Наперекор богам (СИ) - Чернявская Юлия - Страница 3

– А он? – девушка убрала с лица Даны прядь волос, – сможет ли он остановить свою руку? Ведь она для него последнее средство.

– Он не тронет ребенка, – ласково посмотрела на девочку женщина. – А когда их пути вновь пересекутся… – и она мечтательно улыбнулась.

– Пусть хранит тебя ваша Лада, милая, – старуха провела рукой над рубахой девочки, и подол украсился новой вышивкой. – Не дай своему сердцу погрязнуть в мести.

Троица исчезла так же внезапно, как и появилась.

Дана сонно потянулась. Вроде и не собиралась спать, но на солнышке разморило. Хорошо, корзинка, укрытая листьями лопуха стояла в тени. Посмотрев на солнце, девочка поняла, что проспала не так и долго. Но все равно надо было возвращаться к берегу за Жданом, и вместе идти к матери, которая, наверное, уже не один раз пообещала всем богам наказать непослушных чад.

На берегу Ждана не оказалось. Лишь сиротливо лежал прут с несколькими рыбинами. Поставив рядом корзинку, девочка оглянулась. Со стороны выселка ощутимо тянуло запахом дыма. Дана бросила корзинку на берегу и побежала к дому.

Только много лет спустя, вспоминая этот день, она поняла, что осталась жива лишь благодаря нелепой случайности. Неожиданно подвернувшийся под ноги корень заставил девчушку растянуться в нескольких саженях от ограждавших выселок кустов. Встать на ноги не получилось – разбитое в кровь колено причиняло сильную боль. Закусив губу, чтобы не стонать, девочка заползла в ближайшие кусты, из которых было видно все их небольшое поселение. Некоторые полуземлянки пылали. Между ними ходили вооруженные мужчины. Дана узнала в них норманнов или урман, как их называли. Несколько раз схожие с ними люди проходили вверх по Двине к Полотеску, и каждый раз их ладьи с диковинными носами останавливались рядом с их выселком. Урмане меняли добытые родом меха и воск на бусы, ткани и прочие заморские диковинки. Из-за зарослей малинника виднелся и корабль с прибитым к мачте красным щитом.

Кусты затрещали, и в убежище девочки ввалился молодой урманин. Меч его был испачкан в чьей-то крови, в крови ее родича. Дана постаралась вжаться в тонкие веточки, но его взгляд уже остановился на девочке. В желтых глазах читалось удивление от неожиданной находки.

Воин вытер меч травой и убрал его в ножны. Девочка, не отрываясь, следила за каждым его действием.

– Ты кто? – тихо, чтобы случайно не услышали соплеменники, спросил он. Было в ней что-то, отличающее от других детей, словно боги наложили свою печать, внешне не зримую, но ощущаемую приближенными к ним. – Как кличут?

Он говорил по-славянски чисто, но чувствовалось, что речь эта не родная ему. То ли привык с раннего детства ходить с отцом в Гардарики¹, то ли были у их семьи холопы из земель русов, Дана не знала и не хотела знать.

– Д-дана, – чуть слышно прошептала девочка.

– Дана, – протянул он, – богами данная, значит.

Девочка кивнула. Страх перед этим непонятным урманином отступал. Он явно не собирался причинять ей вред, раз все еще говорил, а не тащил из ненадежного укрытия на корабль. А где-то глубоко внутри начинала просыпаться ненависть к гостям, принесшим смерть ее роду.

– Я запомню тебя, данная богами, – улыбнулся он. В руках норманна блеснул кинжал. Дана зажмурилась, однако он лишь перерезал шнурок с бусиной, повязал его себе и рассмеялся.. – Я приду за тобой. Моя будешь.

– Einar! – услышали они окрик одного из воинов.

– Hér!² – он снял с пальца один из перстней и, кинув его в подол рубахи девочки, выбрался к своим.

– Ты где был? – подошел к нему один из налетчиков.

– Показалось, что кто-то по кустам шныряет, а это птица оказалась, – отмахнулся он.

– Тебя искать собирались. Фритьёф³ сказал, отплываем.

Норманны споро погрузились на корабль. Однако, Дана не спешила покидать свое укрытие, опасаясь, что желтоглазый воин передумает и убедит соплеменников вернуться за ней. Лишь с наступлением сумерек она осмелилась пройти по выселку.

Пожары к этому времени погасли. Девочка шла мимо разбитой и разломанной утвари и сожженных землянок туда, где когда-то был ее дом. На пороге лежал отец, кузнец Завид, так и не выпустивший из рук молот. Рядом с ним, сжимая в руке заготовку для ножа, нашла свою смерть и мать Светозаровна. Сестренки Нелюба и Неулыба остались внутри. Если бы не придавившее их к земляному полу тяжелое бревно, можно было подумать, что девочки просто уснули за игрой.

Дана отошла от разоренного дома, в котором ныне царила Морена, и пошла через выселок, прощаясь с родичами и прося прощение, что не может проводить их к предкам как то должно. Вот лежат княжий староста Смеян и его сын Первак, на пороге своей землянки замер дед Стоюта, делавший детям звонкие свистульки, под старой яблоней встретила свою участь бабка Молчана, бойкая на язык вопреки своему имени. В основном мужчины или старики. Женщин и девушек мало – скорее всего, их угнали в полон, и хорошо, если продадут на торгу в землях русичей. А могут они найти свою долю в варяжских али норманнских землях, а то и вовсе сгинут на торгах Царьграда, что лежит за лесами и далеким Русским морем⁴.

Уже на краю выселка Дана увидела тело брата. Ждан лежал, сжимая в руках удилище, с которым утром шел рыбалить. Руда⁵, вытекшая из пробитой головы, впиталась в землю. При виде мертвого брата что-то сломалось внутри девочки. Она упала рядом с ним на колени, не чувствуя боли во вновь разбитых коленях, не замечая, как в ладонь врезается перстень урманина, и разрыдалась. В голове звучали слова «Моя будешь», сказанные вместо прощания наглым налетчиком.

– Никогда, – прошептала она, – клянусь всем богам, что никогда не будет принадлежать урманину Эйнару Дана, дочь Завида и Светозаровны, никогда я не стану ему женой или заберут меня слуги Чернобога.

Раскат грома подтвердил, что боги услышали клятву.

Дана вернулась в разоренную землянку. Впереди предстоял долгий путь, и надо было подготовиться. Стараясь лишний раз не смотреть на тела родных, девочка сложила в заплечный мешок остатки хлеба, пару луковиц и несколько сморщенных прошлогодних яблок, не забыла она и про ценный кремень – стояло начало лето и без огня в лесу было тяжело. Споро натянула рубаху и штаны Ждана, смену сунула в тот же мешок. О девичьих платьях ей придется забыть – не пристало вою князя полотеского в бабскую одежду рядиться. За пояс заткнула отцовский охотничий нож в потертых кожаных ножнах.

Ночевать в выселке девочка не решилась. Нет живому места среди мертвых. А после того, что учинили урмане, в выселке места ей не было, если не хотела она живой перейти в моренино царство. Прихватив из дома старое одеяло, она вернулась на берег, где еще утром ее брат устраивался с удой. И улов, и корзинка девочки оставались нетронутыми. Дана принесла сушняка, и вскоре на берегу плясал небольшой огонек. В старом горшке, так же благоразумно прихваченном из дома, она состряпала скромную похлебку из собранного утром щавеля. Рядом пристроила жарить рыбу – путь ее ждал неблизкий, и как бы ни было тяжело, необходимо было позаботиться о пропитании хотя бы на первое время.

На небе давно зажглись звезды. Жрецы говорили, что это глаза предков, ушедших в Вирий⁶. Дана смотрела в бездонное небо, надеясь, что вот сейчас подмигнет ей своей звездой Ждан, как привык подмигивать, задумывая очередную шалость. Но нет, звезды равнодушно взирали на одинокую фигурку. Да и как бы могли родичи смотреть на нее, если тела их остались лежать на разграбление зверью, и не было совершено над ними должных обрядов.

– Прости меня, род мой, – прошептала Дана. Слезы катились по лицу девочки от сознания собственного бессилия. – Не могу я проводить вас как должно. Нет сил во мне справить вам костер погребальный. Пусть не гневаются боги, ибо мала я еще.

Словно в ответ на тихую молитву с неба по выселку ударила молния, другая, третья. Вскоре все пылало, и девочка видела, как из жаркого пламени возносились в Вирий души ее родичей.