Предрассветная тьма (ЛП) - Коул Стиви Дж. - Страница 26

— Я не должен хотеть тебя так, — шепчет Макс у моих губ, от его горячего дыхания кожа покрывается мурашками. Я резко закрываю глаза, когда очередной его долгий выдох переходит от его рта к моему. — Скажи мне нет, — говорит он, его губы едва касаются моих.

Я сглатываю как раз тогда, когда его тёплые губы накрывают мои. Он забирается на кровать, его руки всё ещё обхватывают моё лицо, когда его поцелуй становится настойчивее. И этот поцелуй, хотя он и нежный, всё равно каким-то образом животный, грубый и жесткий. Серьезность ситуации очевидна с каждым прикосновением, каждым вздохом, но внутри неё такая глубокая красота, слова никогда бы не оценили её по достоинству. Сделав паузу, Макс стонет. Пальцами он накручивает мои волосы, тогда как языком он дразнит мои губы. Я наслаждаюсь мягким ощущением его рта, как кусочком пищи, брошенным крестьянину. Я получаю удовольствие от этого, потому что это то, чего мне до смерти хотелось, не важно, насколько это неправильно или порочно. Я так долго хотела этого от него. Этот поцелуй предоставляет мне подтверждение всех моих желаний. Каким-то образом, в тёмных глубинах этого кошмара я нашла какую-то испорченную версию любви — и я верю, что это единственный язык любви, который я когда-либо пойму. Я отдала себя дьяволу, а Бог помог мне, все несчастья стоили того, ради этого самого момента.

Макс прижимается лбом к моему лбу, большим пальцем он гладит меня по подбородку.

— Я ничего не могу поделать, — его дыхание обдаёт теплом мой рот. — Ни один не смог бы…

И наши губы снова соединяются. Я чувствую, как каждая частичка меня начинает таять, и внутренне я кричу себе взять себя в руки, но Макс — всё в нём, те части, которые он считает, разрушены, испорчены, как он прикасается ко мне, как будто в этот момент я всё — ну, я просто не могу это остановить. Он прав. Мы правы, и иногда, да, иногда, возможно, судьба должна испортить каждую последнюю вещь в твоей жизни, чтобы поставить тебя на место, потому что именно здесь я и должна быть. Я чувствую это всем сердцем, хотя разум хочет это опровергнуть.

Руки Макса скользят по моей шее, плечам, бокам. Он хватает меня за талию, его губы всё ещё крепко прижимаются к моим. Его пальцы вздрагивают на моих боках, и он стонет, прежде чем отстраняется от меня.

— Не останавливайся, — шепчу я, обвивая его шею руками.

Ещё один поцелуй, и мы исследуем друг друга руками, но как только я касаюсь пальцами пояса его джинсов, он отстраняется от меня, чтобы встать, и отступает, склонив голову. Я встаю с кровати и пристально смотрю на него.

— Я не могу, — он останавливается и смотрит на меня долгим взглядом. — Ава, я не могу… — говорит он, хватая меня и швыряя к стене, целуя меня, как будто я его тот самый чёртов вдох.

Воздух, окружающий нас, тяжёлый от первобытной энергии — жесткого желания и страсти. Его руки путешествуют по мне. Мои пальцы впиваются в его огромные бицепсы. Он владеет частичками меня, которыми ему не следует владеть, и я в некоторой степени уверена, что он знает.

Рыча, Макс собирает мои волосы в кулак, прежде чем снова от меня отстраниться.

— Чего ты от меня хочешь?

Мне хочется крикнуть: «Чтобы ты любил меня», но я не могу этого сказать. Я прекрасно понимаю, что влюблена в очень плохого человека, что я предала саму себя, а когда ты предаешь себя, ты по-настоящему потерян. Поэтому, взамен, я шепчу:

— Ничего.

— Окажи мне услугу, Ава, — он прижимает палец к моим губам и напряжённость в его глазах превращается в беспокойство. — Если я когда-нибудь спрошу тебя, что ты ко мне чувствуешь, просто не говори мне. Никогда мне не говори.

И после этого он поворачивается и выходит из комнаты, оставив меня растерянной и испуганной, что единственный человек, к которому моё сердце способно на такие чувства, — это сам Бог смерти. И хотя я в полной мере осознаю, что стремлюсь к тому, что, я знаю, однажды может забрать мою жизнь, я ничего не могу с этим поделать. Всё, что моё сердце постоянно твердит мне, что некоторые вещи стоят того, чтобы рисковать, потому что без определенных вещей тебе всё равно лучше быть мертвой.

Глава 20

Макс

У меня голова идёт кругом. Я потерял с ней всякий чёртов контроль, и мне требуется каждая капля человечности во мне, чтобы не повернуть, чёрт возьми, назад и не пригвоздить её к той грёбаной стене. Я хочу пометить её, оставить на ней свой след. Я хочу заявить на неё свои права — но это, чёрт побери, ни к чему не приведет.

Эрл сидит за столом, как обычно курит. Он поднимает глаза от газеты, которую читает.

— Она уже готова? — спрашивает он, зажимая в зубах сигарету, когда его губы двигаются, пепел падает на пол.

— Нет, — я прохожу мимо него. Меня уже тошнит от этих ублюдков, задающих один и тот же вопрос. — Она будет готова, когда я, блин, скажу, что она готова.

— Почему она не готова, Макс? — спрашивает Эрл. Я останавливаюсь и, медленно повернувшись, смотрю на него. Гнев пульсирует по моим венам при мысли, что на самом деле придется её отпустить.

— Потому что она не готова, — я делаю к нему шаг. — У неё была жизнь, и потребуется гораздо больше треклятого времени, чем грёбаное отчаяние, чтобы разбить надежду, — ещё один шаг. — Вот почему.

— Что ж, если она не будет готова ещё через одну неделю или около того, можно будет просто убить её, — он ухмыляется, показывая свои грязные, кривые зубы. Эрл тянется к пиву, и я выбиваю его у него из рук. Банка ударяется об пол, пена разбрызгивается. Он оглядывает меня с ног до головы, скорее всего обдумывая то, как сильно я надеру ему задницу, если он попытается мне что-нибудь сделать.

— Как я и сказал, — говорю я, собираясь выйти из комнаты, — она будет готова тогда, когда я скажу, что она, чёрт побери, готова. И её мы убивать не будем. Я скорее убью тебя, сукин ты сын.

— Можно подумать, — кричит он из кухни, — что ты к ней неровно дышишь.

Игнорируя его замечание, я быстро поднимаюсь по винтовой лестнице и запираюсь у себя в комнате. Я меряю комнату шагами, потирая ладонями лицо. Долго пялюсь на пачку сигарет в углу комода, потом хватаю её и зажигаю одну сигарету, дымя как чёртов паровоз по пути к окну. Зажимаю сигарету между губами, пока пытаюсь открыть старую деревянную раму. Наконец она с грохотом широко распахивается, скрипя, кода я поднимаю её. Холодный декабрьский ветер врывается внутрь, и у меня напрягаются мышцы. Вот, что мне нужно, — охладиться. Что-то, что вернёт меня в реальный мир, что-то, что встряхнёт меня и вернёт к тому, что я должен сделать, но потом ветер вздымается вверх, и я чувствую женственный запах Авы, исходящий от моей кожи. Я зажмуриваю глаза и со стоном вдыхаю, снова поднося к губам сигарету. Никотин проникает глубоко внутрь моих лёгких густым облаком.

Ей придётся уйти отсюда. В конце концов — живой или мёртвой, и прямо сейчас, я пытаюсь решить, какой путь лучше. Что хуже для неё: быть проданной какому-то придурку или быть убитой мной? Я мог бы сделать это, и она даже не узнает. Пока она спит. Я мог бы открыть дверь и пустить пулю ей в голову, и она даже не выйдет из царства сна. Но от этой мысли у меня к горлу подступает желчь. Я бы этого не сделал. Нет необходимости. И я не позволю продать её. Вот, что мне нужно решить на самом деле: собираюсь ли я оставить Аву, или я собираюсь её освободить.

Два часа. Я провел два часа, погруженный в свои противоречивые желания. Я выкурил пол пачки сигарет, прежде чем вышел из комнаты и направился в подвал. Когда я открыл дверь, Ава лежала на кровати, одетая в футболку и шорты, волосы собраны в небрежный пучок, и она уже прочитала четвёртую часть книги, что я ей только что принёс. Девушка не поднимает глаз, когда я пересекаю комнату, она просто продолжает читать.

— С тех пор, как я тебя увидел, — я останавливаюсь у кровати, забираю книгу из её рук и бросаю на пол. — Послушай меня, с тех пор, как я увидел тебя, всё, о чём я могу думать, — какой вкус у твоих губ.