Дом последней надежды - Демина Карина - Страница 56

Была.

Служанка.

Моя.

Точно моя. Откуда? Узнали. Как узнали, если никогда не видели и не помнят, как она вообще выглядела? А вот так… просто узнали… и не врут. Морем клянутся, век бы по суше ходить, соли не нюхая, что…

Письмо передали немедля. И после его прочтения на стоянке воцарился небывалый уровень дисциплины. Рвение к труду тоже выросло, как и убежденность, что все зло от баб. И прогулка в Веселый квартал не помогла…

Магия, чтоб ее.

Приворотная.

Отворотная.

Надо будет отнести послание это нашему колдуну, пусть глянет своим недобрым глазом. Вдруг да увидит что важное, заодно уж уликой обзаведемся. Правда, не уверена, что улика эта нам поможет, но запас карман не тянет.

Во-вторых, тьеринг таки сделал несколько попыток встретить меня, но стоило ему приблизиться к дому, как случалась вспышка ярости и…

Об этом тихо рассказал Хельги. Не мне, Шину, но та держалась рядом, а рассказывал он вовсе не шепотом.

Точно магия.

В-третьих, от меня пахло нькьехлиффром.

Что за существо?

Кто.

Человек, которому боги судили великий дар менять обличье. Вот как Бьорни, способный обращаться в белого медведя. Да, оттого он и выглядит так… его матушка была из местных, кого в деревушке купили, да только к отцу она всей душой прикипела, а потому и прожила долгую жизнь.

Недавно преставилась.

От старости.

А батюшка, стало быть, следом ушел, не пожелал оставаться один, без пары… вот Бьорни и привязался к Урлаку. За старшего признал.

Ходит следом.

Он еще молодой. Нькьехлиффрам долгая жизнь суждена, да только одинокая. Бабы-то зверя чуют и боятся. Стало быть отыскать такую, которая сумеет за звериным человечье разглядеть, сложно.

А он другого почуял.

Другую.

И я знаю кого. Что ж… быть может, оно и к лучшему.

— Передай ему, что я буду рада видеть его в своем доме и познакомить со всеми… и если он отыщет ту, которая и вправду принадлежит к его роду, и пожелает взять ее в свою семью… — я задумалась, подбирая формулировку, — заботиться о ней и беречь, то я не буду ее удерживать.

Белый заурчал.

И волосы на затылке его поднялись дыбом, а сходство с медведем стало поразительным.

Успокаиваемся.

Дышим глубоко.

Улыбаемся и всячески изображаем безмятежность.

— Он рад, — не слишком уверенно произнес Урлак. — И будет счастлив помочь…

Оба замолчали.

Вот ведь… я сюда шла за деньгами, а теперь сижу на чурбаке, и телу непривычно и неудобно в этой позе, хотя разум мой как раз утверждает, что именно чурбаки и позже стулья с креслами нормально, а коврики и циновки — извращение.

Не в этом дело.

И не в шелке.

Не в мужчинах, которых вдруг стало больше. Нет, они не приближались, проявляя явное благоразумие, но у всех вдруг оказывались очень важные дела неподалеку. Вот кто-то устроился прямо на земле с комком веревок. Сбруя? Снасти? Парень перебирал эти веревки с нарочитым вниманием, которому я не поверила… а вот тот гвоздь в стену вколачивает, того и гляди стену насквозь проломит.

И…

Шину тронула меня за рукав, спрашивая разрешения, и я кивнула. Конечно. Пусть идет. Ей здесь, полагаю, все знакомо. И она совершенно уверена, что вреда мне не причинят. А репутация… ее давно уже нет.

В прошлом меня такие мелочи не беспокоили.

— Женщина, ты выглядишь усталой, — сказал тьеринг.

Спасибо. Я знаю.

— Вороны сказали… — Он запнулся и почесал переносицу. А беловолосый, который уселся прямо на землю, проурчал что-то неразборчивое. — Он говорит, что от тебя пахнет дурной волшбой. И что если ее не снять, ты заболеешь.

Надо же… а я уже стала надеяться на лучшее, но нет…

— Это… один… человек… — Мне сложно подбирать слова, а массивные пальцы, уткнувшиеся в спину, мешают сосредоточиться. Пальцы шевелятся и, кажется, пробираются сквозь шелк. Того и гляди в меня влезут. Бьорни хмур и сосредоточен. Язык высунул. Белесый.

— Он заберет чужое, — пояснил Урлак. — Он умеет. Его мать способна была видеть тени… и Бьорни многое от нее получил.

Повезло?

Пожалуй, но проблемы это не решит. Одно проклятие снимется, так другое возникнет, тут и думать нечего.

— Глубок, — покачал головой Бьорни и любезно предупредил: — Болеть.

Пальцы его вдруг сделались острыми и впились в мои плечи, аккурат между лопаток. От них хлынула волна холода, а потом жара… а потом небо крутанулось и ударило меня по голове.

Коварное.

В себя я пришла от дыма.

Едкий. Вонючий. Он заползал в ноздри, спускался в желудок и жег его. Легкие сворачивались, и меня душил кашель. Наверное, он вовсе задушил бы, но чья-то широкая ладонь поддерживала мою спину, не позволяя захлебнуться собственной слюной.

Мелькнула мысль, что сейчас самое время уйти за радугу или куда тут уходят.

Но нет.

Дым сгущался.

Кашель крепчал. И меня в конце концов вывернуло желтой едкой слизью. Именно тогда я окончательно пришла в себя.

Дышать…

Дышать было сложно. В груди клекотало и булькало. Во рту стоял омерзительный привкус желчи. А глаза слезились… и благо, что я отказалась от макияжа… женские мысли.

Нелогичные.

К губам прижалось горлышко бутылки. Пойло было… горьким. И сладким одновременно. И с привкусом лакрицы, который показался Иоко отвратительным.

— …ты вообще думал, что творишь?

Ворчание.

Виноватое. Вздох. И теплые пальцы лезут в мою голову, разрушая остатки прически…

— …а если она умрет?

Пальцы дергают волосы. И я хочу сказать, что уже достаточно пришла в себя, а потому не желаю, чтобы меня лишили еще и волос.

— …проклятие…

А злость его холодная. И это тоже хорошо, потому что внутри становится невероятно жарко. Я задыхаюсь от этого жара. И кричу.

Пытаюсь.

Проваливаюсь в объятия дракона, чьи красные глаза смотрят с укором. Конечно, он существо древнее, и заботы у него такие же, а тут я со своими мелкими проблемами и привычкой попадать… куда?

Вокруг серо.

И знакомо. Марево, фигуры в нем размыты, и только великое дерево четко как никогда.

— От тебя слишком много беспокойства, — голос дракона заполняет все вокруг. И я вздыхаю. Мне жаль. Мне действительно жаль. Я не собиралась тревожить его… записку послала, и только.

А тут вот…

Моя душа, похоже, не слишком-то держится за тело.

Призрачный пес сует обезглавленную шею под руку, требуя ласки. Он виляет хвостом, и теперь я ощущаю этот хвост как нечто материальное. В принципе ощущаю материальное. И если дотронусь до коры дерева…

— Ты знаешь, что меня прокляли?

— Это не совсем проклятие. — Дракон спустился с ветвей дерева. Он двигался, извиваясь всем телом, и короткие лапы казались этакими рудиментами.

На плавники похоже.

А что, в туманах местных с плавниками всяко удобнее. Они плотные, эти туманы, густые.

— Он просто пьет твою жизненную силу.

А в чем разница?

Дракон усмехнулся. Да, конечно… вдруг да кому-то вздумается мою смерть расследовать? Проклятие увидят, а это преступление… И стало быть, возникнут вопросы. А вот если я тихо скончаюсь от болезни и слабости душевной или наложу на себя руки…

Состав преступления, как говорится, отсутствует.

— Что мне делать?

Спрашивать совета у дракона бессмысленно. Он лишь смотрит.

Дышит.

И горячее его дыхание проникает в тело, не позволяя ему стать частью тумана. Спасибо… мой долг растет, а я понятия не имею, как с ним расплатиться.

— Ты меняешь мир. — Рубиновые глаза закрываются. — Этого довольно… им тоже интересно.

Он про богов?

Богов мне только не хватало, но… пускай. Надо вернуться, и на сей раз я чуяла, что дракон не будет помогать. Почему? Мне пора учиться.

Спасибо.

Уже за встречу.

— Не спеши, человек, — его голос заставлял дрожать очертания улицы, и сами камни наполнялись цветом и жизнью. — Он уже трижды использовал дар, но не получил желаемого…