Обман (СИ) - Субботина Айя - Страница 55

Я чувствую оргазм на маленьком клочке чудом уцелевшего разума. Чувствую, как член напрягается внутри, становится больше и Вера вбирает в себя все, громко рассказывая, что кончает от того, какой я офигенно большой и твердый, и как меня много внутри нее.

Это лучше, чем финальный свисток, и поэтому у меня больше нет ни единой причины сдерживаться.

Она так сильно сжимает мой член, словно хочет выдоить всего, забрать каждую каплю.

Я в раю.

В нашем с ней раю.

Что делают люди, после того, как у них случился фантастический секс на пляже? В книгах лежат в обнимку, о чем-то мило болтают. В фильмах камера обычно просто уходит в закат. Я никогда особо не задавался мыслью, почему. Тысячу раз ездить на всякие курорты, но вот так получилось, что мой первый секс в песке случился именно с Молькой.

И в самый романтический момент, когда парочка насытилась друг другом и пришло время о чем-то мило шептаться…

В общем, пока я усиленно думаю над тем, из каких мест, кроме задницы, буду сегодня выковыривать песок — и не факт, что только сегодня — Молька испуганно шепчет мне на ухо:

— Червинский, знаешь… кажется, по мне что-то ползет.

— По спине? — уточняю я, сдерживая улыбку, потому что как раз глажу ее кончиками пальцев.

— Ага, ниже правой лопатки. — Верочка сосредоточенно сопит, а потом, сглатывая, задает еще один вопрос: — А здесь водятся всякие… ну, ядовитые змеи и жуки.

— Лягушки, — подсказываю я, чуть ускоряя движение, и Молька еще крепче прикипает ко мне. Я бы сказал, что она даже во время оргазма так ко мне не липла известным местом, как сейчас с перепугу. Слышишь, Семен, надо постараться еще разок впечатлить девушку.

— Правда? — совершенно серьезно переспрашивает Молька.

— Я точно не уверен, но если ты полежишь спокойно пять минут, могу проверить.

Мои глаза давно привыкли к темноте, поэтому ее лицо сейчас — такой особенное.

Перепуганное и еще румяное после секса. Просто загляденье. И еще эти крупинки песка на коже.

Да, Сеня, я в курсе, что баран и не надо было городить огород, а взять ее разок, пока у нас все так хорошо складывается. Так сказать, отшлифовать наши мирные переговоры. Но я вот задом чувствую — тем самым, где привезу домой столько песка, что хватит на пристройку к дому — что вся наша с Верой жизнь такой и будет: даже в старости, когда у нас выпадут зубы, будет стараться укусить друг друга. Вставленными челюстями.

Вера осторожно перекатывается на живот, пока я громко соплю и делаю вид, что разыскиваю несуществующую лягушку.

— Бля! — непроизвольно вырывается у меня, когда из темноты на меня смотрит пара глаз.

Вера, словно солдат после команды «В атаку!» вскакивает на ноги меньше, чем за секунду, при этом покрывая меня песком из-под своих… копытцев.

— Убери ее от меня! — орет так, что после этого у меня не остается никаких сомнений — сегодня мы точно станем изюминкой развлекательной программы, если только нас не спалили парой минут раньше. — Я боюсь лягушек! И вообще! Меня тошнит по утрам! Я беременная! Меня нельзя кусать!

Я уже открывать рот, чтобы посмеяться, но та пара глаз никуда не делась.

Перебирает лапами прямо в нашу сторону.

Восьмью. Мохнатыми. Лапами.

Да, я взрослый мужик. Я могу в зубы дать, могу штангу на сто кило запросто от груди пожать, и обучен рукопашному бою, и вообще — скала.

Но я до усрачки боюсь пауков.

Откуда на песчаном пляже трехметровый паук?!

Я потихоньку, чтобы не потерять свою мужественность, отступаю вслед за Верой. А когда наталкиваюсь на ее плечо, шепотом говорю:

— Может ты что-то на себя накинешь, и мы правда вернемся в номер?

— Я по-твоему совсем ненормальная — голой бегать? — шипит адская козочка, но уже не кажется такой испуганной. — Слушай, а ты уверен, что это — лягушка?

— Вера, это паук, — сквозь зубы говорю я, потому что чудовище быстро перебирает лапами в нашу сторону.

В моем воображении оно уже рядом: шевелит жвалами и с аппетитом заталкивает меня в рот передними лапами.

Откуда на пляже паук?!

— Паук? — Голос Верочки из испуганного становится каким-то до странно заинтересованным. — Что, правда, паук?

Моя бесстрашная Жанна д'Арк перестает отступать. Наоборот, берет в руки знамя победы и смело несет его в бой. Я уже не знаю, что пугает меня сильнее: огромная мохнатая тварь или образы моей умирающей от ядовитого укуса женщины. Второе сильнее, раз я быстро перегораживаю ей путь, осознавая, что в это время маленькие жвалы нацелены в мою сторону. Интересно, это самец или самка? Говорят, у самцов там сперма. Не хотелось бы умереть от укуса спермой в ногу.

— Марик, успокойся, это же птицеед, они вообще не опасны. Но в руки лучше не брать, потому что от страха они начинают чесать брюшко и счесываю на кожу щетинки. Это хуже, чем занозы.

Как будто песка в заднице мне мало для всей остроты приятных ощущений.

— Вот, правильно, — уверенно беру ее за руку и пытаюсь оттянуть назад, но это все равно, что пытаться снять с прикола крейсер Аврору. — Вера, тебя тошнило, помнишь? А если оно на тебя живот почешет?

Адская козочка хитро стреляет взглядом в мою сторону и говорит:

— Так-так-так…

— Ничего не знаю, — на всякий случай и заранее открещиваюсь от всего, что только что взбрело в ее гениальную голову.

— Значит, кто-то у нас вскрыл свою слабость…

— Вера!

— Червинский, прямо сейчас, клянись: дашь мне подумать с этим дурацким замужеством!

— Или что? — Даже песок в заднице делает большой фейлспам, потому что этот вопрос прямо-таки напрашивается на провокацию в ответ. Она что — правда не хочет за меня замуж? После того, как мы только что зажгли? Господи, ты уверен, что не вложил в эту женщину двойную порцию упрямства? Где-то какой-то другой явно недодал. Вот мужику-то повезло.

— Или я познакомлю тебя с этим милым парнем. Очень близко.

Я бы сказал «да пожалуйста», но ведь она так и сделает. Это же моя Верочка: в хорошем и не очень смысле этого слова.

— Я хочу на тебе жениться.

— Через год, — тут же выдвигает условия эта паршивка. — Считай, что у тебя — испытательный срок.

— А апелляция? — Она отрицательно водит пальцем у меня перед носом. — А амнистия? А скостить срок за примерное поведение?

— А два года из-за неуважения к суду?

Связался на свою голову с умницей-красавицей.

Но ведь правда люблю ее, как больной. Мазохизм какой-то: не хочу другую, не хочу более покладистую, спокойную, или более глупую. Хочу Верочку, от которой у меня до сих пор яйца поджимаются. И почему-то абсолютно уверен, что даже когда будет тихо и спокойно, скучать нам точно не придется.

— Три? — с ангельской улыбкой заявляет Вера.

— Год! — миролюбиво поднимаю руку. — Согласен! Испытательный срок — так испытательный срок!

— Масик! — орет кто-то из зарослей в глубине пляжа, и до меня доходит, что на этот раз я все-таки поспешил.

Ну кто тут из нас троих может быть Масиком?

Только вот это мохнатое чудовище[1].

Пока Вера триумфально пританцовывает на теплом песке, я с тоской наблюдаю картину: какая-то пожилая, одетая в костюм а ля Тропиканка мадам в соломенной шляпе (от луны она, что ли, голову бережет?) колобком выкатывается на пляж и ориентируясь на мои выразительные подсказки руками, подбегает к нам.

Через пять минут, после того, как я едва не седею, разглядывая трогательную сцену воссоединения чудовища с мамочкой, она рассказывает целую душещипательную историю о том, что Масик у нее очень трепетный и крайне деликатный, а здесь они не отдыхают, а работают. Приехали со съемочной группой снимать моделей в купальниках и всяких экзотических тварях. А «злые черствые тощие селедки» выпустили бедного Масика, потому что не хотели с ним сниматься.

— А они только с Масиком не хотели сниматься? — интересуется Вера, увлеченно разглядывая птицееда, банку с которым женщина прижимает к груди даже боюсь представить, с какой силой. Чудо, что не раздавила до сих пор.