуток!

— Да какие шутки… Меня действительно зовут Михаилом Александровичем Романовым и я не понимаю вашей реакции…

Джонсон опять меня перебивает:

— Кем вы приходитесь Великому Князю Михаилу Александровичу?

— Князю? Если вы о брате царя Николая…

— Именно.

Откашливаюсь.

— С вашего позволения, я его правнук. По крайней мере мне так было зявлено.

— Правнук?! Вы внук Георгия?

— Нет. У него, насколько я помню, не было детей…

Джонсон помолчал, видимо пытаясь осознать услышанное. Наконец он спросил:

— Из какого года вы прибыли?

— Вот баляба! Что значит из какого прибыл? А сейчас что — не две тысячи тринадцатый?

— Две тысячи тринадцатый… — Джонсон печально покачал головой. — Так долго пришлось ждать… Нет, милостивый государь, сейчас не две тысячи тринадцатый. Сегодня двадцать седьмое февраля тысяча девятьсот семнадцатого года. Вот так.

Меня пробивает на смех. Джонсон печально и терпеливо ждет окончания моего веселья. И вот тут меня словно обухом по темечку огрели. Я вдруг осознал, что язык на котором мы говорим, хоть и русский, но все же немного не такой, как я привык. Какой–то архаичный, но отлично мне знакомый! А Джонсон, которого я в первый раз вижу (хотя лицо смутно знакомое) в то же самое время МОЙ личный секретарь Джонни! Причем не только секретарь, но и друг! Что за бред?

Острая боль пронзила голову. На меня обрушились воспоминания… Нет, ВОСПОМИНАНИЯ — память, привычки, друзья и враги, любовь и семья — на меня обрушился ОКРУЖАЮЩИЙ МИР…

…Что–то холодное влили мне в рот, и я судорожно закашлялся от коньяка, который обжег горло.

— Вы меня слышите?

Это склонившийся Джонсон одной рукой держит мою голову, а в другой у него бокал коньяка.

— Пейте!

Делаю несколько глотков. Джонсон помогает мне подняться с пола, куда я, видимо, приземлился. Я что, в обморок упал? Вот позорище, словно гимназистка…

— Я вижу, что вам лучше. — Джонсон плеснул мне в бокал еще коньяка. — Итак, повторюсь — вы попали в тело Великого Князя Михаила Александровича в день двадцать седьмое февраля тысяча девятьсот семнадцатого года. Насколько я понимаю, между вашим временем и нашим почти сто лет разницы.

Тут до меня дошел смысл начала его фразы:

— Что значит попал в ТЕЛО?..

— То и значит. Вы в теле Михаила Александровича Романова. Сегодня ваш, я так понимаю, прадед и, он же, Великий Князь Михаил Александрович, запустил механизм переноса разума его или, возможно, прямых потомков в его тело.

— Гм… Михаил Александрович перенесся в тело Михаила Александровича… Что за БРЕД? Вы, что фантастики начитались? Или это розыгрыш такой? Так я вам скажу, что этот розыгрыш не прикольный!

— Прикольный? Что это значит? Впрочем, — Джонсон грустно усмехнулся, — как раз такие словечки, очевидно принятые в ваше время, лучше всего доказывают ваше происхождение из грядущего.