Подлунное Княжество (СИ) - Бабернов Сергей - Страница 31

— Те сами ватажниками оказались! — вставил Трошка. — А ещё говорят, ворон ворону глаз не выклюет!

— Цыц, сопля! — одёрнул его Михеич. — В лес не только душегубы и тати бегут. К нам бог милостив. Князь Никита Романович — человек милосердный да сердечный. А знаешь, как в других вотчинах боярин над нашим братом изгаляется? То-то! Тут поневоле кистень себе справишь, да к вольным людям лыжи навостришь!

— Оно конечно — князь наш не в пример другим… , — согласился Трошка. — Однако…

— Вы замолчите или нет?! — рассердился Серебряный. — Кашей займитесь лучше! Путник вон подумает, что мне холопы рот открыть не дозволяют!

— Что ты, князь! Господь с тобой, благодетель! — и Трошка, и Михеич с удвоенной энергией засуетились у закипающего котелка.

— Действительно…  — обратился Серебряный к Ратибору.

— Извини, князь, — перебил его всадник, запустив руку в мешок. — Вот мясо, — он протянул Михеичу полбанки тушёнки.

— Латинянская? — старик смерил жестянку подозрительным взглядом.

— Нет, — ответил Ратибор, искренне надеясь, что Старко не приобретал товар, у неизвестного народа, произведения коего старик зарёкся брать в руки.

— Чудны дела твои, Господи, — прокряхтел Михеич, ковыряя ножом тушёнку. — Чего только люди не выдумают…

— Как бы колдовства не вышло…  — прищурился Трошка.

— Ты видал хоть колдуна-то живого?! — усмехнулся расположившийся в тени куста рыжебородый воин. — Ты после того, как с тем монахом латинянином поболтал — в каждом пне ведьм да чародеев видишь. Надоел уже!

— Я вас упредил, — развёл руками Трошка.

Учёную дискуссию прекратил Михеич, одним движением вывалив содержимое банки в бьющий ключом кипяток.

— Славный дух идёт, — заявил он, принюхавшись к вареву. Потом достал из своего мешка солонину, отрезал четыре больших куска и бросил в котелок. — Теперь и навар будет, и вкус, — пробубнил он себе под нос. — У тебя — то как с запасами, парень? — обратился старик к Ратибору. — Мясо-то в общий котёл отдал, а в мешке твоём, погляжу, ветер гуляет, как у Трошки в голове.

— Авось не пропаду, — отмахнулся Ратибор.

— Из «авось», да «небось» пирогов не напечёшь, — Михеич разрезал ломоть солонины на две почти равные части. — Ты не против, Никита Романович?

— О чём толкуешь? — всплеснул руками князь. — Человек нас из беды выручил. Мы же не басурмане какие! Ты ещё потом Ратибору муки отсыпь, да пшена. Мы уж скоро дома будем. Оставь на пару переходов.

— Сделаю, князь.

— Да бросьте вы…  — попытался, было возражать Ратибор.

— Ты, молодец, помалкивай, — строго произнёс Михеич. — Скромность, она в меру хороша. Ты чай не отшельник — духом святым питаться. Да и отшельники с пустым брюхом не молятся. Нет, нет, да и кинут чего-нибудь на зуб… Не зная как в твоих землях, а по нашему православному обычаю, положено с ближним своим последней коркой хлеба делиться… Или ты как татарин сала не ешь?

— Отчего же, — пожал плечами Ратибор. — Ем.

— Ну и нечего тогда кобениться. Народ-то как говорит? Бьют — беги, дают — бери. Слыхал про такое?

Ратибор понял, что отказом, обидит новых товарищей. Да и мешок, старикова правда, совсем опустел. Когда ещё доведётся в чужих местах провизией разжиться? Запас-то, он карман не тянет…

Между тем, Михеич сыпанул в бьющий ключом кипяток две гости пшена и горсть муки. Отмерил долю всадника, выудил из своего мешка кусок материи, разорвал, ловко соорудил два мешочка. Отдал Ратибору. Посолил варево — протянул всаднику мешочек поменьше, с солью. Опустил в подходящую кашу луковицу — по-братски разделил две оставшиеся… Всаднику стало совестно. Он собрал полученную провизию в мешок и отошёл в сторону. Не тут-то было! Игнорируя всякого рода возражения и отговорки, Михеич заставил Ратибора взять несколько щепоток пахучего порошка и пару высушенных ароматных листочков.

Пока, всадник пытался отклонить подарки расщедрившегося старика, подоспела каша. Трошка осторожно снял дымящийся котелок с костра и поставил на траву. Рассевшиеся вокруг воины достали из-за голенищ сапог ложки. Ратибор беспомощно стоял позади приготовившихся к трапезе товарищей. У него-то с собой никаких столовых приборов. Не лезть же в общий котёл руками.

— Молодо-зелено! — Михеич дёрнул себя за ус. — Пистоли-то басурманские ты себе подобрал. Палить из них наловчился. А вот ложкой не обзавёлся. Эээх! — старик снова полез в мешок. — На-ка! — он протянул всаднику деревянную ложку. — Себе оставь. Может, и помянешь потом в молитвах раба божьего, Прохора, сына Михеева.

— … молодцы-то те и вправду ватажниками оказались, — продолжал рассказывать Серебряный о приключениях небольшого отряда. — С атаманом ихним, с Ванькой Перстнем поручкаться довелось. Прав Михеич — не всяк, кто с кистенём на большую дорогу вышел — по порочности натуры своей сию жизнь избрал. Надо будет о том с государем потолковать… Ты ешь, Ратибор, на меня не смотри, — он заметил, что всадник отложил ложку.

— Я уже, — замахал руками Ратибор. — В долгом пути набитое брюхо хуже стёртых ног…

— Как знаешь… О чём это значит я… Ах да, Ванька Перстень и сотоварищ его — дед Коршун, тоже твердить начали, что, мол, палачи их неудавшиеся, люди государевы — опричниками прозываются… Нам-то в Ливонию разные слухи доходили. Был и такой, что Иван Васильевич, после смерти жены своей, нездоров стал на голову. Затмения, мол, с ним случаются. Именно в припадках безумных, он и знатнейшие семьи боярские смерти предать велел, и войско из подлого люда собрал, и страну им разорять позволил. Разное говаривали… Да только мы, воеводы московские, слова те на веру не брали. Католики — народ подлый, особо иезуиты, много всяких мерзостей о царе православном распространяют. Смущают духом слабых. Вот и князь Курбский им поверил… Я же тех сплетен и слушать не хотел. Даже того, что вотчины мои государь в опричнину забрал, что невеста моя вот-вот замуж выйти должна. Враньё всё это. Поляки в честном бою нам проигрывают, вот и придумали такой подлый способ…

— Дыма без огня не бывает, князь, — заметил Трошка.

— Цыц! — рассердился Серебряный. — Как ты смеешь про свою будущую госпожу такие слова говаривать?!

— Не про госпожу я, — набычился молодой воин. — То дело твоё да её, меня мало касается. Я вообще: про опричников, про государя…

— Вот оно — книг сатанинских чтение! — покачал головой Михеич. — Царя православного в безумстве и душегубстве обвинил. Гореть тебе в геенне огненной, Трошка, помяни моё слово!

— Поживём — увидим. И не мешай князю рассказывать.

— Благодарствую, что вспомнили, — Серебряный саркастически улыбнулся, даже ладонь прижал к левой стороне груди. — Хоть господину своему слово дозволяете молвить. Распустил я холопов, Ратибор, страшно сказать. Разве что ещё плёткой меня не угощают, да оброк не заставляют платить. Ну да ладно, на Москве, не больно разгуляются. Там мигом хвост прищемят… Я, как уже говаривал, слухи те мимо ушей пропускал. По-моему лучше один раз самому увидеть, чем сто раз чужие слова на веру принимать… Тут как раз польский король Баторий, мир с нами заключил. Я и отправился в родные края, чтобы посмотреть на всё своими глазами, да и суженую к венцу свести…

— Ну и как? — спросил Ратибор.

— Чего как? — не понял князь.

— Какие впечатления?

— Ах, ты вот про что. Трудно пока определиться… Края здесь глухие. Народ тёмный. С опричниками уже сабли скрестить пришлось. Первый раз — в деревне. Треть отряда там потеряли. Второй раз, когда Ваньку Перстня спасли. Он нам тогда молодцев своих в помощь предлагал… Потому-то тебя за ватажника и приняли. Третий раз они на нас засаду устроили. Опять же тебе спасибо. Выручил. Чую я во всём обман великий. Кто-то хочет государя нашего очернить. Не верю я, что те опричники Ивану Васильевичу служат. Ведут себя как разбойники, трусливые опять же, да и знак-то у них басурманский — собачья голова с метлой. Разве под такими символами царю православному служить должно?