Доктор 2 (СИ) - Афанасьев Семён - Страница 58

— У меня есть, что мне нравится… — начинаю думать вслух. — Если что, поправишь?

— Конечно. Не буксуй. Три минуты.

— У меня есть то, чем мне нравится заниматься. По большому счёту, это ты, бокс и НОВАЯ КЛИНИКА. Ну пока так на сегодня, — развожу руками. — Школа не является ни дорогой к этим целям, с которой я бы смирился. Как смирился с АТЛАСОМ, который прилежно зубрю. Ни удовольствием, каковым местами является плавание. Пусть и по инерции. Получается, в эмоциональном ряду, школа у меня уже в негативе. При такой эмоциональной ориентации, я изначально не буду видеть её плюсов, но буду в пять раз острее воспринимать все её минусы. Сюда добавляем, что я очень остро воспринимаю потери времени, а в школе они объективно неизбежны. Результат: я не увижу никаких возможностей, которые есть в школе. Я б даже сказал другим словом, opportunities. Оно лучше передаёт смысл, это…

— Мелкий, я говорю по-английски. Чмок. Дальше.

— Да уже всё. Я не увижу никаких возможностей, которые есть в школе. Но буду выходить из себя от каждой мелочи, которую при ином раскладе воспринимал бы снисходительно. Ну как я воспринимаю твои впадания в детство и дурачества.

— Точно, Мелкий. Бинго три раза. Можно короче. Оно, правда, про личную жизнь, но к твоей ситуации лепится идеально: когда любишь, восхищают недостатки. Когда любви нет, раздражают достоинства. Вот теперь приложи к своей школе.

С полминуты мы оба молчим.

— Только ты не подумай, что я пытаюсь тебя развернуть в сторону походов в школу после общения с директором. — поясняет Лена. — Я категорически не оправдываю ни её попустительства наркоманам. Ни отсутствие договора с тобой. Ни игнор твоей эмансипации, вернее, даже незнание о ней. Я просто хочу, чтобы ты, перед тем как будешь решать, как к ней и к школе относиться, посмотрел на них с другой стороны.

— Это с какой? — снова удивляюсь, и снова искренне.

— А ты увидь в ней вторую часть. Она — затюканная женщина в возрасте. У которой масса обязанностей, но никаких прав. Хоть даже в адрес тебя. Которой, к сожалению, жить осталось чуть меньше, чем она прожила. И которая, возможно, очень нуждалась бы в твоей поддержке. Я, кстати, с наркоманами этими ей помогу, говорю тебе сразу.

— Да помогай, я не против… Слушай, а я ведь думал, что я взрослый. И что мной манипулировать невозможно, — с удивлением констатирую через минуту.

— А ты и есть взрослый. И тобой манипулировать нельзя. — очень серьёзно говорит Лена. — Но ты умныйвзрослый. И гибкий. Я сейчас о мышлении. При вводе новых элементов в анализ, ты их не отбрасываешь. Как твоя директриса этих наркоманов… на которых ей проще закрыть глаза, чем… При вводе новых элементов в анализ, ты их учитываешь. И корректируешь курс. Что сейчас и сделал. Всё, топай. Твой бассейн. Стой, целуемся… Теперь топай. С бокса тебя забрать?

— Конечно, если можно.

— Можно. Я же твоя опекун, хи-хи… Мелкий, стой. Есть такое понятие, милосердие. Подумай о нём, когда будешь плавать свои километры, ладно? Тебе один хрен под водой делать нечего.

— Обещаю.

…

Из бассейна выскакиваю после тренировки, даже особо не вытираясь. Благо, ещё тепло. Вовик уже ждёт в служебной «нексии» на парковке.

В зале Сергеевич нас вовсю гоняет «перед стартом» — через полторы недели область.

В принципе, он говорит, что у нас всё в порядке. И неожиданностей быть не должно. Но расслабляться будет категорически не правильно, потому именно сегодня — снова моё самое нелюбимое упражнение. «Все против всех».

Тимур тоже ходит сюда, правда, в другое время. Сергеевич говорит, на тренировках старается. Видеться с ним часто и специально у нас не получается, но через Сергеевича я ему передаю по мелочи то, что подготавливает Лена: одежду, продукты. Она, кстати, его днём пару раз в неделю выгуливает, когда ей нечем заняться. Говорит, нормальный пацан. С её медицинской точки зрения.

— Ну так что, подумал о милосердии? — спрашивает Лена, шагая со мной под руку от спорткомплекса. Она сегодня приехала чуть раньше и зашла в зал, чтоб не ждать на улице. Сергеевич разрешил, поскольку знакомы.

Я вначале был против, поскольку мы все после душа переодеваемся прямо в зале бокса, но Лена посмотрела на меня, как на убогого, и только хмыкнула:

— Ты хочешь смутить врача-реаниматолога голым мужиком?

Потом правда, видимо, что-то такое сообразила на тему того, что мне это неприятно, и пошла к Сергеевичу в тренерскую играть с ним в шахматы, пока мы с Вовиком моемся и переодеваемся.

Заходя в тренерскую, застаём на доске позиционный проигрыш Сергеевича. К моему личному удивлению. Не знал за Леной таких талантов.

— Очень неплохой уровень игры, — удивлённо цокает языком Сергеевич, короля которого теснят к краю доски слон и конь Лены. — Где учились? — Сергеевич с Леной «на вы».

— Дома с отцом, он любитель. Ну и книги… АВЕРБАХ, «ТЕОРИЯ ШАХМАТНЫХ ОКОНЧАНИЙ».

— Как необычно для женщины, — бормочет Сергеевич. Пытаясь свести к ничьей.

— У меня отец не делал скидок на пол в детстве. А шахматы я сама любила.

Вовик стучит пальцами по своим часам, и доиграть Сергеевичу и Лене мы не даём. Вовик сегодня везёт Сергеевича домой, потом едет что-то делать в банке. Потому они торопятся.

— Ну так что, подумал о милосердии? — спрашивает Лена в машине.

— Подумал. Но мне нужно ещё кое-что почитать, как домой приедем, — отвечаю. — Есть кое-что, что я очень хотел бы с тобой обсудить.

Дома Лена отправляется на кухню ваять какой-то эксклюзивный ужин, как она сама говорит. У меня сегодня готовить ни сил, ни желания нет.

Отыскав и перечитав то, что хотел, выхожу на кухню с ноутом в руках, чтоб быть поближе к Лене, которая что-то упрямо готовит вот уже второй час, третий раз выбрасывая что-то со сковородки в мусорное ведро.

— Лен, кое-что спросить хотел. Я со своей колокольни где-то вижу, но хотелось бы понять точку зрения официальной доказательной медицины.

— Вещай, мой юный герой, — улыбается Лена, подходя к мусорке четвёртый раз. — Вот падла, да почему же оно прилипает-то… Что именно ты шёл мне сообщить?

— Да вот тут статья… но почему-то нет ссылок на первоисточник… ни по-русски, ни по-английски не могу найти. Пишут, в рамках проекта NASА психологи разработали и провели тест среди детей, позволяющий оценить их творческий потенциал. Результаты… так, ага… Тест проводился на полутора тысячах детей в возрасте от четырёх до пяти лет, — читаю прямо с экрана. — Оказалось, что в топовую категорию “гениальность” попало девяносто восемь процентов детей. Эта цифра показалась нереальной и тест забраковали. Но разработчики не сдались, а провели этот тест на тех же детях, когда они достигли возраста десяти лет.[14]

— Кажется, слышала… И что в десять лет? — кивает Лена, не отрываясь от бурлящей сковородки.

— На этот раз в категорию “гениальное воображение” попало всего тридцать процентов детей. Потом NASA снова проводит этот тест с этими детьми, но уже в возрасте пятнадцати лет. В этом возрасте, гениев среди них оказалось меньше двенадцати процентов.

— М-м-м-м… сделай паузу, дай всосу… в смысле, уложу в мыслях… Всё. Продолжай.

— Да ты сейчас тогда каждые пятнадцать секунд будешь паузы делать, тут сложно…

— Читай, Мелкий! А не спорь со мной. Кажется получается, — удовлетворённо роняет Лена, кивая на сковородку. — А я внимательно тебя слушаю.

— Затем NASA провели тест на случайной выборке взрослых. Среди них процент гениальности упал до двух. На основании этих данных какой-то ученый, имя его пишут как Gavin Nascimento, сделал подробную научную публикацию, суть которой сводится к следующему, дальше читаю дословно большой объём!

— Давай уже, читай, готова… Внимать твоим мыслям, — Лена убавляет газ под сковородой до самого слабого и поворачивается ко мне, полуприсаживаясь на стол.

— Ну а вот собственно сам текст, если верить источнику: «Школьная система, колледжи и высшее образование постепенно лишают растущего человека присущего каждому творческого гения. Причин несколько, но самой очевидной кажется заказ правящих классов. То, что мы вкладываем в понятие “образование”, на самом деле является сложнейшей психологической системой, исторически созданной для обслуживания потребностей правящего класса". — поднимаю глаза на Лену, — следишь за мыслью?