Локи Выдумавший обман (СИ) - Субботина Айя - Страница 11

Жаль, что не могу надеть на нее ошейник прямо сейчас. Тогда бы маленькая Овечка знала и чувствовала, что со мной делают ее слова о ванильном сексе утром.

Я не врал, когда говорил про бархатную коробку для настоящего подарка. Ошейник сделал мастер из Тени точно по моему эскизу. Я не спал всю ночь, потому что стоял над чертовым вампиром, как вкопанный, пока он не закончил работу, но результат превзошел все мои ожидания. Сейчас он лежит на заднем сиденье моей машины в красивом футляре и ждет звездного часа.

Александра бросает кольцо в карман моего пальто и мотает головой, вынуждая разжать пальцы на ее затылке. Она правда думает, что я подарил ей бижутерию? Шаг вперед и два назад. Эпик, как говорится, фэйл.

— Я до девятнадцати лет как-то нормально и безопасно жи…

Закончить она не успевает, потому что порыв ветра проносится у нас над головами настоящим торнадо, и огромный клен справа начинает жутко трещать и кренится в нашу сторону. Слишком быстро, чтобы моя маленькая Овечка смогла сориентироваться и избежать несчастного случая. Но ведь рядом есть я — принц в, мать его, «Армани»!

Успеваю сграбастать Александру в охапку и вывести из-под удара, хоть все же огребаю ветками по спине, когда здоровенная тяжелая крона валится в полуметре от нас. Секундная пауза и гробовая тишина, пока Овечка смотрит на меня глазами испуганной мыши — и мир снова оживает.

Что и говорить — студентам-медикам теперь явно не до учебы. А моя маленькая Александра точно раздумала пускать в ход свой острый язык. Ее рука дрожит, когда Овечка поднимает ее, чтобы стереть что-то влажное у меня над бровью. Оказывается, это кровь.

— Я же говорил, что со мной ты в безопасности, — напоминаю и возвращаю кольцо на ее палец.

Александра в шоке, и это нормально — суток не минуло с тех пор, как она второй раз прошлась по грани между жизнью и смертью, но в ней говорит не рассудок, а эмоции, но я все равно присвистываю, когда она вдруг говорит:

— Поехали в ЗАГС, Алексей Черных, только ни слова о коленях.

Если бы я не чувствовал, что она совершенно невинна, то был бы железно уверен, что меня разводят, как молодого и зеленого. Потому что ни одну ее реакцию я до сих пор так и не смог разгадать. Александра «Бермудский треугольник» Черных. Звучит, черт побери!

Одна проблема: женитьба никак не входит в мои планы.

Телефон вибрирует в кармане, и я жопой чувствую, что это еще одно послание от папочки.

«А придется, сынок» — написано электронными чернилами его явно дрожащей от смеха рукой.

Я осторожно, стараясь не делать резких движений, прямо как кролик перед удавом, снимаю руку Александры со своего локтя. Мою Овечку порядочно потряхивает, и нет никаких сомнений, что пара чашек горячего чая или кофе в прикуску со сладостями приведут ее душевное состояние в норму. И мысли о скоропалительном браке покинут хорошенькую голову так же быстро, как и родились в ней. Очень на это надеюсь, а если нет, то у меня большие проблемы, потому что я собирался получить статус «жениха», тем самым обеспечив себе постоянный и законный доступ к телу на все двенадцать дней. А потом, решив свою проблему с малышкой Александрой, просто уйти в закат.

Хотя нет, вру.

В моем плане есть еще один изъян, и он такой стремный — проклятый сленг! — что пока просто не хочу о нем думать. Возможно, я просто испытываю жалость к славной малышке, потому что мне бы не хотелось видеть ее в гробу до того, как Александра познает все прелести взрослой жизни.

— Нам нужно в медпункт, — стуча зубами, говорит Александра.

Не сопротивляюсь и позволяю ей увести себя в глубины учебного корпуса. Как раз хорошо, потому что терпеть не могу, когда вокруг слишком много смертных. Чувствую себя слоном в посудной лавке со своими «тузами в рукаве».

В медпункте нас встречает тучная медсестра и сразу тянет ко мне свои руки, как будто я — желанный гость, которому забыли выстелить ковровую дорожку. Александра стоит у меня за плечом и с каждой секундой становится все бледнее и бледнее. Не успеваю сесть на кушетку, как за окном раздается громкий «Бах!» выхлопной трубы, и моя Овечка просто садится на кушетку, как будто ей подпилили ноги.

— Вот она, — отвожу руку медсестры, когда та пытается что-то там выщупать у меня на лбу. — Она же студентка-медик? Справится.

Я добавляю к словам пару купюр и с очаровательной улыбкой предлагаю ей пойти выпить кофе. Ее словно ветром сдувает: через секунду в пропахшем лекарствами тесном кабинете остаемся только мы вдвоем и, должен сказать, это немного будоражит кровь. Даже противный химозный запах не в силах перебить тонкий аромат ее невинности, и он так сильно меня искушает, что приходится заложить ногу на ноги, чтобы не пугать малышку своими слишком очевидными мыслями.

— Это нормально, что мне страшно? — говорит моя Овечка, промокая царапину у меня на лбу какой-то бесцветной дрянью. Даже не щиплется.

— Всем страшно, когда на них падают деревья. — пытаюсь философствовать я, потому что у меня нет для нее ответа. Откуда я знаю, страшно ли ходить по краю смерти, если никогда этого не чувствовал. И, надеюсь, не почувствую.

— И чуть не сбивают машины, — добавляет Александра.

Она пытается подойти ближе и хмуро смотрит на мои ноги. Приходится расставить колени и быстро, пока она не сообразила, что к чему, прижать ее к себе. Руки укладываются на симпатичные изгибы ее бедер, как будто там им самое место. Александра же только сосредоточено делает свою работу. Втирает мне в лоб какую-то зловонную мазь, и я почти готов прыгать от радости, потому что она хоть немного, но перебивает ее сладкий аромат.

— Ты правда миллионер? — спрашивает Овечка, сгребая со стола испачканную вату и бинты.

— Это имеет значение? — Уверен, что для нее — нет, иначе приклеилась бы ко мне еще вчера, когда увидела мою тачку. Тогда все было бы проще. И совсем не интересно, если уж быть до конца откроенным.

— Просто не понимаю, зачем тебе я? — Она подносит к моему носу растопыренную ладонь и стучит пальцем по кольцу на безымянном пальце. — Может быть…

Вы будете смеяться, но она снова не успевает закончить мысль, потому что над нашими головами раздается хрустящий скрежет — и старая лампа с тремя рожками срывается вниз, словно уродливое семечко. Я и сам не очень в курсе, как успел схватить Александру и опрокинуть ее на пол, прикрыв собой. Звон разбитых плафонов немного глушит мое: «сука, блядь, когда это кончится?!» Потому что я зол, как черт, и потому что пара осколков точно угодила мне в ногу.

Александра лежит подо мной тихой мышью и даже не шевелится, и не дышит. Если я срочно что-то не придумаю, то она, чего доброго, начнет задыхаться.

— Эй, Овечка, все в порядке, это просто старая люстра, — шепотом говорю я.

Она еще пару секунд смотрит на меня немигающим взглядом, а потом говорит:

— Александра.

— Что? — не въезжаю я.

— Лучше «Александра», а не «Овечка».

Она как-то странно выходит из ступора, снова удивляя меня отсутствием слез, паники и криков.

— Александра, — растягиваю ее имя по слогам. И только, когда член снова напрягается до состояния полосатого жезла, до меня доходит, какую чудовищную ошибку я совершил.

Но уже поздно, потому что ее губы слишком близко, и если я не могу трахнуть их Локи-младшим, то точно могу трахнуть языком.

В конце концов, я же должен попробовать будущую жену на зуб?

Александра угадывает мои намерения, потому что вдруг оживленно ерзает подо мной, пытаясь освободиться, и даже достает из арсенала пару крепких кулачков, которыми, если ее срочно не утихомирить, точно навешает мне люлей.

— Александра, хватит, — шепчу ей в губы, уже почти чувствуя дурманящий вкус невинного рта.

А в ответ слышу:

— Мы едем в ЗАГС, Алексей. Сейчас или… будешь целовать меня в гробу!

Вообще, в моей грешной жизни случалось много того, о чем не расскажут в «Спокойной ночи, малыши», но некрофилией я точно не баловался. И мне как-то совсем не хочется распечатывать эту традицию.