Лугару (СИ) - Лобусова Ирина - Страница 31

— Увезли, — выдохнул чекист, — нам повезло в этот раз. Но это не значит, что нам будет везти всегда.

— Можешь ты объяснить? — рассердился он.

— Я видел один раз это изобретение в действии. Черт знает, кто его изобрел. Его используют, когда надо казнить много заключенных за один раз — как правило, до 10 человек.

— Казнить? — замер он.

— А ты думал, их на прогулку вывезут? — огрызнулся чекист. — Казнить, конечно. Разгрузить тюрьму. А то набили…

— Что это такое, машина смерти?

— Это полностью закрытый автозак. У него мотор мощнее и резче, поэтому он ревет громче всех остальных грузовиков. Мы ведь слышали его сквозь стены. Действует по очень простому принципу. Заключенных заводят в кузов, якобы куда-то везут, и плотно закрывают бронированную дверь. Выхлопная труба выводится внутрь кузова, и, когда машина едет, выхлопные газы идут внутрь, на людей. Люди задыхаются и умирают при перевозке. Тела сразу везут в крематорий и сжигают, чтобы скрыть следы. Потом душегубку дезинфицируют и готовят к следующей партии.

— Откуда ты знаешь это?

— Ты забыл, кем я был? Однажды я сам сажал в такую машину людей.

— Где ее изобрели?

— В одном из лагерей НКВД — где же еще?

Он молчал, пытаясь осознать смысл сказанного. Но его душа отказывалась в это верить.

— Поэтому я так перепугался, когда услышал знакомый рев, — пояснил чекист, — я узнал бы его из тысячи.

— Понимаю, — кивнул он.

— А знаешь, есть один интересный момент. У наших НКВДшников эту машину — вернее, конструкцию такой машины, зачем-то купили немцы.

— Немцы? — не понял он.

— Ну да. Там же сейчас нацистская партия пришла к власти. Собираются, наверное, ужесточать порядки. Вот и купили душегубку у наших. Изобретение машины смерти… Тоже будут перевозить.

После этого разговора он не смог заснуть. Что-то разрасталось в глубине него, как снежный ком. Что-то огненное и пугающее, такое, каким бывает предчувствие.

Посреди ночи он присел на нары к чекисту и разбудил его, тряся за плечо.

— Расскажи мне про этот лагерь, на шестом километре… Где лаз?

— Зачем сейчас? Там покажу, — буркнул чекист, недовольный, что его оторвали от сна даже в таком месте.

— Сейчас. На всякий случай. Нас могут отправить по отдельности. Если я вырвусь раньше, то тебе помогу. Хотя бы вещи в селе подготовлю. А если ты первым, то ты — мне.

В конце концов чекист согласился. Сбив со стенки кусок штукатурки, он нарисовал на полу план.

Через два дня после этого чекиста принесли в бессознательном состоянии и швырнули на пол. Он бросился к человеку, уже ставшему для него другом. Лицо его было синим. А руки… Его запястья на обеих руках были разодраны до кости, и из этих жутких ран толчками вытекала густая, венозная кровь, заливая весь пол. Что они делали с ним? Было похоже, что его подвесили на что-то острое на запястьях, и он оборвался. Думать дальше было нельзя — рассудок отказывался повиноваться.

Его друг умирал. Он прекрасно понимал, что нельзя соединить разорванные вены. Неизбежна смерть. Только один раз чекист раскрыл глаза и посмотрел на него.

— Беги… — прохрипел, — беги за меня…

Вскоре чекиста не стало. Он почувствовал это.

Предчувствие поразило его, словно раскрыло какую-то странную, потаенную дверь. Теперь он мог через нее выйти.

Зинаида не любила опаздывать. Более того — она просто не выносила людей, хронически опаздывающих на работу или на встречи. А потому всегда приходила заранее или, в крайнем случае, вовремя. Это считалось у нее почти опозданием — прийти минута в минуту.

Поэтому она заступила на ночное дежурство не в шесть вечера, как было положено, а в 17.20. На работу она всегда приходила раньше. А почему, и сама не могла объяснить. Каждый раз давала себе слово этого не делать. Медленно собираться, вовремя выйти, но… Ноги словно сами несли ее к работе, ей хотелось там быть. Возможно, она уже сжилась с этим местом, не мыслила себя без него.

В морге было полно людей. Кац, два новых врача, которые поступили на прошлой неделе, и два санитара, которые сдавали смену. Ей предстояло дежурить вдвоем с религиозным стариком. Несмотря на то что Кац прилагал немыслимые усилия, чтобы найти санитара на место погибшего студента, а лучше — нескольких, у него ничего не выходило. Никто не хотел идти работать в морг. Приходили либо отпетые алкаши, либо бывшие уголовники, когда-то закончившие курсы санитаров. Они отсидели, их выпустили из тюрьмы, нужно было куда-то устроиться, вот они и шли в морг, считая это место чем-то вроде человеческого мусорника, где берут на работу всех. Кац смотрел на них, содрогался и говорил, что все места заняты. Соответственно, нагрузка на всех врачей страшно возрастала.

Кац выглядел очень уставшим и словно постаревшим. Зине подумалось, что на него свалилась куча забот. Тяжело выжить под этой грудой дел, разгрести ее и выползти на поверхность. Немудрено, что шеф сдал.

Он отвел ее в сторону.

— Меня вызвали на допрос в НКВД.

— Зачем? — вздрогнула она, полная самых плохих предчувствий.

— Спрашивали о погибшем санитаре. Кажется, он хранил у себя какую-то запрещенную литературу. Что-то такое они у него в общежитии нашли.

— А при чем тут вы? — От волнения голос Зинаиды прозвучал резко. — Вы не можете знать, что хранят у себя дома все ваши сотрудники! Вы же не ходите к ним домой!

— По их мнению, я должен контролировать, — вздохнул Борис Рафаилович, — но они не обвиняли меня, расспрашивали просто так.

— Они ищут убийцу? — спросила Зина, не надеясь на ответ.

— Мне показалось, что их больше интересовала литература, чем убийца парня, — печально вздохнул врач, — гнусный мир…

— Молчите! — взмолилась она. — Ну просто умоляю — молчите! Не нужно так…

Кац пожал плечами. Зине вдруг стало страшно. В этом жесте была такая обреченность, словно он уже смирился со своей судьбой, хотя и не знал эту судьбу до конца… Ей вдруг захотелось встряхнуть его, закричать, что все будет хорошо, что не надо так… Но она не могла — знала, что это неправда. А потому ей еще больней было видеть печальную улыбку шефа, к которому она уже успела привязаться чисто по-человечески. Ей очень нравился Кац и как профессионал, и как человек. Но в нем всегда ощущалась некая надломленность, словно он сдался. И вот этого Зина не могла понять до конца.

— Сегодня тебе должно быть спокойно, — перевел разговор Борис Рафаилович, — мы успели все сделать и отправить до вечера. Новых клиентов, надеюсь, не поступит. Так что посиди немного и ложись спать.

— Вот еще! — хмыкнула Крестовская. — Ну кто же заснет в морге?

— Где спать, как не здесь? — в тон ей ответил Кац. — Тут тишина!

Так они часто подкалывали друг друга, получая от этих пикировок понятное только им удовольствие.

К шести вечера все разошлись. Зинаида заперла входную дверь на ключ, погасила свет в коридоре, проверила холодильники, прозекторскую, лабораторию. Было слышно, как в своей каморке бубнит молитвы старик-санитар, обращаясь к никогда не видимому им Богу, пытаясь найти у него защиту, чтобы выстоять здесь, на земле.

Она решила вскипятить чайник и сделать себе травяной чай, который в последнее время очень полюбила. Ей казалось, что, как и сигареты, острые ароматы трав притупляют чувствительность и запахи. А может, это было лишь игрой ее воображения, которое не могло успокоиться ни на миг, а потому искало выходы там, где другому не за что было зацепиться.

Зина насыпала чай в чашку и взяла было чайник, как вдруг замерла на месте, пораженная знакомым звуком: ей вдруг показалось, что хлопнула входная дверь. Это было очень странно, ведь она сама заперла ее на ключ. Она так поступала всегда — у двери и у ворот были звонки, и если кто-то появлялся в морге ночью, то звонил.

Звук повторился с новой силой. Зина поняла, что не ошиблась: кто-то хлопнул входной дверью, зашел внутрь. И это был не старик-санитар — его бормотание не прекращалось ни на минуту и отдаленно доносилось до нее.