Love Is A Rebellious Bird (ЛП) - "100percentsassy" - Страница 74

В его кармане завибрировал телефон, и Луи поднял голову, медленно осознавая тот факт, что он, скорее всего, пропустил утреннюю репетицию. Посомневавшись насчёт ответа на звонок Ника Гримшоу, он всё-таки принял вызов.

— А-алло? — ответил он дрожащим голосом.

Большую часть разговора он просто кивал, в тишине слушая утешительный голос Гримми, который говорил о том, что, вероятно, будет лучше, если Луи согласится взять отпуск от ЛСО. Внезапно Луи онемел. Странное чувство, которое пришло на смену боли.

— Ненадолго, — заверил его Ник слишком фальшивым тоном, от которого у Луи скрутило желудок. — На месяц или два. Сделай перерыв от работы, отдохни, дай, эм… Пусть всё немного утихнет.

Луи откашлялся.

— А Брух? — спросил он. Он чувствовал слабость, будто не мог соединить слова в одно связное предложение. — Кто… кто будет…

— Элеонор временно возьмёт на себя твои обязанности. Она убедила меня в своих намерениях, сказала, что возьмётся за Бруха, и также сообщила, что готова выступить за тебя сегодня и завтра.

«Естественно, она готова», — Луи сглотнул, чётко ощущая кадык в сухом горле.

— Хорошо, — ответил он. — Звучит, эм… Она отлично справится.

После этого в трубке повисло молчание, был слышен лишь слабый звук соединения, проходящего через линию. Луи в первый раз не знал, что сказать. Он лишь грустно смотрел в ту часть черновика, на которой сломался его карандаш: начало чего-то отвратительного и атонального, совершенно лишённого удовольствия. Наконец Гримшоу прокашлялся.

— Да, точно… Давай поговорим с тобой на следующей неделе.

— Ладно, — прошептал Луи хриплым голосом. — До свидания, мистер Гримшоу.

Звонок был окончен, и Луи небрежно бросил телефон на стол, после чего провёл рукой по свисающим волосам, которые уже начинали лосниться. Он не принимал душ, он не спал в течение тридцати шести часов. Его, возможно, только что уволили с работы. Более того, он чувствовал себя беспорядком, который не может даже о себе позаботиться.

«Как я без него вообще жил?, — задумался он. — Чёрт, — Луи развёл руками, рассматривая пятна от пота подмышками и общий взъерошенный вид в целом. — Он не захочет ко мне возвращаться. Ему не нужна эта версия меня».

Он почти упал в кресло и накрыл себя волной жалости, когда новая мелодия возникла в его голове. Она являлась частью контрапункта виолончели, некоей нитью, проходящей сквозь романтическую тему, но резко в голове Луи она сразу же превратилась в самостоятельную мелодию. Он потянулся к точилке для карандашей, а затем взял новый лист.

«Я хочу быть на твоей стороне. Я всегда на твоей стороне».

Луи сделал размеренный вдох и опустил карандаш. Его пальцы уже начинали болеть. Наконец-то подкрадывалась усталость. «Надеюсь, ты понимаешь, что получил, Флориан Вейль», — прошептал он. Медленно встав из-за стола, он снял несвежую одежду и направился в душ. Контактные линзы выпали; вода смыла слой засохшего пота с тела. Луи думал о том, нашлись бы у него силы, для того чтобы встретиться с Гарри, если бы не было Флориана. Он всё ещё боялся в очередной раз сделать ему больно — не сегодня и, может быть, не в этом месяце. Но когда-нибудь, в будущем. «Я причинил Гарри Стайлсу достаточно боли», — подумал он, рухнув на кровать.

«Теперь буду страдать я».

***

Гарри опустил руки, на мгновение он засмотрелся на виолончель, прежде чем собрал мысли в единое целое и отпустил филармонию с репетиции.

— Gute Arbeit, — сказал он, после чего зал быстро освободился. — Bis morgen. [прим. пер. — «Хорошо поработали. До завтра»]

По крайней мере, его немецкий стал лучше.

Гарри размял руку, чувствуя лёгкую боль, оттого что он только что продирижировал вместе с ними «Три мантры» Джона Фоулдса. Их игра была профессиональной и точной, и, несмотря на небольшой языковой барьер, они превосходно следовали всем его указаниям. Их лица больше не казались ему чужими — день за днём Гарри лучше и лучше их узнавал. Но в них и их стиле исполнения было что-то, что Гарри казалось слишком однообразным. Каждый из музыкантов был готов полностью подчиняться, был готов влиться в группу, и поэтому никто из них не выделялся. Не было Глэдис Говард с её строгой отдачей, которая закрепляла мягкость Найла и заставляла валторны звучать глубоко и изумительно богато. Не было Джеральда Кортни, грубая интонация которого придавала струнной секции ЛСО столь необходимую структуру.

Здесь определённо не было Луи Томлинсона. Не было блестящего голоса, блестящего тона, кого-то в самом центре. Гарри обнаружил, что ему сложно полностью погрузиться в музыку без кого-то, кто бы бросил ему вызов. Флориан был замечательным виолончелистом, но даже он спокойно и любезно принимал все замечания Гарри и позволял себе сливаться со всей секцией. Гарри не чувствовал эту искру вдохновения, которая делала его выступления с ЛСО такими успешными. Не без Луи.

«Когда я перестану его любить? — спросил себя мысленно Гарри, спустившись с подиума и сдвинув толстую стопку аннотированной музыки со своего стенда. — Может, я этого заслуживаю. Я должен был сказать ему. Я должен был говорить ему каждый день».

Его пальцы требовали смычок. С тех пор как он приехал в Берлин с виолончелью, он начал играть очень часто, желая снова стать музыкантом. Ему нравилось дирижировать. Он не хотел останавливаться, совсем не хотел, но… Боже, нет ничего лучше, чем иметь возможность производить звуки. Ничто не сравнится с трением конского волоса о струны, мягкими ударами пальцев и низким резонансом вибрато, как будто Гарри извлекал ноты из воздуха. Подобно магии. И Гарри нужно было это прямо сейчас.

Он крепко зажал партитуру под рукой и двинулся в направлении офиса. Он выделял себе немного времени после репетиций, для того чтобы собраться с мыслями и приготовить заметки для следующей сессии, но сегодня он чувствовал себя вялым. В итоге он выбросил все бумаги, которые только были на столе, и запер за собой дверь, отчаянно нуждаясь в свежем воздухе. Размахивая руками, он спустился по лестнице, наступая на каждую вторую ступеньку, и вывалился на улицу, чувствуя себя, как птица, вырвавшаяся из клетки.

— Гарри! — голос Флориана прорезался сквозь шум автомобилей, как только Гарри повернул на Тиргартенштрассе, пройдя под тенью зелёных крон деревьев, которые росли у парка. Он обернулся, поправив волосы, закрывшие лицо из-за дуновения ветра. — Привет! Wie geht es dir? [прим. пер. — «Как дела?»]

— Привет, — кивнул он, пожимая плечами. — Хорошо. Я жду здесь Анну, — объяснил Флориан. — Она велела пригласить тебя на ужин, тут недалеко есть кафе… — он замолчал, взгляд пробежался по безучастному выражению лица Гарри.

— Конечно, — ответил Гарри. — Звучит отлично.

— Ты в порядке? Выглядишь… — Флориан экспрессивно повёл рукой, пытаясь найти одно из английских выражений, — как рубленая печень.

Гарри искренне улыбнулся — дико изменяющиеся уровни сленговых выражений Фло всегда его веселили — и увидел, как скрипач заметно расслабился.

— Всё нормально, — сказал он. — Я бы с удовольствием поужинал. Всё равно последние пару дней я не выходил из дома.

Флориан усмехнулся.

— О-о-о, ты одинок, герр Гарри? — Гарри нахмурился и принял объятие. Он почувствовал, как в дружественной манере гладят его кудри и ему стало немного теплее. — Na, schön [прим. пер. — «Ну, ничего»], — сказал Флориан, — Анна хочет узнать твоё мнение по поводу декорирования детской комнаты. Кажется, она принесёт образцы тканей.

Гарри хмыкнул в ответ, по дороге к кафе мягкие тени листьев отражались на их лицах. После некоторого молчания Фло откашлялся. Когда он заговорил, фраза звучала так, будто он целую вечность раздумывал над тем, чтобы её сказать.

— Ты его боишься.

Гарри повернул голову в сторону Флориана.

— Я никогда не боялся его полюбить, — сказал он. Слова вышли сухими и болезненными, и Гарри почти сморщился от эмоций, которые за ними последовали. Он в неистовом огорчении сдвинул брови и опустил взгляд на тротуар. Флориан осторожно положил руку на его локоть.