Доктор 2 (СИ) - Афанасьев Семён - Страница 49

— Тут есть пара моментов. Первый: спасение жизни, да ещё и с сохранением всех функций, когда ситуация почти безнадёжна, это врачебный подвиг, — твёрдо говорит Котлинский, глядя мне в глаза. — Я это понимаю. Анна это понимает. Её муж это понимает. Все это понимают. Но есть и материальная составляющая. Успешного функционирования специалиста, который может обеспечивать такой результат. Вот нам с тобой нужно понять, как выражать затраченные тобой усилия в денежном эквиваленте.

— Игорь Витальевич, вопрос очень сложный. И я об этом думал, — я действительно думал об этом, и у меня на этот счёт есть твёрдая позиция. — Есть масса людей, которые в финансовом плане добились больше, чем кто-то мог бы даже мечтать. Кое с кем из таких людей я по случайности знаком даже лично… Вот очень многие из них местами жалеют о том, что кое-что в жизни сделали не так. И дай им сегодня волю — они бы отмотали жизнь заново и кое-что переиграли бы.

— Интересно, продолжай, — барабанит пальцами по столу Котлинский.

— Но я не знаю ни одного доктора, который бы сказал: «Спасаю жизни с двадцати с небольшим лет, ничего не имею, вот я дурак! Надо было плюнуть и заняться другим!». Хотя масса хороших докторов спасают людей всю жизнь и ничего с этого не имеют, — улыбаясь, смотрю на Котлинского. — Теперь вы мне скажите, с вашей точки зрения, какой путь надо выбирать?

— Ну и хорошо, — с явным облегчением говорит Котлинский. — У меня на эту тему религиозные взгляды, но в основном мы сходимся. Я предварительно сегодня согласовал с мужем Анны стоимость около двадцати процентов от того, что они потратили бы на операции, терапии, переезды и так далее. Опасался, что ты скажешь, что это мало.

— Не скажу… речь ведь о тысячах долларов?

— Да как бы не о десятках тысяч, — осторожно кивает Котлинский.

— Получается, если двадцать тысяч долларов, грубо, пациент заплатит без гарантии результата, то мы выставляем счёт на сумму около четырёх тысяч?

— Четырёх-пяти, плюс минус, — кивает Котлинский.

— Игорь Витальевич, дурацкий вопрос. А это не выглядит некрасиво с моральной точки зрения? — поднимаю руки, упреждая его негатив, который вижу. — Я ничего не утверждаю. Я просто спрашиваю. Мне слишком мало лет, и я не знаю, какими критериями оценивать эту ситуацию.

— Да я думал об этом, — с какой-то досадой признаётся Котлинский. — Понимаешь, даже не говоря о моёмматериальном интересе, совсем бесплатно тоже нельзя. По причинам психологии. Потому что никто не поверит в действенность методики. Это раз. Расходы мы несём, и специалист не должен думать, работать или не работать по этой теме из-за материального аспекта, согласен? Это два.

— Пожалуй, согласен, — теперь осторожно киваю я.

— Ну а пациент, в отличие от шарлатанской хирургии, платит намтолько после получения результата. Не буду расписывать, что это значит, в подробностях — всё и так понятно.

— А почему вы назвали хирургию шарлатанской? — смеюсь. — Они скорее назовут шарлатанами нас.

— А тут всё просто, — неожиданно жёстко отвечает Котлинский. — По Анне, прогноз при традиционной методике был не выше двадцати процентов. Это значит, что из ста согласившихся на операцию в её случае, выживут только двадцать. Остальные умрут. Два к восьми. Все это знают, включая те клиники. Но это же не мешает им брать деньги авансом? Лично я считаю: если врач не может спасти восьмерых из десяти, на регулярной основе, из года в год; но при этом из года в год на регулярной основе берёт деньги со всех десяти, врача в нём меньше, чем бизнесмена… Ладно, ты это только никому не скажи, — неожиданно смущается Котлинский. — Это я между нами.

— Ну а что вас смущает в пяти тысячах? — спрашиваю. — Как по мне, весьма достойная сумма.

— Вот я рад, что у нас с тобой нет разногласий в этом вопросе, — с облегчением выдыхает Котлинский. — Понимаешь, твой результат ведь не принадлежит мне. А сложилось так, что продаю его я. По моему опыту, это всегда являлось причиной разногласий, чтоб сказать мягко. Если измерять в деньгах, рыночная стоимость твоей работы однозначно дороже операции, понятно почему.

— Я не думаю, что в нашей сфере мы в полном объёме можем применять рыночные категории, — отрицательно качаю головой.

— Да я с тобой согласен. Скажу больше! — горячится Котлинский. — Тут такое дело, пусть каждый платит, сколько может. Может заплатить двадцать процентов стоимости операции — пусть платит. Бог потом всё равно нам больше вернёт. Я сейчас никак не могу обосновать это с точки зрения формальной логики. Но это так, поручусь за это, — разводит руками Котлинский.

— Игорь Витальевич, я же вижу, когда люди говорят правду, — улыбаюсь. — Не нужно ручаться, я согласен.

— Ну тут такое дело, что оно бездоказательно, — смущается Котлинский. — Вот я жопой, что называется, чувствую, что нужно в первую очередь не цену ломить. И не о финансах думать. Тогда деньги в результате сами приложатся. Причем в таком количестве, как ты говоришь, что никто об этом мечтать не мог. А вот если изначально целью ставить деньги — это путь в никуда. По крайней мере, в медицине.

— Неожиданно такое слышать от Вас, — продолжаю улыбаться.

— А меня Барыгой прозвали не от того, что всегда под себя грёб, — признаётся Котлинский.

— А от чего? — мне становится интересно.

— От того, что у меня деньги всегда были. При этом, учился, как все. Родители — обычные инженеры на заводе, ничего особенного. Просто вёл себя, сейчас бы сказали, по понятиям. Вот Бог, если в него верить, всегда мне и воздавал. Но это тема такая, скользкая, я её много с кем не обсуждаю…

— Игорь Витальевич, спасибо за чай, мне пора бежать, — начинаю подниматься.

— Погоди. Минута. Приход денег в кассу от клиента ты можешь контролировать в любой момент, я тебе допуски давал.

— Да я вам и так верю, — пожимаю плечами.

— Забываю, что ты видишь неправду… Как насчёт раздела шестьдесят на сорок? — спрашивает Котлинский, и тут же поясняет, — тебе шестьдесят процентов, КЛИНИКЕ сорок. От всей кассы по каждому такому случаю. Забегая вперёд: да, я — акула капитализма, и своего не упущу… По крайней мере, попытаюсь.

Эти слова очень контрастируют с тем, что он говорил только что, потому говорю, что думаю:

— Я согласен даже на пятьдесят на пятьдесят. Мы же только что договорились, что между собой в этой теме деньги во главу угла не ставим. Я бы не хотел, чтоб мой партнёр был в неравном положении. Тем более, вы тоже делаете большую работу. Начиная от документарного прикрытия, создания условий, принятия всех рисков, неприятные для меня расчёты с клиентами и так далее.

Спорить не буду! — весело соглашается Котлинский. — Пятьдесят на пятьдесят. Тем более, у КЛИНИКИ расходов куча. Взять сейчас хотя бы управление молчанием онкодиспансера. Боюсь подумать, сколько туда засылать придётся… чтоб информационным потоком оттуда управляли мы, а не они или неконтролируемые слухи…

У Котлинского задержался, потому дальше снова бегом. Это входит в привычку. Учебный год уже начался, улицы снова заполнились пробками, бегом получается быстрее, особенно если в рамках одного района.

Да и бегать много, Сергеевич говорит, лично мне полезно.

В бассейне «выпахиваю» всё, с как можно большим прилежанием.

Вообще, когда встал вопрос нового распорядка с первого сентября, я всерьёз рассматривал, чем пожертвовать: школой или бассейном?

Как ни парадоксально, выбор не шуточный. И задуматься о нём вполне логично. Начать с того, что плавание уже приносит мне доход. В виде командировочных на соревнованиях и сборах за границей. С учётом моих особенностей, вход в сборную страны и дальнейшее чемпионство — вполне реальный вариант. А это совсем другие деньги, и достаточно быстро.

В отличие от школы. Которая и сейчас расход, и перспективы вынести из неё что-то полезное, при сегодняшнем положении вещей, лично для меня не самоочевидны.

В итоге, решил напрячься и жертвовать ничем не стал. Как минимум, пока что.