Подлунное Княжество (СИ) - Бабернов Сергей - Страница 62

— Ну, чего разорался?! — всадник присел к костру. — Разбудишь девушку!

— Так ты там колыбельные ей пел и комаров гонял?! — Беовульф отставил баклажку. — Нам всем завтра поутру может быть конец придёт, а он свою кралю от плохих снов охраняет. Видел я чудаков, но… Нет, постой, у сэра Ланцелота такие же закидоны. Он всё чашку какую-то искал. И в своём Мире, и когда сюда попал. Так раз, во время поисков забрёл к каким-то дикарям. У тех обычай — прилюдная казнь чужеземца. Ну, приготовили, значит, плаху, спрашивают у Ланцелота последнее желание. Так он цирюльника попросил. Не могут, говорит, на людях небритым появиться!

Ратибор невольно провёл ладонью по подбородку, молча достал нож, попробовал лезвие на ноготь и, намочив щёки, принялся соскребать щетину. Беовульф только покачал головой.

— Никогда я девок не чурался, — буркнул он. — В чём-то они даже не хуже доброго пива или хорошей драки, но никогда не понимал — почему они ни с того, ни с сего нормального воина в дурня превращают. Надо думать, как свою да её голову спасти, а ты себя словно кабана ножом скоблишь… Нет, точно, ты на Ланцелота смахиваешь. Тот из-за юбки со своим конунгом поссорился. И до сих пор чуть что — моя Гиневра самая красивая, моя Гиневра — самая умная. Слушать тошно!

— Так твой друг спасся от дикарей? — Ратибор морщась, прижал к горящему после бритья лицу ладони.

— Они сдуру решили, что Ланцелот их своим пожеланием оскорбляет, — принялся рассказывать Беовульф. — Решили ему не просто башку снести, а чего-нибудь позаковыристее выдумать. Чтобы мучился подольше. Ох, и спорили они тогда, да ещё и в его присутствии. Испугать хотели. А Ланцелот сидит себе выбритый, вспоминает свою Гиневру и улыбается, как дурень на палец. Потом надоело ему всё, он и говорит — делайте со мной, что хотите только не оставляйте одного в лесном овраге. Дикари аж взвыли от радости, схватили его и оттащили в ближний овраг. Ланцелот, когда дело юбок не касается, парень не промах. Посмеялся над дурнями и отправился дальше чашку искать.

— Лихо! — покачал головой Ратибор.

— А то! — вздёрнул подбородок Беовульф, словно это он обвёл палачей вокруг пальца. — Я ещё не такое могу порассказать. Только…  — он посмотрел на продолжающего тереть щёки Ратибора и полез в карман. — На вот, — он протянул всаднику крошечную баночку. — Разотри рожу. Смотреть жалко.

Ратибор скинул крышку, дух перехватило от ударившего в ноздри зловония.

— Что это? — прохрипел всадник, стараясь держать склянку как можно дальше от себя.

— Ядрёная?! — ухмыльнулся Беовульф. — Она всякие язвы, раны гноящиеся, нарывы моментально лечит.

— Спасибо. Но я как-нибудь…

— Дело твоё, только после такого бритья вся рожа прыщами покроется. Посмотрим тогда, что твоей красавице смешнее покажется: щетина, как у зрелого воина, или прыщи, как у хвастливого отрока…

Ратибор скрепя сердце и задержав дыхание, подцепил зловонное снадобье пальцем, размазал по щекам и подбородку.

— До утра выветрится, — заверил его Беовульф. — Будешь как огурчик. Даже Валькирия к тебе переметнётся, — северянин кивнул на собаку, которая, разделавшись с украденным гусем, теперь мирно похрапывала, развалившись рядом с новым хозяином.

— Уж как-нибудь обойдусь, — буркнул всадник, даже комары старались не приближаться к нему. — Чего только туда намешали?

— Тебе лучше не знать, — широко улыбнулся северянин, пряча заветную склянку. — Можешь и до кустов не добежать, коли расскажу…

— Тогда не надо.

— Вот и я про то же. Тем более есть разговор и посерьёзнее. Ты надумал, как тебе и свою жизнь спасти, и Межмирью, а через него и всем Мирам не навредить?

— Ну… , — Ратибор посмотрел на звёзды. Честно говоря, разговор до ужина, вылетел из головы.

— Ясно, — развёл руками Беовульф. — Что нам вся Вселенная, когда у одной девчонки ноготь сломался!

— Я… ты просто…

— Я просто, а вот у тебя всё с закавыкой получается. Ну, раз тебе самому спасаться недосуг, и кралю свою, между прочим, из беды выручать, слушай, что другие надумали, коим голова не только для шапки пристроена. Чем вы быстрее покинете Межмирье, тем лучше для всех. Согласен?

— А если Мериддин здесь? — Ратибор вспомнил дважды то ли увиденный, то ли почудившийся силуэт.

— Глянь-ка, не забыл! — изумился северянин. — Я уж подумал, что у тебя, кроме той черноглазой ничего в башке не осталось. Уже хорошо! Теперь как почуешь, что слюни по подбородку потекли, вспомни чародея — хоть на время человеком обернёшься.

— Я слюни не пускаю! — обиделся всадник.

— Начнёшь скоро, — заверил его Беовульф. — Потребует твоя зазноба птичьего молока или летнего снега, ты разобьёшься, а достанешь. Она тебя чмокнет — ты и обслюнявишься, словно младенец перед погремушкой.

— Ты, наверное, никогда не любил, — вздохнул всадник.

— Боги миловали, — согласился северянин. — За всю жизнь даже простуды не было, не то что такого…

— Любовь — не болезнь… , — всадник бросил взгляд в ту сторону, где спала Света.

— Это чума! — поморщился Беовульф, заметив глуповато-мечтательную улыбку на губах Ратибора. — Не видел бы тебя сегодня в бою, подумал бы, что ты песни складываешь!

— А я и складываю…

— Рука Тюра и Глаз Одина! — северянин схватился за голову. — С кем я связался!

— Так что ты придумал? — всадник постарался убрать романтические мечты на задний план.

— Тебя это ещё интересует? — удивился Беовульф. — А я думал сейчас заголосишь о раненном сердце и горящей душе. Собирался тебя в воду кинуть. Остудить. Видать ещё не все мозги набекрень съехали… Ладно, слушай. Только оставь мерзкую привычку, что ты перенял у девчонки, против каждого моего слова своих десяток вставлять. При чём одно глупее другого!

— Молчу, — чтобы задобрить северянина, Ратибор даже прикрыл губы ладонью.

— Правильно делаешь, — согласился Беовульф. — Уж лучше других послушай, коли у самого голова песнями забита. Значит так, — он приложился к опустевшей баклажке, — попасть отсюда во Внешние Миры — дело не хитрое, для знающего человека даже дракон не понадобится. Но понадобится маленькая штучка — разрешение одного из Донов. Получить его для тебя — работа сложная и долгая. Доны, хотя, между собой и грызутся, но сейчас у них цель общая — получить револьверы, о коих после сегодняшней битвы знает уже всё Межмирье. Так что, добывая пропуск для тебя, придётся не одну глотку перерезать, и не одного писаришку подкупить. На такие забавы не меньше месяца угробим. Если учесть, что всё это время на тебя будет идти охота, да ещё обузу со стройными ногами и волосами до пояса, что ты на шею себе взвалил, шансы на успех такие крошечные, что ими и блоха брюхо не набьёт. Потому признаемся — на заставы, за коими переходы в Миры, нам не то, что нос казать — портянки поблизости перематывать нельзя. Учуют…

Ратибор хотел что-то спросить, но Беовульф поспешно сунул ему под нос баклажку.

— Лучше выпей, — посоветовал он. — Путного всё равно ничего не скажешь.

— А если Мериддин всё же здесь? — успел вставить всадник, прежде чем северянин втиснул меж его губ горлышко сосуда.

— На нас охотятся, и мы по следу идём, — усмехнулся Беовульф. — Поступок отчаянный и по-геройски дурной. Будь я помоложе, прямо-таки от восторга бы задохнулся. В оруженосцы бы к тебе пошёл. Да пару песен о прекрасных очах выучил бы. Вместе бы нас где-нибудь и пристукнули вместе с собакой, а девчонку бы в наложницы продали. Дурни, вроде тебя, нам бы завидовали и подражали. Только не тот я уже! Потому и скажу — чародея тебе схватить легче во Внешних Мирах. Нет, они здесь время от времени появляются, но только знаю я, что у них договор нерушимый — в Межмирье долго не задерживаться и не ворожить. Потому как, кто-то здесь наколдует лишний коготок на муравьиной лапке, а за границей Внешнего взорвётся какая-нибудь гадость да отравит Мир так, что там ни чародею, ни крестьянину не выжить. Даже твой Мериддин, хотя ты его и кроешь последними словами, на такое не отважится. Если, конечно, старик тоже в кого-либо не влюбился. Тогда я ничего не гарантирую.