Святой Грааль (СИ) - Орлов Борис Львович - Страница 5

Ох уж эти дети… все проблемы из-за них… или из-за их отсутствия. Что лучше, что хуже — неизвестно. Потому что есть дети, просто дети — маленькие, забавные, неуклюжие. Счастливы те матери, которые могут себе позволить иметь детей. А есть — наследники. И большинство из тех, кого я знаю, мечтают именно о них. Ведь наследники — это гарантия. Наследники — это власть. А кто же из моей родни не хочет власти? Вот я бы предпочла иметь просто детей. Но это невозможно. Увы.

Так что, если Господу будет угодно, граф Тулузский скоро получит еще одного наследника. Ну, или правильнее сказать — получит, если отберет его у моей матери. Да и не только его, но и старших. Конечно же, я забрала их с собой. Так что пусть попробует. А у моей матери так просто ничего не отберешь, уж я-то знаю. Но, чем бы дело ни кончилось, к Раймунду я больше не вернусь. Ни за что.

Какая я стала толстая, ужас просто. Как гусыня. Да, ломтик гусиного паштета — это было бы сейчас неплохо. И немножко репы. И, пожалуй, фиников. Ах, какие финики присылал нам Саладин, мой неудавшийся свекор… Мммм… не финики — чудо! так и таяли во рту… Да, тогда, в Палестине, мне эта идея с замужеством казалось бредом, но теперь… Может, было бы и не так плохо? Уж точно лучше, чем сейчас. Ведь в результате я все равно вышла замуж по желанию моего брата. Так какая разница?

А если бы еще можно было не разлучаться с Беренгарией… Ах, дорогая моя сестрица! Каким прекрасным кажется мне теперь то время, что мы провели с ней вместе! Если бы можно было вернуться назад…

Может быть, и Ричард вел бы себя иначе, породнившись с Саладином? И до сих пор был бы жив? Кто знает… Но я уверена, что нам с Беренгарией в Палестине жилось бы куда лучше, чем здесь.

Хотя если судить по последним слухам, то теперь жизнь Беренгарии переменилась к лучшему. Ведь она обрела потерянного сына! О котором совсем недавно и не подозревала. Вовсе. О да, это так трогательно… Саладин бы эту ее выходку оценил, он любил такие ироничные шутки. Не хватало лишь принародного воссоединения матери и сына с их отцом, моим дорогим братом. А ведь и до этого могло дойти… Но было бы чересчур даже для нашей семьи. А теперь и попросту невозможно.

Не думаю, что ее держат там силой. Рассказывают, что она сама приехала к нему и открыто признала своим сыном. Ну я-то знаю, что никакого сына нет и не было, но раз ее это устраивает… В конце концов, если нашелся хоть один мужчина на всем свете, который хочет и может ее защитить… что ж… так тому и быть. Как его ни назови.

И мне совсем не обидно за брата, ведь я-то помню, что на самом деле представлял собой их брак. Я видела все день за днем. И для меня они давно существуют как два не связанных никакими узами человека. У меня был любимый брат, и я была рада, что он есть. У меня была подруга, дорогая моя сестрица, и я была счастлива, что нам довелось встретиться. А то, что у них ничего не вышло… не мне их судить. Еще неизвестно, как я бы поступила на ее месте.

Мне бы со своими горестями разобраться. А тут еще мать затевает крестовый поход, только не на восток, а на север. Из ее язвительных слов мне стало ясно: мой "племянник" мужчина хоть куда. И просто так с ним не справится. Но одолеть как-то нужно. И желающих хватает, очень уж привлекательный кусок эта самая Англия. Хотя на мой вкус — глухомань, с Сицилией или Палестиной не сравнить. Только вот незадача: они много хотят, да ничего не получат. Во всяком случае, пока мать жива. Ведь у нее есть мой младший братец Джон, который будет делать то, что она скажет. Как делал всегда. И если война будет, то без Джона она не обойдется. Но никто не заставит меня поверить, что он хочет чего-то подобного. Все, чего он хочет — чтобы его оставили в покое.

Так что, если матери так или иначе удастся одолеть самозванца, то ни Джона, ни Беренгарию ничего хорошего не ждет. Мою названную сестрицу сошлют в самый глухой монастырь, а Джона посадят на английский трон. А это немногим лучше. Мать примется снова править, а уж это она любит. И братец снова останется ни с чем. А если верх одержит Робер, то Беренгария может торжествовать, но Джону снова не поздоровится. Да ещё как!.. Отрубят голову, принародно… Такой уж он невезучий, толстяк-слизняк, но я его люблю… И мне его жаль. У меня хотя бы есть дети, а у него вообще ничего, кроме Изабеллы, с которой он видится только на людях. Впрочем, как поговаривают, имеются какие-то бастарды… Но даже если они и есть, им явно далеко до этого Робера.

Как же так получилось, что Джону и Беренгарии, единственным моим близким людям, грозит моя же собственная мать? И ведь ничего с этим не сделаешь. Если только…

Беренгария не писала мне после того, как уехала из монастыря. И я ее не виню. Она опасается не меня, а моей матери. И вполне обоснованно опасается. Но я-то могу написать ей? И повод есть вполне веский. А для благородной дамы просто обязательный — соболезнования.

Сегодня же и напишу — пока мать не вернулась вместе с Джоном. Вот только съем чего-нибудь. Например, яблок. Или грудинки? А лучше яблок и грудинки…

Да уж, заснуть в ту ночь лондонцам было не суждено. Примерно через час после того, как очумевший от усталости гонец свалился на руки встречающих и прохрипел: "Ликуйте, люди! У короля Робера родился сын!", разбуженный троими родичами Маленького Джона королевский алхимик Эдгар Годгифсон, спросонья сунул факел в бочонок не с фейерверками, а с порохом, и бухнуло так, что не то, что в Лондоне — в Оксфорде вороны с деревьев попадали! Впрочем, бог и в этот раз оказался на стороне дураков и пьяных: никого не убило и не ранило, только Вигмунда — почтенного отца семейства из рода Литлей шваркнуло в колючую живую изгородь, да самого преславного алхимика уронило в сточную канаву. Но всё это прошло почти незамеченным, потому как в Тауэре уже началась Большая Королевская Пьянка, вскоре выплеснувшаяся на улицы города…

Ветераны "Второго Интернационального пехотного полка Красных Швабов, да заступится Святая Дева Мария Тевтонская за их врагов" вошли в город с юга, а "Отдельного Валлисского Ударного батальона Героев, Презрительно Смеющихся Смерти В Лицо, имени Святого Чудотворца Давида из Вэллиса" — с севера, и двинулись навстречу друг другу, не пропуская ни одной улицы, ни одного переулка и ни одного дома. И отовсюду они извлекали мирных, насмерть перепуганных обывателей, после чего разворачивалась примерно следующая сцена…

— … Tovarishch efreytor! Ещё одного нашли!

— Тащи его сюда! Поставьте передо мной! Та-а-ак, и кто это тут у нас?..

Факел тычется чуть не в самое лицо бедолаги…

— Ага… Как звать?! — громогласный ефрейторский рык эхом мечется по улице. — Кто таков будешь?!

— А… ва… это… Эгфри я… Эгфри Огсон, значится… бочар…

— Ага… А короля нашего ты любишь?

— Дык… я ж… конечно!..

— А па-а-аччему тогда трезвый?! У короля Робера сын родился, а ты не рад?!

— Да как же… я ж… не знал я, ваша милость…

— Какая я тебе "милость"? Я не милость, а tovarishch efreytor! А вот ты… Раз нашего короля любишь и уважаешь — пей!

Перед обалдевшим бочаром появляется полуведерный кубок с элем и кусок хлеба с копченым мясом, которые по цепочке передали из обоза…

— А ну — до дна, за славного короля Робера и его первенца!

— Бульк-бульк… ик… бульк…

— До дна я сказал! Вот, молодец… Теперь закуси, Эгфри Огсон, бочар, да беги домой. Буди всех своих и волоки их к Тауэру — там Пресветлый король Робер велел для всех столы накрывать! Ну!

— Вечна… ик… ой! Многая лета королю! Ик… Ур-р-ра-а-а-а! Spartak champion!..

… А в Тауэре уже пылали факелы, на каждом очаге и в каждом камине жарилось что-то свежее и вкусное, во всех залах стояли открытые бочонки с элем и вином. Мои соратники подошли к делу празднования дня рождения наследника обстоятельно и всерьез…