Надежда сильнее страха (СИ) - "Rabbit hearted girl" - Страница 55

Мы доходим до палаты Коры. Она тут же привстаёт с кровати всем своим видом давая понять, что с ней всё абсолютно в порядке.

— Врач забежал буквально на пару секунд, сказал, что как только освободится, так тут же придёт, — ворчит она, — только это «как только» уже часа три длится.

— У многих серьёзные травмы, — несколько осуждающе смотрит на неё Рори.

— Я понимаю, но он обещал меня отпустить, — со вздохом закидывает она назад голову.

— К вам можно? — раздаётся стук.

— Могли даже и не спрашивать, — говорю я. — Почему сегодня? Что-то случилось?

— Боюсь, завтра будет не до разговоров, — бросает Китнисс. Выглядит она несколько задумчивой.

Мы располагаемся вокруг кровати Коры. Я и Рори на стульях рядом, Пит при помощи Эртера передвинул соседнюю свободную кровать и устроился там с Китнисс. Эртер же себе забрал забытый кем-то стул из коридора.

— С чего начать бы, — бормочет сестра. — Слишком многое нужно сказать.

— Начнём с начала, а там как получится, — говорит Пит. — Значит, начнём с наших Игр, а точнее, с нашей поездки в Дистрикты. Думаю, каждый из вас в курсе, чем это тогда чуть ли не закончилось? Мы тогда ещё много чего не знали. Не знали, что во всех Дистриктах и без нас зреют мятежи, а мы были лишь ничего не понимающими детьми, болтающими всякую ерунду; не знали, что мы ничего не можем изменить, как бы нам это не внушал Капитолий, — он бросает взгляд на Китнисс. — Мы и не знали того, что в Капитолии, как ни странно, мятеж тоже зрел. Ещё более скрытый и незаметный. Наверное, вы заметили, что сюда мы летели вместе с Плутархом Хевенсби?

— Да, — кивая, шепчет Кора. — Но причём он тут здесь? Я вообще думала, что вы его взяли в заложники и отобрали планолёт.

— Вот что творит отсутствие информации, — слегка улыбается Пит. — Нам не нужно было воровать у него планолёт — он сам нам его дал. Плутарх один из нас, такой же мятежник, по сути, — утренние мысли выстраиваются в логичную цепочку. Теперь все прежние недомолвки приобретают новый смысл.

— Но что он тогда делал будучи Главным Распределителем? Зачем это ему?

— С высоты всё виднее, не правда ли? В его руках было, можно сказать, средоточие всех наших жизней, сами Игры. Он знал, чуть ли не всё, что знал или задумывал президент, он мог делать всё, что хотел, в пределе определённых рамок, разумеется.

— Только ещё и убить всех нас пытался.

— Не мог иначе. В противном случае — досталось бы всем.

— Так, значит, он шпионил, по сути? — уточняет Кора.

— Если обобщить, то — да, — кивает Пит.

— Когда мы были в Капитолии во время Тура Победителей, он показал мне свои часы с сойкой и ерунду какую-то сказал, — вступает Китнисс. — Я тогда всё списала на то, что он поддался местной птичьей моде, но оказалось, что он подсказал мне принцип работы будущей Арены. Я долго тогда думала об этом, пока он однажды просто не «предсказал» разрыв плотины в Четвёртом.

— Тот самый человек, о котором вы говорили тогда, перед Играми, — вспоминаю я.

— Намёк за намёком — и мы поняли, с кем имеем дело, — продолжил Пит. — А потом он вывел нас — большинство адекватных менторов — на интересный разговор. Речь шла о восстании. Он вкратце рассказал нам о состоянии сил Капитолия и мелких мятежах и о том, что действовать надо, но пока все ещё слишком слабы. А ещё о том, что люди исчезают из дистриктов.

— А вот это уже интересно, — Кора даже немного пододвинулась. — В смысле «исчезают»? Из-за миротворцев?

— Нет. Просто пропадают. И даже миротворцы, честно проводя поиски (если, конечно же, их начинают), никого не находят. Причём, исчезают семьями. За последние годы исчезло около 500 человек.

— Беженцы, как те в лесу, — бормочу я.

— Кто-то просто уходил из дистриктов, куда глаза глядят, — кивает Пит. — Кто-то же уходил в более-менее осознанном направлении, — мне тут же вспоминаются слова того мужчины, которого узнал Эртер: «Все дороги сюда идут».

— Они шли в Тринадцатый… — шепчу я.

— Именно.

— Можно я кое-что скажу? — внезапно говорит до этого молчавший Эртер. — Я долго думал, когда бы всё это рассказать, но сегодня я встретил кое-кого и понял, что надо бы уже, — он поднимает глаза и, точно убедившись, что все его слушают, продолжил: — Я знал таких людей, беженцев, лично.

— Наверное, удары тренировал, — перебивает его Кора. Эртер, было, открывает рот, чтобы что-то сказать, но потом, явно передумав, лишь грустно мотает головой.

— Я думал, это было вполне понятно, что я совсем не из тех, кого обычно зовут «профи». Да, я учился с ними, но потому что мой отец погиб во время глупого мятежа на каменоломне, — вскакивает он с места. Его голос становится всё громче и кажется, он скоро перейдёт на крик. — Он не собирался ни в чём участвовать, скорее, остановить их хотел… — он замолкает на секунду, прикрыв лицо руками. — Мне было одиннадцать примерно. Нас отправили в лес, ознакомить с тем, что может встретиться на Играх. Я поспорил с кем-то, заблудился… А потом, уже к ночи, вышел на каких-то людей. Они выглядели немного странно. Даже более потрёпанно, чем простые жители дистрикта. Они предложили мне сесть с ними у костра, дали еду и место для ночлега. А ещё дали мне высказаться, мне тогда это было очень нужно, — голос его совсем затихает. — Я тогда был совсем не таким, как Омел. Я боялся ударить хоть кого-то сильнее, чем я хотел бы, но того постоянно от меня требовали. Я боялся попасть на Игры, хотя все мальчишки из моего окружения буквально бредили ими. Я боялся того, что даже если я не попаду на Игры, из меня сделают миротворца. Те люди меня выслушали. Даже проявили сочувствие. Они ничего не рассказали тогда о себе, но когда я утром собирался уходить, то предложили придти к ним ещё. Дома я о них ничего не сказал. Потом стал тайно, во время подобных походов, отделяться от остальных и уходить к ним. Таскал им еду. Я им рассказал об отце, о том, как я ненавижу тех людей, что решили взбунтоваться и дали ему погибнуть, а они показали мне, что в этом были виновны совсем не те люди. Привели сотни примеров того, что происходит в других дистриктах. Я понимаю, что тогда они просто сыграли на моих чувствах, сильно преувеличили, но… все же они это сделали правильно. Они сказали, что бежали из своих дистриктов: там были люди из Первого и Третьего. Они слышали от других, случайно встретившихся беглецов, что где-то есть безопасное место. Они хотели бежать в Тринадцатый. Я тогда решил, что они просто с ума сошли, но всё равно хотел попроситься пойти с ними. Они мне отказали: сказали, что я буду полезнее здесь, может, кому-то тоже об этом расскажу, а кто-то из них предложил мне, когда в следующий раз будут показывать Тринадцатый по телевизору, посмотреть — нет ли в углу сойки на заднем плане. И всё было именно так, как он говорил.

— Значит, вот так всё вышло, — пробормотал Рори. — А я уж думал, вдруг тебя из Тринадцатого подослали, — прибавил он с лёгкой улыбкой.

— А причём тут эта сойка на кадрах? — непонимающе мотнула головой Кора.

— Каждый раз в любом капитолийском репортаже из якобы Тринадцатого на заднем фоне пролетает одна и та же птица в одном и том же месте. Они просто накладывают студийное изображение с репортёром на старую картинку, — поясняет Пит.

— Ещё до 74х я с Гейлом тоже видела беженцев, только тем повезло куда меньше, — вступает Китнисс. — Пит, помнишь нашу рыжеволосую безгласую? — Пит, немного не понимая, кивает. — Она одна из них. Потом я встречала ещё людей, уже зимой после Игр, они шли из Восьмого.

— Мало кто доходит, Коин сказала, что за эти шесть лет к ним пришло не больше полусотни, — прибавляет Мелларк.

— Я тогда очень сильно испугалась, когда Плутарх предложил начать подготовку к восстанию. Мы — менторы — как самые известные люди в дистриктах — должны были настраивать местных. Я боялась сделать хоть что-то. Ещё с Семьдесят Четвёртых мне постоянно казалось, что они сделают так, что ты, Прим, окажешься на Играх.