Тигр и Дракон (СИ) - "The Very Hungry Caterpillar" - Страница 27

Витой дымок от палочек зазмеился в темное небо, и император поднял голову, провожая его.

— Я и вправду ничего не знаю ни о дружбе, ни о любви. Только то, что ты показал. Не хочу этого лишиться. — Повернулся и в глаза посмотрел: — Дай еще шанс.

Шэрхан сжал крепче полы плаща. Холодно стало так, что пальцев не чувствовал. Дернул плечами:

— Бери.

Пять дней всего осталось до главного праздника. К побегу сумку уже собрал. Отчего же напоследок не расщедриться?

Не зря кобра деньги из императора на праздник тянула, не зря. Золотом блестел дворец, фонарями разноцветными как днем светился, флагами каждая стена украшена была, и все в цветах, в птицах заморских, в каменьях драгоценных. Да и представления в этот раз не подкачали, Шэрхан так с открытым ртом весь вечер и просидел. Тем более, что место у него теперь было в самом первом ряду, и на столике перед ним стояли яства, в отличие от остальных гостей, только растительные. А как стемнело, начались фейерверки да танцы огненные. Громыхало по дворцу так, будто стадо боевых слонов в атаку пошло, но после нескольких первых взрывов Шэрхан перестал бояться. Веселье же кругом, смех, пожелания счастья. Так что когда ему в руки хлопушку сунули, он с удовольствием пальнул. Целился бумажным залпом в Бамбука, да промахнулся. Выпросил еще один заряд, но выпалить не успел — рука тяжелая на плечо легла.

— Праздничную партию? — спросил император. Улыбался губами, а глазами не очень.

Вместе дошли до покоев. Зайдя внутрь, Шэрхан не сдержал ухмылки. Все тут было готово: подушки мягкие на полу и подставка под спину, чтобы сидеть удобнее, два столика с угощениями, горшки с углями. Да вот только доски шахматной не наблюдалось. А еще тётки с кисточкой не было.

— Что, сегодня без неё можно? — спросил Шэрхан, кивнув на столик в углу.

Император посмотрел в глаза:

— Можно. Сегодня все можно.

Искоркой прожгло от груди до паха. Постоял Шэрхан, глядя, как император шапку свою смешную с бирюльками снимает, потом уселся на подушки и стал еду на тарелках инспектировать.

— Понравился тебе праздник? — спросил император, рядом усаживаясь.

— Крови меньше, чем в прошлый раз, и хорошо.

— Представления как?

— Танцы у вас… грустноватые, а вот кошки огненные понравились. И состязания на мечах. Хорошо парни дерутся, чуть не летают. Показушно, конечно, никто в настоящем бою столько лишних финтов не делает, но на то оно и представление. Красивое искусство. Уважаю.

— Рад, что оценил.

Цокнул император горлышком кувшина о пиалу, водку разливая.

— Да ведь не пью я, — Шэрхан выставил ладонь.

— А сегодня выпьешь, — посмотрел император так, что понятно стало — не отстанет. — Пей.

Глянул Шэрхан на прозрачную жидкость, сделал глубокий вдох и сглотнул. Ежом испуганным продралось пойло до желудка. Закашлялся. Легло в животе мерзко, но обратно не попросилось, только в голове все слегка замедлилось, будто мозг затуманился. Интересный эффект. Этого император добивается? Чтобы Шэрхан думать перестал? Или себе голову расслабляет?

Вытер рукавом губы, пустую пиалу продемонстрировал, только тогда император за свой напиток принялся. Пил не спеша, так что Шэрхан успел пару дим сумов с грибами навернуть. Из всей запортальной снеди эти больше всего с животом согласовывались. С палочками тоже вполне прилично уже управлялся, даже после водки руки не дрогнули. Палки отложив, потянулся к волосам. Жаждала голова послабления, как всегда в конце дня. Вытянул заколку золотистую, ту самую, с тигром, распустил пучок, помассировал кожу. Длинные уже патлы отросли, до лопаток. Обрезать бы слегка… Поднял взгляд и на чёрные глаза напоролся. Смотрели так, будто сейчас бы целиком, как дим сум, съели.

— Тоже распусти, — сказал Шэрхан, на императорский пучок на макушке кивая. — Устал, небось.

Император взялся за свою заколку, но как-то неуверенно. Вынул, ленту золотую потянул — рассыпались тяжёлые пряди по плечам.

Шэрхан вдохнул поглубже. Мозг разомлел так, что только и твердил: «Потрогай… погладь… в кулак сожми…». Шэрхан с трудом заткнул опьяневший голос.

— В первый раз это сам сделал, — сказал император, задумчиво заколку в руках вертя.

— Против древних текстов, поди, пошел.

— В который раз за сегодня.

Снова император потянулся с кувшином, но Шэрхан накрыл свою пиалу ладонью.

— Хотел меня споить, считай, добился. Себя до кондиции доводи.

Император довёл. Целых три чашки потребовалось. А потом отставил решительно кувшин, но действовать не торопился. Сидел, в стену глядя.

Так ведь до утра просидит. А у Шэрхана планы. Хотя никак не припомнить, какие.

— Давай, решайся, — Шэрхан ткнул в золотое плечо. — Весь год ведь жалеть будешь.

Император не шелохнулся. Только сглотнул. Вот ведь, как головы рубить, так, небось, решительный, а тут никак с задницей своей не договорится?

— Сам же сказал, можно сегодня. Я на все готов. Ты уж только скажи по правде, чего хочешь, меня отлюбить или чтобы я тебя?

Прикрыл император глаза. А потом повернулся и посмотрел — пьяно и страстно:

— Поцеловать тебя хочу.

Дипломат. Отсрочку себе выторговал. Да Шэрхан не возражал. Насквозь ведь опалило — и от слов, и от взгляда. Еще немного и воском плавленым к ногам потечёт. Но не показывать же. Так что улыбнулся криво:

— Позволяю.

Взял император за затылок и к себе притянул. Носом ткнулся, усами кольнул, дыханием обжег. А потом прижался губами сухими, горячими. Целовал вкусно и крепко, языком ласкал так, что пальцы на ногах поджимались. Не зря девицы за него друг другу глотки рвали. Шэрхан бы за такие поцелуи с кем хочешь подрался.

Так было хорошо, что поначалу только и подставлялся, забыв, что и у самого руки есть. Наконец вспомнил, приложил ладони по обе стороны лица и мягко повел. Поддался император не сразу, сначала все пытался пережать, но наконец отпустил, расслабился, вторил Шэрханову темпу. А потом и вовсе застонал. Губы оторвал. Лбом в лоб уперся — в поту был.

— Теперь что? — тихо спросил Шэрхан.

Император подышал тяжело.

— Ты скажи.

Так, значит. Да только двое в эту игру играть могут. Есть еще время для решения.

— Раздень меня.

Глянул император на Шэрхановы завязки, будто на чудовища невиданные. И себя-то, поди, не раздевал никогда, что уж о других говорить. Ну, все когда-то в первый раз случается.

Дрожали пальцы длинные, пока император с завязками на платье да на курте сражался. Хмурился, губы сжимал, выражение имел до невозможности серьёзное, а когда одежду с плеч потянул, засопел, задышал, румянцем клубничным покрылся. Так-то. Приятнее ведь самому до вкусного добираться.

Посмотрел император на Шэрхана и вправду, будто на тофу в сахарном сиропе. Как завороженный очертил плечи, пробежался по ключицам, провел прохладными пальцами по волоскам на груди. Поднялся по шее и в волосы зарылся. Прижался, носом ухо приятно щекоча.

— Демон ты. Небесами в мучение мне послан.

Разобрало его пойло. На трезвую голову такого бы не сказал.

— А ты на небеса-то не греши. Своей рукой бумажки подписывал, сам решение принимал.

Закивал император:

— Сам. Все сам.

— То-то же.

Поцеловал император в мочку, прошептал:

— Теперь ты меня раздень.

И так уже руки чесались. Расстегнул Шэрхан пояс золотой, потянул завязки, сбросил с плеч одёжки тяжелые. Только не остановился, нагнулся и штаны вниз потянул. Одними рассказами сыт не будешь, пора и реальному Шэрхану на флейте бамбуковой сыграть.

Дрогнул плоский живот, задержал император дыхание. Предстал во всем своём великолепии нефритовый стержень. Вот такого и хотелось, гордого и красивого, от желания каменного и почти багрового.

Провел Шэрхан рукой по бархатной горячей коже, сжал в кулаке ствол, бусинку солёную слизнул. Прижал пару влажных поцелуев, а потом насадился до горла. Вверх губами провел, и снова вниз.