Белый змей Конохи (СИ) - Чудинов Халег - Страница 16

И так, зачем мне извращаться, используя сторонние инструменты, если у меня есть мое тело Белого Змея, чакра, память прошлой жизни и разум? Абсолютно незачем. Чтобы найти и получить нужные изолированные гены мне даже не нужно их видеть. С помощью чакры можно создать технику для изучения генома. Можно будет ощутить, что творится в клетке, увидеть цепочки ДНК. У меня есть геномы двух Узумаки, пятерых Сенджу, одной Учиха и одной Хьюга. Все они в разной степени родственники, уже есть с чем работать! Кроме того, у меня в голове остались знания о геномах нескольких сотен людей, которые я когда-то видел в прошлой жизни. Если поскрипеть мозгами, то основываясь только на этих данных, уже можно найти то, что выделяет Узумаки и Сенджу среди других, найти их кеккей генкай! Но я ведь могу еще достать ДНК других членов клана Учиха, Хьюга, Сенджу.

А потом, когда у меня будут данные по геномам, я смогу изолировать кеккей генкай! И смоделировать себе новый геном. И переродиться в новом, созданном самим собой теле. Тогда можно создать технику. Техники перерождения!

Нужна только техника. Думай голова, шапку куплю!

Через минуту начала расчетов новой техники мозг перестал справляться с нагрузкой. В моем теле словно один за другим начали опускаться рубильники. Раз — пропало зрение, два — нет слуха, три — отключились хеморецепторы и так далее. Все ресурсы были пущены на построение модели техники. Через два часа разум покинул тело, плюнув на бесполезный организм, который и так лежал на полу безвольной истощенной мыслительным процессом тушкой. Я вновь вернулся к тому состоянию, в котором существовал первые три года своей жизни — душа и плоть врозь. Во, так-то лучше!

Уже через сутки с половиной я очнулся. Чувства возвращались так же, как уходили — по очереди. Сначала информация во вновь запустившийся мозг начала поступать от терморецепторов, потом от тактильных, потом данные навалились, словно цунами, оглушая.

— Ох, черт! Щас блевану, — ужас, это скрипучее нечто мой голос?!

После получаса моих попыток вывернуть пустой желудок наизнанку, я уже более-менее пришел в себя. Вот теперь лежу, значит, на кровати. Один. На улице раннее утро. Холодно! Кое-как поднялся и сел, завернувшись в одеяло.

Вроде, комната моя: шкаф, деревянные панели на стенах, стол, стул, книжные полки, красивый медицинский фуин на потолке, капельница. Капельница? Проклятье! Все белье кровью заляпал, пока меня крючило от рвотных позывов!

— Ну, хоть не сдох. Спасибо тебе, мама, за заботу, — выдохнув, поблагодарил я пустоту.

Мицуко наверняка сейчас работает в той закусочной. И так она рисковала, появившись у меня. Светить чакрой ей сейчас ни к чему. Ладно, тогда нужно позаботиться о себе самому.

Пошатываясь, поплелся вниз. Нужно умыться и поесть. То есть, наоборот. То есть, просто пожрать и поспать!

Путешествие за перекусом не задалось еще с первого шага, когда подогнувшиеся ноги едва не одарили меня сломанным носом. К счастью, успел сгруппироваться. Дальше передвигался уже по стеночке, и то чуть не пересчитал все ступеньки на лестнице всем своим многострадальным телом. И, как кульминация перечня неудач, уже на полпути к кухне входная дверь затряслась от ударов.

— Открывай, Орочимару! Я знаю, что ты там! — твою мать!

— Джирайя, чтоб тебе всю жизнь за жабами подглядывать, — зло пробормотал я.

Эта сволочь не отвяжется теперь. Сенсор, мать его. На моем доме есть несколько печатей, закрывающих от бьякугана и сенсорных техник, но Джи как-то их обходит в последнее время. Сэннин, блин.

Совершив титаническое усилие над собой, повернул к двери и потопал к ней.

— Ну, чего приперся? — открыв дверь и сощурившись от яркого света, спросил я. — Ты вообще какого здесь делаешь? Ученика нашел что ли уже?

Блин, холодно! А это что такое белое кругом? Снег? Правда?! Круто.

— Ну ты… — обломал весь кайф от созерцания белоснежной Конохи Джирайя. — Если начал пить, то делай это не в одиночку! Сопьешься же!

— Ты о чем? — нахмурился я, изображая попытку понять этого блондинчика.

— Ты себя видел?! — возмутился саннин. — Глаза красные, мешки под глазами, бледный, как снег этот треклятый. Ты что, уже вторую неделю не просыхаешь?!

— А, не кричи, — вот же шумное создание. — Проходи, нечего холод в дом пускать. И о чем ты вообще?! Я работал, не пил. Не ел даже! Какое сейчас число?

— Двадцать первое января! — сердито и как будто с претензией заявил мне Джирайя.

— Ну вот! Всего сутки, как я в Конохе, позавчера только с задания явился. Так чего ты орешь-то?

— А, так ты после миссии такой? — мгновенно подобрел и разулыбался мой, неизвестно-каким-образом, друг. — Прости, я думал ты во все тяжкие пустился после того… ну… после такой потери.

Я честно несколько секунд смотрел на него, пытаясь понять, о чем Джирайя сейчас говорит. Не знаю, может я отупел, но что-то до меня не дошло.

— Слушай, Джи. Я зверски голоден и сейчас очень плохо соображаю. Давай я сначала поем, а потом начну врубаться в ход твоих мыслей. Ага?

— О, я тоже поел бы! — оживился он. — Эти путешествия что-то изматывают. Может, сходим снова в ту забегаловку?

М-м! Мясо на открытом огне!

— А у тебя деньги есть? — мгновенно одернул я себя.

— А… — завис блондин, видимо, рассчитывая, что платить буду я.

— Прости, у меня ничего нет! За задание еще не заплатили, — развожу руками.

— О, точно! Давай позовем Цунаде!

— Гениально! Пошли! — у нее точно никогда с платежеспособностью проблем не было.

Спустя пятнадцать минут мы вдвоем уже торчали перед воротами дома нашей Сенджу. В клановый квартал нас пустили, хоть и смотрели как-то косо. А вот в дом вламываться мы не рискнули. Даже Джирайя понимал, что стучать ногой в дверь дома Цунаде опасно для здоровья, она, в отличие от меня сейчас, живет не одна. Если мы чем-то не угодим ее бабушке, то будет очень плохо. Всем.

— Выходи, Цунаде! Я знаю, что ты там! — где-то я это уже слышал.

Тишина.

— Что-то не сработало, — говорю Джирайе.

— Хм. Цуна!..

— А?

Честно, я сначала не понял, что произошло. Помню, что Джи открыл рот, начал кричать, а потом он пропал из поля зрения! А потом я почему-то оказался лежащим на земле, а воздух из моей груди вышибло ударом под дых.

— Придурки! — зло прорычал нежный девичий голос.

— И я, тьфу, рад тебя видеть! — обрадовался саннин, отплевываясь от снега, который почему-то оказался у него во рту. — Э, Орочимару!

Джи, заметив, что я лежу и не могу встать, поднял меня.

— Спасибо, — искренне благодарю его, — сейчас у меня что-то вообще сил нет.

— Цунаде, ты что делаешь, а? — накинулся на девчонку мой друг. — Видишь, Орочи и так плохо, а ты его еще снежками закидываешь! У тебя вообще совести нет, да?

Так это она снежки так кидает?! Блин, а чувство, будто кто-то хорошенько так заехал мне в грудь!

— Ох-хо-хо, простите-простите, — донесся до нас нисколько не раскаивающийся глубокий женский голос. — Чуть-чуть переборщила, руки сами кинули снаряд на громкий звук.

У меня такое чувство, будто вся деревня с ума посходила. Я сейчас не в Цукуеми? Точно?

— Мито-сама, — поклонились мы с Джирайей бабушке нашей подруги, — доброго вам дня.

— И вам привет, Орочимару, Джирайя, — благосклонно кивнула нам в ответ Узумаки.

Она величественно шагала к нам навстречу. Белое кимоно с пушистым воротником почти терялось на фоне снега, но алые волосы и оби в тон им горели подобно факелу. Выражение лица было, как обычно, строгим, но в глубине темных глаз плясали задорные искорки. Прекрасна, как и десять лет назад, когда я впервые ее увидел. И не скажешь, что еще через десять лет она нас покинет.

— Что привело вас к нам? — спросила подплывшая к нам женщина. Точно, словно подплыла, за ней даже следов на снегу не оставалось!

— Сегодня замечательный день, — начал заливаться соловьем Джи, — редко нашу деревню можно увидеть в столь необычном наряде. Мы хотели позвать Цунаде-сан, чтобы вместе насладиться незабываемым видом, Мито-сама.