Когда завтра настанет вновь (СИ) - Сафонова Евгения - Страница 6

— Упаси боги.

— То-то и оно. Сейчас к тебе?

Первым моим желанием было ответить «нет»… но затем я вспомнила, что должна вести, как обычно, — и, живо вспоминая бардак в моей комнате, проговорила:

— Лучше к тебе. Только я сегодня ненадолго.

— А что так?

— Дела есть.

Гвен только вздохнула, доставая графон.

— Ну как хочешь. — Над короткой серебристой трубочкой немедленно всплыл и замерцал голографический экран: на сей раз небольшой, с ладошку. — Тогда напишу маме, что ты у нас обедаешь.

Сейчас подруга уже привыкла к тому, что мне частенько нужно побыть одной. А вот когда мы только познакомились, в ответ на такое заявление она обиженно поджимала губки, — думала, что надоела. По правде говоря, дружескую болтовню с Гвен и правда нужно было дозировать: небольшими порциями, до учёбы и пару часов после.

Передозировка грозила хронической усталостью и ушами, увядшими от болтовни.

Мы неторопливо шли по скверу, приближаясь к перекрёстку, за которым начинались жилые кварталы. Гвен сосредоточенно тыкала пальчиками в экран графона, набивая сообщение маме; асфальт пустой дороги купался в прозрачном горячем мареве — три часа, разгар жары. Видимо, все водители предпочли пересидеть это время дома. На светофоре горел зелёный, но он уже начинал тревожно мерцать.

— Перебежим? — нетерпеливо поинтересовалась Гвен, убирая графон в сумку.

— Давай.

Я сорвалась с места, устремившись к пешеходной «зебре», — и мы вприпрыжку выбежали на дорогу в тот миг, когда зелёный сменился красным.

А потом я поняла, что по ту сторону перехода стоит он.

Следующие мгновения тянулись для меня бесконечно долго.

Вот я смотрю на безликую тьму, зависшую в паре сантиметров над землёй, явившуюся из моего кошмара.

Вот кожу обжигает мерзкое ощущение от его безглазого взгляда, устремлённого прямо на меня. Гвен медленно, странно медленно убегает вперёд, навстречу ему, оставляя меня за спиной; я хочу крикнуть ей «стой», позвать на помощь, сделать хоть что-то — но язык мой отнялся, как и моё тело.

Вот по телу прокатывается знакомая ледяная волна. Сковывающая беспомощным ужасом по рукам и ногам, заставляя застыть на месте.

Следом я слышу сбоку истошный визг тормозов.

Я поворачиваю голову, с каким-то отстранённым интересом наблюдая за мобилем, наезжающим прямо на меня. Вижу бледное, перекошенное лицо водителя, отчаянно отдавливающего педаль тормоза. Понимаю, что капот от моего тела отделяет лишь десяток сантиметров.

Осознав, что сейчас умру, беспомощно зажмуриваюсь.

…а потом чувствую, как что-то железными тисками обхватывает мою талию, резким, болезненным рывком оттаскивает назад…

…и тут время потекло с прежней скоростью.

Жадно вдохнув — до сего момента я забывала дышать — я открыла глаза. Проводила взглядом одинокий мобиль, проехавший ещё метров десять, прежде чем затормозить. Посмотрела на другую сторону дороги, где застыла Гвен: мертвенно-бледная, прижавшая ладони ко рту, не сводящая с меня полного ужаса взгляда.

Надо же. Я жива. А где же чёрный кошмар? Почему я вижу одну Гвен?..

Поняв, что тварь бесследно исчезла, я опустила взгляд. С удивлением изучая им чужие руки, сомкнутые на моей талии, — разжавшиеся в тот же миг, как я их заметила.

Обернулась.

Первым, что я заметила, были его глаза. Тёплый блеск аметиста, весенняя сирень и фиалковый свет заката. Потом к картинке добавилось юное белокожее лицо, аристократично удлинённое, с тяжёлым подбородком и точёным носом, и серебро взъерошенных, странно стриженых волос: спереди непослушные прямые пряди падают на лицо, доставая до губ, а сзади отпущены чуть ли не ниже лопаток. Ещё немного погодя — белоснежная рубашка навыпуск, тёмные бриджи и босые ноги.

Осознав, что без этого странного молодого человека я уже была бы кучей мяса и переломанных костей, пачкающей кровью дорогу, я кое-как разомкнула губы.

— Спасибо, — голос почему-то был хриплым. Мысли путались, слова отказывались идти на язык. — Но вы… откуда…

Юноша отступил на шаг. Лицо его ничего не выражало.

— Будь осторожна, — проговорил он со странной, тоскливой нежностью.

И исчез — будто кто-то в один миг сменил картинку кленовой аллеи, где он был, на точно такую же, но без него.

Что за?..

— Лайза! — Гвен, рыдая, сзади кинулась мне на шею. — Боги, я так испугалась!

— Ты видела его? — ошеломлённо осведомилась я.

— Кого?

— Парня, который меня спас!

— Конечно, видела. Только что тут стоял. — Подруга недоумённо огляделась. — Хм… а куда он делся?

Я прижала пальцы к вискам.

Значит, прекрасный спаситель мне не померещился. Уже хорошо.

— А этого… чёрного… из сна… видела?

По взгляду, которым Гвен уставилась на меня, я поняла — не видела.

Я закусила губу. На всякий случай ещё раз осмотрелась кругом. Злополучного мобиля уже не было видно: наверное, водитель решил не разбираться с сумасшедшей девицей, застывшей столбом посреди дороги.

Моего спасителя — тоже.

— Ладно, забудь. — Я решительно развернулась обратно к светофору, на котором красный свет мерцал в преддверии зелёного. — Пойдём.

— Лайз, ты в порядке?

— В полном. Просто из-за жары голова закружилась.

Но когда мы вновь зашагали по «зебре» — неторопливо, предварительно удостоверившись в том, что на горизонте действительно не видно ни одного мобиля, — я пыталась вспомнить, которой по счёту странностью за последние сутки является это происшествие. И понимала, что со всеми этими странностями нужно что-то делать.

Ибо следующую, судя по всему, я могу не пережить.

***

— Привет, тыковка! Привет, Лайза, — заворковала тётя Лэйн, стоило нам перешагнуть порог дома Гвен. Чмокнув меня в щёку и нежно взъерошила белобрысую макушку дочери. — Рада, что ты сегодня к нам заглянула. Скорей обедать, пока горячее!

Я прошла вперёд по коридору, не разуваясь: в доме глейстигов, которым при наличии копыт обувь не требовалась, это было ни к чему. Бежево-зелёные тона и натуральные материалы придавали антуражу оттенок деревенского дома — мшистый ковролин, смягчавший стук копыт, дерево, бумажные обои. Повсюду стояли цветы в горшках: глейстиги даже в помещении предпочитали быть ближе к природе. И шкафы с настоящими книгами…

Да уж, это тебе не наша бывшая квартира, где даже обои были голографическими.

— Ну как прошёл день, девочки? — с широкой улыбкой спросила тётя Лэйн, накладывая мне побольше овощного салата.

Мы с Гвен переглянулись, прежде чем усесться за большой круглый стол.

— Нормально, — наконец пожала плечами Гвен.

— Как-то это «нормально» прозвучало не совсем нормально, — усомнилась тётя Лэйн, вытаскивая из духовки блюдо с зелёной фасолью, запечённой под сыром в сливочном соусе. В отличие от Гвен, она носила короткие шортики, так что оленьи ножки представали во всей красе: стройные, изящные, покрытые бархатистой шёрсткой цвета корицы. Такие же, как у Гвен.

Мать и дочь вообще были похожи, как два древесных листа. Когда я впервые увидела снимок тёти Лэйн в молодости, то подумала, что фотографировали Гвен. Я тоже очень походила на маму — даже причёску носила такую же, как она; и, в отличие от Эша, не унаследовала ни единой отцовской черты.

Чему была этому искренне рада.

— Просто урок был сложный, — солгала Гвен с такой же лёгкостью, с какой я солгала ей днём.

— Даже летом детям отдохнуть не дают, — вздохнула тётя Лэйн, наваливая мне щедрую порцию. — Хватит, Лайз?

— Ещё бы! Да я объемся.

— Ешь, ешь! А то худенькая — тростиночка прямо. Да и Гвен туда же.

Я хотела возразить, что на одних овощах сильно не разъешься — все глейстиги убеждённые вегетарианцы, — но промолчала. К тому же тут зазвонил графон, лежавший на кухонном подоконнике, и тётя Лэйн быстро процокала к окну.

— Папа звонит, — радостно возвестила она. — Вы ешьте, я сейчас…

И вышла из кухни, предоставив нам опустошать тарелки в тишине и покое.