Гунны (СИ) - Умиралиев А. А. "Ильхан" - Страница 14

Мой приказ не преследовать бегущих и оставлять в живых сдающихся проигнорировали все вожди, даже Ужас. Все дружно покивав мне, единогласно решили, что хан в силу своей молодости проявляет излишнюю жалость к врагу. Тогда еще к моим ногам бросили тело и представили его как мертвого наместника провинции Ганьсю — Ши Даня. Я приказал похоронить его с почестями у подножия гор, где он и погиб вместе с другими командирами, при этом обозначив памятником место его захоронения.

Потери среди моей армии были в моем понимании тоже ужасающими. Армия кочевников лишилась почти трети своего состава. Три тысячи канглы, почти тысяча гуннов, половина всех женщин-воинов были похоронены в одном большом кургане недалеко от могилы погибших китайцев.

Я вышел из шатра, снова полюбоваться красотами гор Алатау. Вероятно, здесь, в долине, заполненной сотнями больших и малых курганов, в будущем будет находиться город Алматы. Хотя теперь уж не знаю, как оно будет в будущем, историю я уже поменял и собираюсь менять дальше. А начал я с того, что, когда, преследуя остатки вражеской конницы, мы вышли к границам усуней, отказал вождям в требовании напасть на их аулы, первая из которых находилась сразу за рекой Или. Я узнал, что еще несколько лет назад усуни, пасли свои стада по левую сторону реки и далеко на запад до реки Шу и даже Таласа. Но под давлением объединенных армий гуннов и канглы, западной границей усуней стала река Или. И вот теперь гунны и канглы снова потребовали нападения на усуней. Формальным поводом являлось то, что они укрыли у себя несколько сотен уцелевших китайцев. Особенно требовали войну Лошан и Кокжал, заявляя, что погонят их до границ Ганьсю.

Я отказал им по трем причинам.

Во-первых, потому, что усуни родственное племя, а междоусобица, как мне известно из моей истории, только приведет, если не к гибели, то уж точно к ослаблению и подчинению соседним земледельческим государствам. Вероятней всего это будет Китай, император которого первым делом прикажет казнить меня, если к тому времени я вообще останусь еще жив.

Во-вторых, я знал из истории, что скоро на землях усуней начнется внутренняя кровавая борьба за власть, которая приведет это племя к полному подчинению Китая. А я планировал использовать это в своих интересах. Правда, пока не знал, как, но был уверен, что к этому еще приду.

В-третьих, усуни все-таки были сильным и опасным кочевым племенем, которое могло выставить до восьмидесяти тысяч всадников, и тогда большой и затяжной войны было не избежать. Еще усуни кочевали вдоль северо-западных и западных границ Китая на территории называемого в моем времени Восточным Туркестаном. И нападение на них могло насторожить ханьское правительство, которое и так будет по меньшей возмущено потерей всей приграничной с усунями армии.

Я жестко пресек их требования, заявив, что отныне, пока ханом гуннов являюсь я, мы никогда не будем атаковать первыми родственные нам кочевые племена. Кокжал, услышав это, тут же унялся. Я заметил, как глубокомысленно на меня посмотрел сказитель гуннов Ноян, тот самый, который играл на домбре на моем первом военном совете. Глядя на Лошана, я сказал, что любой, кто ослушается моего приказа, будет жестко наказан. А наказание кагана в их понимании было одно — только смерть.

Я стоял и продолжал любоваться красотами родных мне гор Алатау. В этом краю я родился и, глядя на эти горы, вырос. Где-то у подножия этих гор через две тысячи лет я похороню своих родителей. На душе было тоскливо. Уезжать уж очень не хотелось. Но надо было. На мне, как я понимал и чувствовал, хоть и помимо моей воли лежала большая ответственность за будущее всего кочевого народа, которое я не разделял по племенам и родам. Для меня как представителя казахской нации, созданной великими султанами Жанибеком и Кереем из десятков племен и родов, все канглы, гунны, усуни, дуглаты и многие другие были моими предками. Кто знает, как теперь пойдет ход истории. Ведь военная экспедиция Чен Тана по осаде города хана Шоже являлась исключительно его частной инициативой. Следующее вторжение китайской армии на запад в земли кочевников должно было произойти только через почти восемьсот лет, в течение которых императоры Поднебесной ограничивались в наступательности только дипломатической и торговой активностью, умело используя противоречия среди кочевой знати и сталкивая их в кровавые междоусобные войны. И теперь, может быть этой победой, я запустил другую череду событий, которые могут спровоцировать уже скорую военную активность китайского правительства по отношению к степи к западу от своих границ. Значит, надо было возвращаться и укреплять то, что начал делать хан Шоже. Хоть и неосознанно, он начал создавать ту линию из десятков городов на пути, который позже назовут Великий Шелковый путь. И кто знает, как все повернулось бы, не уничтожь тогда Чен Тан города Таласо. Хотя теперь я, думаю, об этом узнаю.

Ко мне подошел Ужас.

— Надо решать, как быть дальше с усунями, — сказал он.

— Ты тоже хочешь напасть на них, они же твои соплеменники? — спросил я.

Ужас пожал плечами, показывая этим, что ему все равно, но при этом сообщил.

— Я встречался с Караяном, он старейшина рода, кочующего вдоль реки и мой дядя по материнской линии. Он рассказал, что в четверти дня перехода от той стороны реки собралось двадцать тысяч воинов усуней, которых возглавили вожди рода дуглат.

— Чего они ждут? Их же в два раза больше и в воинском умении они не уступают гуннам и канглы. Наше войско утомлено переходом и сражениями. Многие из них ранены. Тем более, что между нами сейчас идет война. Что же им мешает? — с тревогой спросил я. Сражаться мне больше не хотелось, тем более с усунями.

— Да война была. Но с твоим отцом. Сейчас они узнали, что новым каганом твой отец назначил тебя. Ты прямой потомок Моде-кагана, которому поклялись в верности и покорности за себя и своих потомков все роды сяньби, усуней, динлинов и, даже сарматов, не говоря уж о канглы и других мелких кочевых племен. Формально ты законный великий хан всех людей, держащих лук и сидящих верхом на лошадях.

— Законность этих прав их не особо удовлетворяла, когда они не захотели подчиниться воле моего отца и провели к городу Чен Тана с его шестью туменами солдат, которые чуть не убили всех нас.

— Ну, еще они боятся тебя, — сказал он как-то неохотно. — Со времен Моде никому еще не удавалось победить многократно превосходящую армию ханьцев. И потому они верят тем слухам, что в тебя вселился дух твоего великого предка, чтобы восстановить былую славу гуннов. Они верят, что тебя оберегает само Небо.

— А ты как думаешь, Буюк? Ты веришь этому? — спросил я у него.

— Ты сильно изменился, — ответил он после некоторого раздумья. — Говорить, мыслить стал по-другому. Но все остальное в тебе осталось прежним, как ты ешь, как улыбаешься. Я видел, как ты дрался с ханьцами у гор. Ты бился с ними именно так, как я тебя учил. Уверен Моде был более великим воином, — вдруг закончил он и неожиданно засмеялся. Затем, резко перестав смеяться, сказал:

— Караян и вожди дуглатов просят кагана гуннов и кангюев погостить у них в ауле и принять участие в празднестве, устроенном в честь прибытия высочайшего гостя.

Усуни встретили делегацию гуннов, которую возглавил я сам. В эту делегацию входили Иргек, Ирек, Кокжал, Гай и Ужас. Встретили нас радушно, как и положено встречать в степи гостей, накормив и напоив до отвала не только прибывших на переговоры вождей, но и всю мою армию. Но, несмотря на гостеприимство, они продемонстрировали нам двадцатитысячную конницу, полностью готовую к возможной битве.

В мою честь, как и обещалось, было устроено празднество, было выпито много тон кумыса и даже привезенного с Китая и Согдианы вина. Были проведены скачки, устроены чемпионаты по борьбе верхом, стрельбе из лука, в тогыз кумалак и многих других традиционных игр кочевников, в которых дружно приняли участие гунны, канглы и усуни, забыв, что только вчера готовы были с удовольствием убивать друг друга.