Альтернативный обмен (СИ) - Тимофеев Владимир - Страница 4

Последнее, что убило окончательно Барабаша, явилось ему в виде сверлильно-ударной машинки иностранного производства, сопровожденной запиской «вот таким перфоратором мы работаем, только сломался он». Не желая ударить перед потомками в грязь лицом, Николай буквально за сутки привел инструмент в рабочее состояние и переправил его назад. Каково же было удивление сантехника, когда перфоратор вернулся обратно, с набором дорогих свёрл и пояснением «мы уже списали его, пользуйся». Вот так, блин. «Люди трудятся, зарабатывают, и для друга им дорогого прибора не жалко — специально, небось, Васька списал инструмент. Денег не пожалел ради такого случая. А я, елки зеленые, шлю ему огурцы с помидорами, да поделки свои дурацкие. От, блин горелый, стыдно-то как».

Как правильно отдариться и не посрамить фамильную честь, Николай осознал через пару деньков. На мысль его натолкнул один мужичок, увлекающийся собиранием бумажных денег и монет прошлых времен. Была, была у Коли Барабаша одна старинная и дорогая вещь. В его семье с давних пор хранился серебряный рубль, что по легенде был подарен одному из предков чуть ли не самим Денисом Давыдовым в годину наполеоновского нашествия. Реликвия эта сохранилась, передаваемая в каждом поколении самому младшему из семейства.

И вот теперь Николай Барабаш, далекий потомок крепостного крестьянина Смоленской губернии Акинфия Барабаша, стоял перед шкафом-порталом, гордо расправив плечи. В последний раз погладив заскорузлым пальцем чеканку, Николай бережно положил рубль на каменную поверхность. Монета исчезла, но в тот же миг в шкафу появился другой предмет — небольшая фарфоровая статуэтка.

Василий Иванович Бойко смотрел на полученный от Барабаша серебряный рубль позапрошлого века и размышлял. Мысли были довольно сумбурными. Вряд ли простой бригадир сумел бы гладко и грамотно изложить их все на бумаге. Но даже если бы это ему удалось, все равно Василий Иванович никогда б не поверил, что смог написать такое.

«Хороший человек Коля Барабаш, добрый. И талант у него есть, и руки золотые. Но ведь пройдет каких-нибудь десять лет, и — всё. Закончится спокойная и счастливая жизнь Николая. Не сможет он, простой и наивный человек, вписаться в безбашенные девяностые. Может, сопьется, а, может, просто пропадет ни за грош, попавшись на крючок каким-нибудь жуликам».

Василий вспоминал и свой неудачный опыт занятия бизнесом, и тех знакомых, что несли последние сбережения в конторы наподобие МММ, и тех здоровых и солидных мужиков, что сначала торговали на рынке продукцией родных предприятий, а потом клянчили на стакан возле автобусных остановок. Были и другие приятели, те, кто подался в рэкетиры, а затем прямиком на кладбище или в места не столь отдаленные. Правда, кое-кому из них удалось выжить в бандитских разборках и даже неплохо подняться, но такие либо воротили нос от старых друзей, либо без всякого зазрения совести использовали их в деловых комбинациях. «Нет, не выживет Коля Барабаш в новом мире — нет у него ни хватки, ни злости, ни стремления к власти или богатству, ни того, что называют сейчас прагматизмом. Да и сподличать или подставить кого тоже не сможет — слишком уж он честный и правильный».

«Помочь хорошему человеку» — это желание казалось Василию самым достойным из всех, что приходили в голову за предыдущие годы. Но как помочь? Время не остановишь и не изменишь того, что уже предначертано. Что может сделать обычный человек в начале восьмидесятых, даже вооруженный знанием о том, что произойдет с его миром и со страной, в которой живет? Видимо, только одно — помочь себе и людям, которые рядом и которых он любит.

Власть и богатство, богатство и власть — этот нехитрый тандем определял жизнь человечества на протяжении веков и тысячелетий. А ведь каждый властитель и каждый богач всенепременно окружены сонмом советников и соратников. И пусть это окружение не всегда отличается умом и талантом, но уж полезным для покровителя быть просто обязано. Василий, конечно, понимал, что вершители человеческой истории могут спокойно идти к своим целям прямо по головам всех прочих, походя ломая судьбы людей и не обращая внимания на проблемы маленького человека. Но ведь и маленький человек время от времени бывает полезен тому или иному властителю. Благодарности от последнего можно и не дождаться, но, тем не менее, это шанс, возможность вскочить на подножку уходящего поезда. И, наверное, было бы неплохо предоставить подобный шанс Барабашу.

Но к кому же попробовать прицепить безалаберного сантехника? Политики в девяностых менялись довольно часто, да и были они какими-то несерьезными. Нет, с политиками дела иметь не стоит — обманут и не почешутся. Нынешний президент — мужчина, конечно, серьезный, и своих вроде бы не бросает, вот только в начале эпохи перемен был он никто и звали его никак. Богатеев-олигархов сильно проредил дефолт 98-го — на них ставку не сделаешь. А те, кто выкарабкались из кризиса, тоже теперь не в лучшем состоянии: один в тюрьме, другие по заграницам таятся — скрываются от карающей руки правосудия. Которые молодые, они в восьмидесятых еще мальчишками были, и значит толку от них ноль без палочки.

И кто же тогда остается?

А остается, по всей видимости, единственная кандидатура. Персонаж в новой российской истории весьма примечательный. Непотопляемый и бессмертный, тихо ненавидимый всей страной, но, тем не менее, живой и вполне успешный. Что бы ни происходило, как бы ни складывалась жизнь «дорогих россиян», он всегда находился рядом с вершиной. Упорство или везение, ум или хитрость, талант или наглость — что помогало ему сохранять богатство и влияние на власть предержащих? Что он был за человек? Бог его знает. И как бы к нему не относились, но за последние 20 лет не было в нашей стране персоны более популярной. Недаром фамилия его служила главной кличкой для каждого нового поколения котов известной окраски. Ведущий одного модного телешоу представлял этого героя исключительно просто: «Дорогие друзья, встречайте нашего нового гостя… Анатолий! Борисович! Чумайс! Великий и ужасный! Вау!..»

Василий Иванович подобно большинству россиян откровенно недолюбливал «рыжего черта», но при этом нехотя соглашался с одним знакомым пенсионером, утверждавшим, что «Чумайс — это голова. Все дела до конца доводит».

«Ну что ж. Пусть будет Чумайс, — решил, наконец, Бойко. — Вот только, что бы такого придумать, чем можно было заинтересовать этого деятеля тогда, в 82-м? Спросить бы кого знающего… Ага. Кацнельсон! Тот точно подскажет. К тому же он вроде монеты разные собирает — тут-то Колькин рублевич и пригодится».

Сжимая в руке серебряную монету, Василий рванул из подвала.

Конструктор сидел за столом в прорабской и что-то писал в рабочем журнале.

— Борис Маркович, у меня к вам вопросик имеется, — попробовал обратить на себя внимание бригадир.

— Н-да? Что за вопрос? — откликнулся Кацнельсон, не отрываясь, впрочем, от своего занятия.

— Сын у меня в институт поступил. Сейчас реферат пишет. Спрашивает у меня, чем можно было бы заинтересовать реформаторов наших экономических еще до перестройки, чтоб им потом легче было реформы двигать.

Кацнельсон отвлекся от писанины и с удивлением посмотрел на Василия Ивановича.

— Вообще-то, Вася, я не экономист… А ты кого конкретно имеешь в виду? Много их было, реформаторов этих.

— Да я про Чумайса говорю, мать его за ногу.

Кацнельсон ненадолго задумался и с сожалением покачал головой:

— Увы, Иваныч, ничем тебе помочь не смогу. Извини.

— Борис Маркович. Очень надо. Ну нет у меня других знакомых, чтоб такие умные были, как вы, — огорченный бригадир решил не сдаваться и выложил на стол основной аргумент. — Монета у меня тут имеется. Старинная, досталась как-то по случаю.

Глаза Кацнельсона блеснули из-под кустистых бровей. Он осторожно взял в руки серебряный кругляшок и внимательно его осмотрел. Затем достал из кармана лупу и уже вооруженным глазом снова принялся разглядывать монету. Что-то подсказывало Василию: всё, попался конструктор — теперь не отвертится.