Тигр и Дракон (СИ) - "The Very Hungry Caterpillar" - Страница 10

Нет, два все-таки было отличия. Во-первых, рядом с Шэрханом теперь стоял не один, а целых четыре заботливых горшка с углями. А во-вторых, когда набеленная кукла, забрав бумажки, из комнаты сплыла, император не сразу выгнал, а остался сидеть, наблюдая, как Шэрхан, окончательно заскучавши, сам с собой шахматную партию разыгрывал. Долго смотрел, пока вопрос про спину не задал.

Шэрхан плечами пожал:

— Недостаточно низко какому-то хмырю поклонился.

От доски взгляд оторвал, с чёрными глазами встретился. Ох, ну и холодные. Желудок скукоживается. Тут не только четыре, и четыреста горшков с углями не помогут.

— Белые проигрывают, — сказал император, чуть прищурившись.

Ишь ты, быстро просек.

— Да знаю я, — вздохнул Шэрхан, обратно к доске обращаясь. — Защита у чёрных хорошая получилась. — Махнул рукой, бросая партию и расставляя фигуры на исходные места. — Ну, будешь играть?

Император сверкнул глазами. Разгладил курту на коленях. Помолчал.

— Учи.

Как мог Шэрхан научил. Фигуры описал, правила обозначил. Сыграли три партии «в открытую». Быстро император схватывал, на Шэрхановы советы кивал, лоб морщил, пальцы тер. Ошибок новичков не делал — про связки не забывал, одним лишь ферзем не ходил, бесцельных ходов не совершал. И на размены не вёлся. Один раз даже чуть не победил. Это было не то, что Йиньйиня беззащитного бить. Этот, вон, стратег.

На четвёртый раз император объявил, что готов сыграть по-настоящему.

— Только давай не впустую, — заявил Шэрхан.

Смоляные императорские брови сошлись на переносице.

— На деньги не играю.

— Да на кой мне твои деньги? Давай на желание.

Коршуном император глянул, досада в глазах блеснула. Чего напрягся-то? Что, не понимает Шэрхан, что ли, о чем просить можно, а о чем нет?

— Плохого не попрошу, — успокоил. — Просто разреши мне к повару гостинцы джагорратские отнести. Специи да крупу. Не лезет уже рис ваш безвкусный, а корову я не ем.

— Почему не ешь?

Шэрхан вздохнул. Сколько раз он уже пытался это здешним тупарям втолковать?

— Священная она для меня. Только за хвост коровы держась смогу после смерти через реку великую к предкам перебраться. Как я ей в глаза буду смотреть, если я ее сёстрами желудок набивал?

Помолчал император, потом головой покачал:

— Отрёкся ты от своей варварской веры, ступив на мою землю. Нет для тебя больше священной коровы и после смерти заберёт тебя в свой подземный мир чёрный дракон.

— Да хоть белый в крапинку, дела это не меняет. Не могу мясо есть. Тело не приучено. Уж пытался мне Вэй досадить, дал суп и не сказал, что на мясном бульоне приготовлен, так я от одного запаха под лавку блевать уполз. Не могу.

Сидел император, слова его обдумывая, долго. Буравил шахматную доску глазами, будто шансы свои просчитывая.

— Хорошо, — сказал наконец. — Тогда и у меня желание есть.

Под ложечкой засосало. Шэрхан сжал зубы.

— Давай, чего уж, — сам напросился, теперь терпи.

— Я тоже плохого не попрошу, — сказал император, и уголки его губ чуть-чуть, самую малость, вверх дрогнули. — Перестанешь волосы брить. Мало радости на череп твой резаный глядеть.

— По рукам, — усмехнулся Шэрхан.

Как только белые и чёрные заняли свои места, в дверь постучали. Громко, настойчиво.

— Время истекло! — завизжал Вэй истошно.

Император сел прямее. Посмотрел будто с сожалением.

— Тебе пора.

Демоны. Так близко рис бириани был, уже в носу волоски трепетали от запаха кориандра, кардамона и мяты, уже в глазах плыл счастливый солнечный цвет куркумы с прожилками шафрана, а язык щипало от живости имбиря и гвоздики. Да обкусают муравьи уши человеку, вставшему между Шэрханом и едой его мечты.

— Посреди ночи?

Император пригладил курту:

— Не может конкубин оставаться у меня в покоях до утра. Слишком долгая встреча — повод для подозрений. После соития конкубины удаляются к себе. Так положено.

Шэрхан тихо рыкнул:

— Так положено… У вас этих «так положенов» еще больше, чем у нас. А вдруг тебе мой зад понравился, и ты оторваться не можешь?

— Поверь, — сказал император, — сотня взревновавших конкубинок — это даже Тигру не по зубам.

Снова раздался стук. И вопль. Император глянул на дверь, потом снова к Шэрхану повернулся. Руку на плечо голое положил. Всей кожей Шэрхан это прикосновение прочувствовал — холодное, сухое. Словно палкой нефритовой ткнул. Но по-дружески, не зло.

— Подожди неделю, — сказал император. — Потерпи. Я же терплю.

Сказал и смутился. Руку убрал. Будто не то сказать хотел. Или не так. В глаза не глядя, встал.

На его приказ в комнату вошёл Вэй. В поклоне согнулся, Шэрхана к выходу подтолкнул.

В дверях император окликнул:

— Через неделю.

Вэй так рот и открыл. Посмотрел на Шэрхана почти с уважением. Нечасто, видать, император такими обещаниями разбрасывался.

Непонятно только было, гордиться Шэрхану, что его такой хорошей подстилкой считают, или обижаться.

Через неделю он с гордостью нес мешки и коробки на имперскую кухню. Правда, сыграли в ту ночь две партии, и голову тоже пришлось перестать брить.

А вернувшись посреди ночи в комнату, он долго не мог заснуть. Потому что, к своему удивлению, одно слово из императорского диктанта таки узнал. В каждом предложении слово император поминал, и так, и эдак склоняя. И было это слово, которое Шэрхана сильно беспокоило.

Ю ганг. Нефритовый, мать его, стержень. И значило это, что в диктанте своем император либо кого-то долго и упорно каждую ночь избивает, либо… Может, это у них так положено?

Спросить у Йиньйиня? Или забыть?

Шэрхан зевнул и заснул. Снились секс и шахматы.

— Ты шутишь, — вскрикнул Йиньйинь испуганно.

— Обещал же я идеальное место для тренировок подобрать.

— Да это ведь морг, Шэрхан. Морг!

— Что может быть укромнее? Двор широкий и стенами обнесен. Никто сюда праздно не забредет. Смотрительница — добродушная старуня. А если вдруг стражники тело понесут, мы вон за те дальние кусты спрячемся.

Йиньйинь все сомневался. Лед, камни покрывающий, носком сапога ковырял. Мокрые шмотки снега, что будто какахи вороньи с неба плюхались, с плеч смахивал. На лестницу, в каменное подземелье ведущую, опасливо оглядывался.

— Но ведь там, за той дверью, целая комната трупов.

— А что трупы? Соседи некапризные. Доносить тоже не будут. Говорю же, идеальное место. Никто нас тут не найдет…

Шэрхан ещё рот не закрыл, как свистнула стрела, ухо оцарапав, и воткнулась в дверь морга. Видать, не одному ему укрытие из дальних кустарников удачным показалось.

Бросил Йиньйиню: «Тут постой», а сам к кустам по дуге красться стал. Зашёл сзади, ветки колючие осторожно раздвинул и ровнехонько за шиворот добычу сцапал. Бой дала смертный, кусаясь и царапаясь, и в колено неплохо пнула, да размером Шэрхану была не ровня. Тряханул он за плащ теплый, и ещё бы тряс, если бы подоспевший Йиньйинь не затараторил под локоть:

— Отпусти, отпусти немедленно!

Шэрхан разжал руки, и добыча плюхнулась на снег. Подскочила, лук со стрелой с земли подобрала и на Шэрхана наставила. Оскалилась.

— Кланяйся, — потребовал Йиньйинь, сам на колени в снег бухаясь. Правда, не девять раз лбом стукнулся, а всего три.

Шэрхан руки на груди сложил:

— Скажи пацаненку, чтобы локоть повыше держал.

Йиньйинь из коленопреклонения на него воззрился:

— Кланяйся, говорю, принцесса это, Ю Луа.

Принцесса, значит? Ю Луа? Вспомнилось, как из рук выворачивалась и в колено пинала: и вправду Юла. Лук вон до сих пор не выпускает.

— Переведи, — сказал Шэрхан с нажимом.

Йиньйинь залопотал на своём, кивая да кланяясь. В Шэрхана тыкал и извиняюще руками разводил. Принцесса глядела с подозрением, краснела, глаза щурила. А потом локоть чуть подняла.

— Теперь хорошо, — одобрительно кивая, сказал Шэрхан.