Лугару (СИ) - Лобусова Ирина - Страница 42

— Нет… — она вдумывалась в смысл его слов, — это не может быть правдой.

— Может. И это будут тщательно скрывать. Такой приказ полностью развязывает руки. Формулировка «активный антисоветский элемент» — и все, человека нет.

— Но это надо доказать!

— Ты что, не умеешь читать между строк? — почти закричал на нее Виктор. — Они полностью ликвидируют институт следствия и судебных органов! Ликвидируют суд. Даже суда не будет! Приговор будут выносить тройки — три НКВДшника, которые просто подпишут бумаги, и все. Они не будут выслушивать подозреваемого, вести с ним какие-то допросы. Нет презумпции невиновности, нет права на адвоката. Абсолютно другая система. Трое уродов будут подмахивать бумажки тем, кого они не видели в глаза. Приговор будет только один — расстрел, расстрел, везде расстрел… Начинается катастрофа! В эту катастрофу каждый может попасть.

— Но если человек не признается…

— Ты шутишь? Игорь мне говорил, что у них уже есть план по признательным показаниям — минимум пять в день. Больше пяти — герой, стахановец. Ты себе представляешь, что они делают с людьми, чтобы получить эти пять признательных показаний?

— Их пытают, — сказала она, проглотив в горле жесткий, горький комок.

— Пытают — не то слово! Их истязают морально и физически так, что никто не выдерживает этих страданий. Бахвалясь, Игорь как-то сказал мне, что нет ни одного человека в мире, которого нельзя было бы сломать пыткой. Надо только подобрать правильную пытку и можно уничтожить любого человека. Только найти подход. И ведь они находят. А вот этот приказ… Теперь все пойдут в расход. Кончено.

Оба замолчали, и в наступившей паузе боялись посмотреть друг на друга. На самом деле, к политике большого террора шли давно, и секретный приказ был лишь логическим завершением того, что и так совершалось долгое время.

Внутренняя политика СССР во второй половине 30-х годов характеризовалась жестокими репрессивными мерами, проводившимися советскими государственными органами при участии партийных органов ВКП (б). Сигналом для массовых репрессий в СССР послужило убийство Первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП (б) С. М. Кирова. Факт убийства Кирова как повод для окончательного устранения бывших политических оппонентов был удачно использован Сталиным для собственных политических амбиций.

С сентября 1936 года репрессии осуществлялись под руководством наркома внутренних дел Ежова. Деятельность Ежова тщательно направлял и контролировал Сталин. В ходе начала репрессий с 1936 года были устранены не только потенциальные политические соперники, но и многие лояльные Сталину партийные деятели, офицеры силовых ведомств, управляющие заводов, чиновники и скрывавшиеся на территории СССР иностранные коммунисты.

Но предпосылки к массовому террору, в жернова которого будут попадать не только люди, связанные с политикой, а обычные граждане, угадывались давно.

Еще в марте 1934 года Сталин давал специальные указания о включении в законопроекты положений о карательных акциях по отношению к совершеннолетним членами семей военнослужащих, совершивших побег из СССР. А в 1935 году на совещании комбайнеров на реплику башкирского колхозника «хотя я и сын кулака, но я буду честно бороться за дело рабочих и крестьян и за положение социализма» Сталин ответил знаменитой фразой «сын за отца не отвечает».

Но, как и многие фразы Сталина, эти слова были ложью. Репрессии затрагивали не только самих репрессированных, но и членов их семей — родителей, супругов, главное, детей. Их отправляли в детские лагеря, отрывая от семьи, со страшным клеймом «сын или дочь врага народа». Существовала секретная инструкция для троек НКВД о том, что дети врагов народа могут быть приговорены к расстрелу начиная с 12 лет.

В марте 1937 года Сталин выступил на Пленуме ЦК, где окончательно сформулировал основание для будущей кампании террора. Он сказал следующее: «Во-первых, вредительская и диверсионно-шпионская работа агентов иностранных государств… Во-вторых, агенты иностранных государств, в том числе троцкисты, проникли не только в низовые организации, но и на некоторые ответственные посты… Мы наметили далее основные мероприятия, необходимые для того, чтобы обезвредить и ликвидировать диверсионно-вредительские и шпионско-террористические вылазки троцкистско-фашистских агентов иностранных разведывательных органов… Спрашивается, чего же не хватает у нас? Не хватает только одного — готовности ликвидировать свою собственную беспечность, свое собственное благодушие, свою собственную политическую близорукость».

В первую очередь планировалось направить репрессии против интеллигенции. Ведь именно Сталин в 1934 году заявил, что «интеллигенция не заслуживает доверия». Классовая борьба в СССР усиливалась с каждым годом — по мере приближения СССР к мифическому коммунизму.

Сталиным же был подписан специальный циркуляр «о применении физического воздействия к арестованным в практике НКВД». Этот документ узаконивал пытки. В нем было сказано, что «методы физического воздействия могли применяться в отношении явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, следовательно, продолжают борьбу с советской властью также и в тюрьме».

Так же было сказано, что «метод физического воздействия правильно применяется на практике. Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должны быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников».

— Кац арестован, — повернувшись к Виктору, Зина высказала вслух то, что мучило ее этой ночью, то, что поняла она, листая страшные страницы кровавого документа.

— Я точно не знаю… — Виктор как-то поник, — боюсь, что да. Я знаю, что он исчез. Деду кто-то сказал об этом. Они же приятели.

— Значит, надо искать Асмолова, — ее глаза наполнились слезами, — он должен помочь.

— Я бы не доверял ему так сильно…

— А твой брат? Он может помочь? Вдруг он сможет спасти?

— Ты ведь слышала моих родственников, — в голосе Виктора прозвучала горечь, — они были правы в отношении Игоря. Он — лугару.

Зина с силой толкнула от себя старую, вросшую в землю калитку, очень быстро пробежала двор и, вприпрыжку преодолев несколько ступенек крыльца морга, оказалась в царстве белых слепящих ламп, освещающих пустой коридор. В этот ранний час здание казалось вымершим. Тишина почему-то становилась пугающей, а холод ощущался сильней, чем обычно.

В морге всегда было холодно. Но ни разу до этого дня холод не покрывал ее тело липкими, пугающими мурашками, выступающими словно под кожей, а затем с болью прорывавшимися наружу. Она остановилась, прислушиваясь.

Ей вдруг показалось, что сейчас, как всегда, в коридор из боковых дверей выйдет Кац. Выйдет вразвалочку, посмеиваясь, «мол, как я вас всех напугал? Меня голыми руками не возьмешь!» Выйдет с одной из своих острых, едких, а потому запоминающихся крылатых фраз, которых уже так много хранилось в ее памяти! И никогда она еще не обрадуется с такой силой, как при виде его круглой фигуры, больше, чем когда-либо, напоминающей шарик… И все обязательно будет хорошо. День потечет по заранее известному, привычному руслу. И если что-то у нее будет не получаться, а бывают случаи, что не получается всё, Борис Рафаилович усмехнется по-доброму: «Крестовская, ты меня в Одессе держишь!» и сразу направит туда, где больше не существует загадок. И все сразу станет ясно, и даже смешно, почему не получалось все это без него…

Но в коридоре никого не было. Коридор был пуст. К ее глазам подступили слезы. Никогда еще с такой остротой не ощущалась ею вся жестокая несправедливость этого мира, в котором безгласное молчание людей и стен становилось одним целым, уничтожая, раздавливая живые людские судьбы, как асфальтовый каток.