Interzone (СИ) - Ромашова Елена - Страница 21

— И что же он сделал?

— В желудке у жертвы обнаружились морские продукты. Валентин в этот раз выбрал не просто кафе среднего класса. Это был ресторан! Он повел свою жертву в ресторан!

— И что из этого? — Сухо произнес Дин.

— То, что если это был ресторан, то столик заказывался заранее. Ты понимаешь? Он специально дал нам зацепку! Мы сможем вычислить по ресторанам в Нью-Йорке, где была девушка в синем платье. А там у нас появятся зацепки: камеры наблюдения — наверняка, они поймали его на подъезде к ресторану, опять же имя, может, нам повезет, и мы сможем увидеть его лицо, его вспомнит официант.

Дин резко нагнулся ко мне, что его карие глаза с сеточкой морщин у глаз оказалась на одном уровне с моими:

— Милая, не нам. Нет никаких «нас», и нет никаких «мы». Ты не ведешь это дело! Не у тебя и не у вас будут зацепки.

— Но, Дин… — Выдохнула я, осознавая, что он сказал.

— Во сколько приезжал агент?

— В три.

— Сейчас восемь часов вечера. И ты с трех сидишь тут и думаешь об этом маньяке?

Черт! Я отвела взгляд и закусила губу — угадал. После того, как ушел Морли, я не могла выкинуть из головы то, что мы заметили. Точнее, то, что я заметила! Не сомневаюсь, Морли бы обнаружил эту деталь позже, но у него в этот момент была я — та, которая днями и ночами думала об этих женщинах. Я просто не смогла не поддаться искушению.

— Барб, ты в отпуске. Ты мечтала о спокойной жизни, и что я вижу? Я приезжаю и снова застаю тебя, забывшей всё и ломающей голову над делом, от которого ты уехала три года назад. Знаешь, кто в данном случае маньяк? Не Валентин. А ты!

— Но Дин… — Простонала я. — Как ты не понимаешь?

Это же знак от Валентина! Но что он хотел им сказать? Что? Зачем делать такую оплошность?

— Понимаю, Барб. — Резко ответил он. — Пойдем спать. Я устал.

Он потянул меня встать с дивана. Я неуклюже повиновалась. Из-за сидячего многочасового положения затекли ноги и спина. Я качнулась и задела лист на краю стола. Он начал соскальзывать, цепляя за собой цепочку «жертв». Секунда, и они с шелестом блеснули перед глазами и повалились на пол. Дин тут же, не церемонясь, начал собирать листы, сминая и заламывая углы. Я смотрела на этот вандализм. Руки мужа — длинные пальцы с четкими венами. Раньше я восхищалась ими, сейчас они казались цепкими и паукообразными.

Собрав пачку, Дин небрежно кинул ее в кресло, а сам схватил меня за запястье и потащил из комнаты.

— Мы куда?

— В спальню.

Мы подошли к лестнице. Дин шел, не оборачиваясь на меня, таща за собой наверх. Я видела лишь его широкую спину.

— Я не хочу спать! — Возразила я, начиная уже злиться на него и слегка вырывая кисть.

— Я тоже! — Донесся недовольный его голос. — Займемся кое-чем другим…

Еще один пункт в моем познании природы мужчин: они могут заниматься сексом от злости, им это чувство ничуть не мешает, даже наоборот, будто подстегивает в постели. Кашерное занятие любовью каждую неделю напрочь вытеснило страсть и желание из нашей спальни. Мы делали это, потому что надо было для здоровья. Но не в этот раз. На одно мгновение, мне показалось, что Дин хочет меня прикончить прямо во время секса, среди подушек на нашей кровати, когда его рука очень сильно сжалась на моем горле.

Утро. В доме стояла звенящая тишина, как и внутри меня. На шее красовались отпечатки пальцев Дина. На простыне лежала я: нагая, замершая в позе, приказывающая самой себе очнуться и начать этот день.

Когда я победила лень, в кухне нашла записку возле остывшего, специально приготовленного для меня, омлета.

«Меня вызвали в город»

Отлично! Разочарование нахлынуло на меня быстрее, чем я совладала с эмоциями. Вот уж хотелось остаться одной после такой ночи. От злости скомкав записку, подошла к помойному ведру и увидела выкинутые мужем мои листы, уже заляпанные ошметками скорлупы и обрезками помидоров.

— Твою мать! Что за…?

Я была в шоке. Дин с легкостью распорядился моими черновиками! Моими черновиками! Он никогда не позволял такое!

Первый порыв был вытащить их! Но, как только я потянула руку, сама себя же и осекла. Дин прав. Это уже не мое дело! Надо отвыкать. Надо ломать себя.

Я, уперев руки в бока, осмотрела свой дом и обстановку: светлые тона, большие окна во внутренний дворик под чуть покатым стеклянным потолком были занавешены шторами, напоминающими паруса. Эта идиллия вызвала гадкое неприятное чувство. Я знаю его. Оно вылезает в такие минуты неприкаянности и желания большего. Оно моим же голосом тихо шепчет: «На это ты променяла свои годы учебы и стремления стать хорошим копом?» И когда он становился чересчур навязчивым, я одергивала себя и нарочно вспоминала мертвое серое лицо напарника и дырки от пуль в его теле. Я копалась в грязных мерзких моментах, когда мне хотелось не знать и не видеть всего происходящего. Они, как клеймо на боку быка, выжжены где-то внутри моей черепушки: не забыть, не сделать вид, что не было.

Сейчас я нахожусь в безопасности и у меня нормальная жизнь в счастливом браке. Всё хорошо! Всё отлично. Никто не забракован из-за гендерной или социальной непригодности.

Словно уставшая, я вернулась в спальню, даже не притронувшись к еде. Там в спальне, в которой четко чувствовался запах наших тел, я стала застилать кровать. Подобрала брошенный ремень Дина с пола и открыла платяной шкаф, чтобы убрать. Вешая его на место, я мимолетно посмотрела в сторону моих вещей на выход, которые накопились в течение многих лет прожитых в Нью-Йорке. Среди них было яркое синее платье, которое я надела в ресторан 26 августа три с половиной года назад. Именно тогда Дин предложил мне выйти замуж. Нет, это не было по стандартному прятанью кольца в бокал, в торт, в любую закуску, угрожающее быть съеденным по незнанию. Всё было без затей — как нужно. Он просто предложил мне выйти замуж, вынув кольцо и положив на бордовую скатерть, а затем начал описывать плюсы и минусы этой сделки. Именно сделки! Никакая розовая романтика не заставила бы меня в тот момент всё поменять и бросить работу. Дин говорил ровно, спокойно, без волнений и розовых соплей. Как сейчас помню, он отодвинул свечку, задув ее, чтобы не уронить и ненароком не поджечь что-нибудь, поддался через стол ко мне, положил руку на стол ладонью верх и начал загибать пальцы.

Безопасность — раз.

Спокойствие — два.

Уверенность в будущем — три.

Нормальный сон — в тот момент, я всё готова была отдать за него — четыре.

Обеспеченность и свой дом — пять и шесть.

Seven, eight,

It is great.

Nine, ten,

Play again.*

Я помню, что он что-то еще говорил и приводил аргументы: выгода, партнерские отношения, основанные на любви, что мы — два взрослых человека, бла-бла-бла… Вся эта шелуха слов уже сыпалась без дела, отнимая лишь время. Я смотрела в карие глаза, словно в гипнозе. И сказала, что согласна, убедил. Даже кольцо не взяла в руки, спокойно лежащее, будто ни при чем, на бордовой скатерти.

Я достала из шкафа платье. Цвет! Ультрамарин — наглый синий, вытащенный на свет дизайнерами откуда-то из снов, переливался в моих пальцах. Сейчас он моден в этом сезоне, поэтому в каждом журнале он ловит мой взгляд, как черная дыра. Та девушка, последняя жертва, тоже была в синем…

Барбара! Опять? Но она была в синем. И что из этого? Что такого в этом платье?

Ее нашли на окраине в небольшом сквере среди листвы. Неужели никто не видел? Скорее всего, нет. Ультрамарин, синий — самый последний цвет спектра, исчезающий в темноте. Если бы Валентин душил на месте, то это заметили бы. Морли не сказал, но ясно — жертва была убита в другом месте, а затем маньяк кинул труп. Как же он незаметно пронес труп? Первая жертва… Я уверена там было больше импровизации, чем четкого плана. Не идеальна. Он убил ее в собственном доме, размозжив голову трубным ключом. Затем взял канцелярский нож и сделал метку. Из вазы достал полузасохшую розу и кинул на ее тело. С этого все началось. Вспоминаю, что соседка из соседнего дома имела плохой сон и в ту ночь не спала. Она говорит, что не было никакого шума: ни подъезжающей машины, ни криков, ни убегающего преступника.