Вначале будет тьма // Финал - Веллер Михаил - Страница 22

Когда Игорь позвонил в дверь, Лиза почти не удивилась. Она чувствовала, что в последнее время с миром что-то не так. Во-первых, черви стали вести себя слишком активно, как будто пытались выползти из предназначенного для них контейнера. Конечно, им это не удавалось, но каждый раз, поднимая крышку, чтобы прикормить червей, Лиза видела обрывающуюся за несколько сантиметров дорожку. Раньше путь наверх не был так популярен.

Во-вторых, Андрей. Лиза даже присела на пол, чтобы получше обдумать эту мысль. Что не так с Андреем? Смерть не была здесь ответом. Лиза знала, что такое горе. Сразу после школы она немного волонтерила в хосписе. Какие-то две недели, которых вполне хватило, чтобы понять, что горе ударяет и лупит так, что с человека сыпется социальная штукатурка. Иногда не выдерживают и стены. И лучше становится виден каркас. Горе, как тогда решила и навсегда взяла с собой это знание Лиза, подобно стихийному бедствию, которое проверяет на прочность. И в этом стихийном бедствии остаются целыми либо несущие стены (редко), либо то, что по сути своей ничего не поддерживало – вроде мягких игрушек и паспорта в кармане.

У Андрея со смертью Игоря рухнула возможность неопределенного отношения к брату. Теперь ему надо было понять, кого он потерял и что чувствует… Что бы он ни говорил – что любил или не любил брата, что знал его или не знал, что злится или горюет, – самым подлинным в его горе было недоумение.

Он впервые показал Лизе их с Игорем совместные фотографии, показал его страничку в сети, рассказал за эти дни, наверное, тысячи историй о нем и ни одну не досказал до конца. Прерываясь на полуслове, он опять уходил в мир обид, горя или любви. Говори, говори, мне интересно, как вы носили одну и ту же куртку и как каждому она была не по размеру. Говори, говори, мне интересно, как вы оба что? Как вы оба как? Как вы оба где? Когда Андрею удавалось четко вспомнить какой-нибудь день, какую-то мелочь их с Игорем реальности, Лиза видела, что наступает освобождение и происходит реальное, а не воображаемое.

Все это Лиза не то чтобы обдумывала, нет. Она пыталась схватить и построить вокруг себя приходившие образы. Это была еще одна «фишка», подаренная мамой: дать пространство и время вопросам, расположиться вокруг физического тела и понаблюдать, как они колышутся или прорастают в своем, от ее воли не зависящем направлении.

Что же было не так? Лиза сделала глубокий вдох и задержала дыхание. Тик-тик-тик. Вместо привычной волны горячего вдруг пришел холод. Лиза выдохнула. Звонок. Комната после выдоха неуловимо изменилась. Будто между ней и Лизой раньше была запотевшая линза, но теперь ее протерли, и предметы стали ближе и реальней.

За дверью стоял Игорь. Лиза узнала его сразу. Эти глаза. Этот подбородок. Почти Андрей, совсем не Андрей. Взгляд глубже повернут внутрь. И тише. И темнее. Внутри, как при задержке дыхания, стало холодно. «Смерть», – пронеслось в голове. Он мертв? Так что же, может, это продолжение осознанного сновидения? Может, когда она закрыла глаза, села в медитацию, то провалилась в осознанный сон, столь глубокий план бытия, где возможен контакт с духами? Как бы подтверждая ее мысль, Игорь незаметно кивнул. Что она может сделать для него? Что он хочет передать ей или рассказать?

Все эти вопросы носились у нее в голове, пока Игорь, почти как живой, стоял перед ней, проходил на кухню, садился на стул. Он был весь погружен в себя, взгляд его скользил по мебели, останавливался на ней. Она заметила, что ему грустно, что он чем-то взволнован и хочет что-то сказать. Сказать о чем-то важном и чувственном, что часто остается несказанным, потому что люди мало придумали для этого слов.

– Болеешь? – спросил он.

Лиза поняла, о чем он. Но зачем он спрашивает о бесплодии? Разве это не жестоко с его стороны?

– Белые полосы на лице, – как бы почувствовав ее замешательство, Игорь дал ей воздух для маневра.

– Не обращай внимания, так, макияж.

Она дотронулась до лица рукой и заметила белую краску. Странно. Неужели это не сон? Она накрасила лицо еще утром, забыла об этом, и вот сейчас он на ней. Она включила воду, открыла окно. Воздух и вода должны были помочь решить, где она.

– Ты живой? – спросила она замеревшего, совсем ушедшего в какие-то далекие мысли Игоря. «Разве он живой?»

– Почти. Как видишь, – механически ответил он и заплакал. Заплакал. Он плакал совсем как Андрей, но, кажется, совсем не замечал своих слез.

Он устал, поняла Лиза. Его предали, поняла Лиза. У него нет дома, поняла она.

– Теперь у тебя есть семья, – сказала она и обняла его, – ты будешь нам братом.

Лиза предчувствовала, что совсем скоро с ними произойдет что-то важное. Может, этот человек – предвестие новой Москвы, без антоновых, анархистов, летающих дронов, жужжащих о войне? Москвы, в которой встретятся разъединенные семьи?

Она уже слышала шаги Андрея по мостовой, шаги Андрея, получившего бомбу, шаги Андрея, взволнованного и спешащего домой.

И снова на главную площадь пришли люди, и не было там служивых, и не было там людей в форме, и было там меньше людей, чем даже раньше на митингах, но были там врачи из больниц и врач по имени Василий. И был он странен, так что сказали о нем, что спятил. А другие сказали, что Ангелы выбрали его спасти людей и пресмыкающихся.

И Василий сказал, что прошлой ночью, когда Демоны и Ангелы приходили к людям, к нему приходила большая Ящерица и говорила, чтоб он отдал солнечные батареи и единственный солнечный госпиталь свой в управление рептилий, и долго били его и отпустили только потому, что в больнице его лежат дети Ящерицы и он один еще умеет лечить их. И что он, как врач, не может уйти сейчас, пока в его госпитале умирают люди, пусть и дети Ящерицы, но он просит людей уходить быстрее из города и не ждать спасения от людей в форме, даже если они предложат батареи, еду и свет. И предложил он выбрать тридцать человек из числа пришедших на площадь, тех, кто не обогатился за прошлую ночь, но стал беднее, тех, кто будет собирать экипажи и уходить из города. И выбрали Семена, программиста; Серафима, священника; Лизу, йогиню; Виктора, писателя; Жанну, журналистку; Тима, официанта; Федора, дворника; Сергея Сергеевича, топ-менеджера; Варвару, тату-мастера; Андрея, художника; Евгения, ресторатора; Евгения, полицейского; Майю, зоолога; Леонида, модель, и еще нескольких, чьи имена и профессии не записали.

И на третий день начали уходить из города. И шел снег. И была радость и веселие тех, с кем были Ангелы, и злоба, и голод, и страх тех, с кем были Демоны. И уходили одни на восток, а другие на запад, а третьи на юг, и на север никто не шел.

И те, кто шел с Лизой, йогиней, дошли до деревни Звездной, где стояло двадцать пустых домов и где были русские печки, и леса, и древесины довольно. И Лиза предложила тем, кто хочет, остаться, а если кто захочет идти дальше, выбрать нового руководителя и идти. Но все, кто шел с Лизой, решили остаться в деревне, и остались. И прожили там до весны, а летом двадцать человек ушли, а остальные, числом сорок два, остались.

И те, кто шел с Виктором, писателем, дошли до Владимира и там поселились. И дошло из них сорок человек.

И те, кто шел с Тимом, официантом, разбрелись, и осталось от них семеро человек.

И те, кто шел с Варварой, тату-мастером, стали разбойниками.

И те, кто шел с Евгением, ресторатором, дошли до самого Израиля, и жили там, и никогда не вспоминали дороги.

И те, кто шел с Федором-дворником, пришли к границе Санкт-Петербурга, и там расстреляли из них многих, но двадцать человек выжили. И двадцать пришли в Петербург и получили компенсации.

А об остальных ничего не известно.

И Василий, врач, который остался в городе, в солнечном госпитале своем, дождался конной помощи, а кто прислал ее, неизвестно – только Ангелы помнят, кого прислали. И вывел он из города сирот и больных и умер вскоре.