Нам всем не хватает сказки (СИ) - Бриз Фреш - Страница 25

Ник аккуратно выскользнул из кольца нежных рук, обвившихся вокруг его шеи и, подхватив пару пустых тарелок со стола, попытался скрыться бегством на кухне. Но Полина, отняв у него посуду и вернув её на стол, прижалась к нему всем телом, соединила свои руки за его спиной, щекой прислонилась к мягкой шерсти тонкого свитера и дрогнувшим голосом попросила:

— Ник, пожалуйста, не будь таким. Я так люблю тебя! Я готова… Мне кажется, даже готова стерпеть, если ты скажешь, что не любишь меня. Но я не хочу в это верить, не хочу. — Затем, подняв к мужчине лицо, уже совсем едва слышно добавила: — Попробуй, пожалуйста, поцеловать меня. Вдруг ты вспомнишь, как у нас это было и…

Столько мольбы и искренности было в её глазах и тихом голосе, что сердце мужчины, добровольно решившего взять эту девушку в жёны, невольно дрогнуло. Он наклонился и нежным прикосновением накрыл её губы своими, провёл языком вдоль тонкой линии разреза, соединяющей два лепестка, ладонями обнял её запрокинутую голову и усилил напор.

Губы Полины приоткрылись, впуская любимого, и вот он уже полновластный хозяин, неистово требующий продолжения. Жар поцелуя разошёлся горячей волною по двум молодым прижатым друг к другу телам. И сильным мужским рукам уже мало сжимать только копны длинных волос, — руки его опускаются ниже, сминают тонкую чёрную ткань, по-хозяйски ложатся на мягкую попу и продолжают движение дальше — к служащим последним барьером дорогим кружевам.

Разлетаются в стороны от постели громкие вскрики и глубокие вздохи, проникает под кожу первобытная страсть. Тонет Полина в горячей лаве чувственных наслаждений — сейчас она победила, даже не зная о присутствии в жизни Ника своей соперницы, имя которой — любовь.

Снесло безудержною лавиной все мысли о чёрных жгучих глазах. Ник даже не думал в эти мгновенья, что где-то в далёких холодных краях рыдает у матери на коленях его приносящая счастье судьба.

— Я должна тебе сказать, — прошептала Полина, рисуя узоры на груди Ника, когда они уже просто лежали, вслушиваясь в ночную тишину, — дядя просил передать, что завтра к девяти вечера он нас с тобой ждёт к себе.

— Твою мать, — выругался мужчина. — Меньше всего на свете мне хотелось бы с ним встречаться. Но этого не избежать, ведь так?

Он приобнял одной рукой девушку и, чмокнув её в макушку, смирился:

— Завтра, так завтра. Ты уже будешь там или тебя забрать?

— Думаю, буду там. Поеду с родителями.

— Ох, ещё и родители?!

Полина привстала, опершись на локоть, и тревожно спросила:

— Как же ты собрался на мне жениться, если не имеешь ни малейшего желания знакомиться с моей семьёй?

— Ну… Я же имею право любить только тебя, но не их?

Девушка улыбнулась, успокоенная такими словами.

— Мои родители — замечательные люди! А дядя… Он своеобразный, но очень добр к тем, кто является его семьёй. Он наша защита и опора, и его я тоже люблю, почти так же сильно, как и отца. Уверена, вы найдёте общий язык. Вообще, — продолжила Полина, снова устраивая голову на никовом плече, — не понимаю, почему ты настроен против него так категорично? Разве он сделал тебе что-то плохое? Ты, ведь, с ним даже не знаком!

Родители Полины оказались и впрямь чудесными, вызывающими расположение с первого взгляда людьми. Отец — профессор медицинских наук и преподаватель в медицинском ВУЗе. Мать — обычная домохозяйка, но при таком муже и брате ей можно было и не работать. Оба они встретили Ника с распростёртыми объятиями, так как заочно, благодаря восторженным речам влюблённой дочери, уже были с ним знакомы.

К тому же, люди их возраста и рода занятий совершенно не увлекались современной попсой и тем весьма специфическим миром, который эту попсу окружал. Поэтому они лишь восхитились успехами молодого человека, который сумел найти своё и, надо заметить, довольно неплохое место в жизни и социальной среде.

В их отношении к Нику на руку последнему сыграло и то, что ни Полина, ни Александр Семёнович не просветили родителей невесты, по какой причине так скоро должна состояться свадьба. Спешат молодые, потому что любят друг друга, не сомневались Елизавета Семёновна и Павел Альбертович. А восемнадцать лет — чудесный возраст для того, чтобы познать все прелести семейной жизни и не спешить при этом обзаводиться детьми. Елизавета Семёновна и сама вышла замуж именно в таком возрасте, о чём ни разу в своей жизни не пожалела.

Впечатления от личного знакомства с Велоевым у Ника были совершенно противоположными: дядя невесты пристально и с неприкрытым презрением рассматривал будущего члена семьи, иногда вставлял в общий разговор весьма туманные для всех и понятные только Нику замечания. В кругу семьи он вёл себя сдержанно и относительно вежливо, но не удержался от того, чтобы пригласить Ника в свой кабинет, где, как сообщил остальным, хотел побеседовать с ним тет-а-тет о будущей жизни молодых.

И когда эти двое остались наедине, маска радушного хозяина дома враз слетела с Велоева. Предложив Нику занять место в одном из массивных кресел, плеснув только себе порцию коньяка на дно бокала, Александр Семёнович какое-то время наслаждался цветом и вкусом напитка, прежде чем процедил:

— Не дай Бог, я услышу от Полины хоть одну жалобу на тебя, поганца, — раздавлю, расчленю и скормлю псам. Понятно?

Ник кивнул, рассудив, что показывать сейчас свой характер было бы не самым разумным решением.

— Про твою выходку с заводом я забуду, тем более твой продюсер всё украденное вернул. — Велоев, сидевший в таком же кресле напротив парня, чуть подался вперёд. — С огромным удовольствием я бы уничтожил тебя, потому что никому не прощаю таких выходок. Но сейчас, — сделал он последний глоток, посмаковав напиток во рту, — сейчас, мой дорогой будущий зять, мы вернёмся в гостиную, и я хочу видеть на твоём лице выражение бескрайнего счастья от всего происходящего.

С теми словами Велоев поднялся и, застегнув немалых размеров жилет, вышел из кабинета. За ним последовал и промолчавший, но отнюдь не испуганный Ник.

За поздним ужином оживлённо обсуждали предстоящее событие. В связи с приближающимся Евровидением днём свадьбы была выбрана дата семнадцатого апреля. Никто из присутствовавших не сомневался, что благодаря персоне Александра Семёновича никаких неувязок в связи с поспешностью не случится.

Глава 11

В доме, хозяйками которого стали две женщины, почти ничего не изменилось с тех пор, как умер Ясавэй. Всё также холод, царящий вокруг, пытается проникнуть в каждую щель и особенно радуется, когда замечает открытую дверь.

Всё также в стойле у этого дома блеют олени, ожидая, когда их выведут искать вкусный, пропитанный влагой мох. Ряды оленей поредели заметно — Ябне и Юлии нужны были деньги.

А возле стойла снова, как раньше, крутятся две собаки. Это Анур привёз сюда двух щенков.

И Ябне с матерью продолжают тянуть на себе всё ту же обычную ежедневную работу, только теперь обеим кажется, что даже самое простое, что делалось раньше легко, незаметно, теперь требует немалых усилий. Той же дорогой ходит Ябне к проруби за водой, но каждый шаг даётся с трудом, словно свинцом наливаются ноги и не хотят идти. И вёдра кажутся тяжелее, и выхода нет.

А внутри дома даже тогда, когда спасительное тепло расходится от натопленной печи и с матерью дочь в одной комнате чинят одежды и шкуры, хозяйничают не женщины, а тишина, питающаяся скорбью и болью.

Мать печально смотрит на дочь — как её загрубевшие руки ловко, но медленно сегодня управляются с острой иглой. Сомнения который день гложут Юлю — стоило, наверное, принять веские доводы Анура, закрыть этот дом, бросить его, и уйти. Ради дочери, ради её возможного счастья.

Сама Ябне твердила, что уходить не хочет, тем более в семью Сата́. Твердила, что вытянут они, привыкнут и станут справляться, а дальше всё сложится так, как должно. И Юля тогда с облегчением вздохнула, снимая с себя груз ответственности. Она-то сама уходить так же сильно не хотела — привыкла к этому дому, этому ритму, и к одиночеству, которым щедро сдобрили её жизнь эти безлюдные места.