Письмо с вулканического острова (Рассказы) - Яковлев Юрий Яковлевич - Страница 33

Неровная короткая челка прилипла ко лбу. Губы пересохли. Сердце изнутри било в грудь. А белые спицы так быстро летели навстречу, что даже рябило в глазах.

Маршрут лагерной эстафеты проходил по лесу, пересекал поле и без моста перемахивал через реку. Две палочки — какая быстрей? — должны были совершить кругосветное путешествие и возвратиться в лагерь, как некогда корабли Магеллана, опоясав Землю, вернулись в родной порт.

На полпути Димке стало казаться, что если он замедлит бег, то белое колесо отнесет его обратно, а его соперник вырвется вперед.

Соперником была девчонка. Димка не видел ее, только очень близко слышал частое, прерывистое дыхание. Оно подгоняло Димку. Коленки, как выстреленные, взлетали вверх, а локти отталкивались от ветра.

И вдруг дыхание умолкло. Димка подумал, что его соперница отстала, и оглянулся. Девчонка лежала на земле. Она, видно, споткнулась о толстый корень и упала. Сначала Димка обрадовался и припустил сильней, чтобы она не успела подняться и догнать его. Когда он еще раз оглянулся, девчонка была уже на ногах и, на ходу потирая разбитую коленку, бежала за ним. Она бежала медленно: боль причиняла ей страдание. Локоть тоже был ободран.

Димка замедлил бег. Он почему-то забыл, что девчонка из чужой команды, что она его соперница. Он дал ей догнать себя. И когда она поравнялась с ним, крикнул:

— Не торопись, я не буду тебя обгонять!

— Нет, обгоняй! — вспыхнула девчонка.

Димка опешил. Он хотел было прибавить ходу: не хочешь — не надо! — но продолжал бежать рядом. Он бежал, не глядя на девчонку с разбитой коленкой, а белые спицы мелькали все реже и реже, словно колесо собиралось остановиться. И чем дольше он бежал, тем больше ему нравилось, что она сказала: «Нет, обгоняй!»

На повороте Димка украдкой посмотрел на свою соперницу и еще больше замедлил бег. Тогда девчонка крикнула ему через плечо:

— Не смей отставать! Ни на шаг не отставай, слышишь! Тебе говорят!

До рубежа уже оставалось немного. Неожиданно девчонка сказала:

— Меня зовут Ася. А тебя как?

— Дима.

В это время впереди закричали:

— Давай, давай!..

Они сразу отвернулись друг от друга. И сразу превратились в соперников. А навстречу им летели голоса:

— Ася, нажимай!..

— Димка, Димка, не отставай! Жми!..

Но никакая сила не могла заставить Димку обогнать Асю.

В полдень на окраине лагеря, на высоком столбе, горит лампочка. Ее забыли погасить, и никто не замечает, что она светится. Простой лампочке трудно соперничать с ослепительным июльским солнцем. Только ближе к ночи станет заметно, что она горит.

Димка стоит у столба и думает, как погасить бесполезно горящую лампочку. Отыскать выключатель или вскарабкаться на столб? И тут появляется Ася.

Лампочка сразу погасла: Димка забыл о ней.

Ася босоногая. На ней узенькие сатиновые брючки и кофта-размахайка. А сама Ася загорелая, коричневая с головы до ног. Только зубы белые. И Димке кажется, что Ася приехала в лагерь с далекого заморского острова, где все люди коричневые и белозубые.

Ася смотрела на Димку, а руки держала за спиной. Потом, не говоря ни слова, она протянула Димке крепко сжатый коричневый кулачок. Что там? Попробуй угадай! Ася улыбнулась уголками глаз и разжала кулак. На ладошке лежало четыре земляничины. Они придушились в кулаке, и ладошка стала розовой от земляничного сока.

Димка уставился на ягоды, не зная, что он должен делать. Ася нетерпеливо повела плечом.

— Ну бери. Бери же!

Димка неуверенно взял одну ягодку, самую маленькую. Ася протянула руку ближе.

— Бери все.

— Давай поровну, — возразил Димка. — Две тебе, две мне.

Ему было неловко есть одному первые появившиеся на свет земляничины.

— Нет, бери все!

И вдруг Ася шагнула к Димке и ладошкой запихнула ему ягоды в рот. От неожиданности Димка чуть не подавился, а его губы и подбородок стали розовыми. Он чувствовал себя неловко и даже не распробовал вкуса ягод. Ася засмеялась.

— Вкусно? — спросила она.

— Вкусно, — поспешил ответить Димка, вытирая рот рукой.

— То-то!.. — сказала Ася и, повернувшись на пятках, побежала к зеленому сосняку.

Сам не зная почему, Димка побрел за ней. Он зашагал по белому песку, на котором, как рассыпанные тонкие гвозди, лежали сосновые иглы. На песке Асины босые ноги отпечатали четкие следы. И Димка наступил на них. Следы были маленькие, и он шел на носочках, чтобы не разрушить их. Ему казалось, что они мягкие и теплые не от песка и солнца, а оттого, что их оставила Ася. Ася сидела на бугорке, обняв руками коленки и положив на них голову. Она зажмурила глаза и подставила солнцу одну щеку.

Димка остановился перед Асей. Ему хотелось заговорить с ней, но он не знал, с чего начать. Он был уверен, что Ася не видит его, но она, не поднимая головы, неожиданно сказала:

— Садись. Ты заслоняешь мне солнце.

Димка послушно опустился на песок. Он сел не рядом, а чуть поодаль, там, где стоял.

— Что ты молчишь? — спросила Ася.

Он сказал невпопад:

— На столбе горит лампочка. Надо ее погасить.

— А зачем ее гасить? — отозвалась Ася.

Она открыла глаза и посмотрела на лампочку, которая горела над низкими сосенками, как маленькая бесцветная звезда.

— Звезды тоже горят днем, хотя их никто не замечает, — сказала Ася, не сводя глаз с лампочки.

Теперь Ася думала о лампочке, а Димка — о землянике. Они поменялись мыслями.

Всю жизнь Димка побаивался девчонок. Когда он был поменьше, то бил их из страха, что они первыми поколотят его. Он боялся их насмешливых глаз, их колких шуток, их умения делать все лучше, чем он. Но в Асе не было настырности и обстоятельности, которую Димка терпеть не мог в девчонках. Ася ничего не допытывалась и на лету меняла темы разговора.

— А у меня есть подружка, — неожиданно произнесла Ася, — Клавочка. И она мне вчера сказала: «Я хотела бы стать бабочкой и жить двадцать четыре часа!» Как ты думаешь, она дура?

— Дура, — охотно согласился Димка.

Но Ася покачала головой:

— Просто чудачка.

Она представила себе Клавочку в виде огромной капустницы лимонного цвета. Капустница Клавочка махала крылья-ми и летала низко над лагерем. И поглядывала на часы: не пора ли умирать? Ася улыбнулась своим мыслям, а Димка подумал: «Чего она улыбается?» — и пожал плечами.

В это время кто-то совсем близко крикнул:

— Жених и невеста! Жених и невеста!

Димка вскочил на ноги. Глаза его болезненно сощурились, а кровь так горячо ударила в щеки, что они загорелись, как от ожога. Он почувствовал страшную неловкость и не мог взглянуть на Асю, словно в чем-то был виноват перед ней. Тогда Ася поднялась с земли и сама подошла к Димке. Она заглянула ему в лицо, будто ничего не произошло.

— У нас дома есть фотография, — сказала Ася, — мама снята в белом платье до земли, а папа — в черном костюме, застегнутом на все пуговицы. Оба стоят навытяжку и смотрят в одну точку. Папа — жених, мама — невеста. Ужасно смешно!

Ася попыталась представить себе Димку в черном костюме, застегнутом на все пуговицы, а себя — в белом платье. Она хотела улыбнуться, но из этого ничего не вышло.

…У каждого отряда есть свой вожатый, свой воспитатель и своя маленькая самостоятельная жизнь. Ася и Димка были в разных отрядах и поэтому виделись редко.

После случая в сосняке они старались не оставаться одни. И если вели свои разговоры, то на виду у всех ребят. Что здесь такого особенного? Но в лагере заработал «испорченный телефон» — игра, в которой правда превращается в ложь. По невидимым проводам из уха в ухо пошли четыре слова: «Димка — Ася. Жених — невеста».

Стоило Асе и Димке очутиться вместе, как они начинали чувствовать на себе косые взгляды и до них долетал насмешливый шепоток. Димка краснел и злился. Но это только подливало масла в огонь.

Злые языки дали себе полную волю. Впрочем, языки были не столько злые, сколько длинные и озорные. И у них был свой спортивный интерес подстеречь Димку и Асю и откуда-нибудь из-за угла крикнуть: «Жених и невеста! Жених и невеста!»