Чёрные крылья зиккурата (СИ) - Ветер Морвейн "Lady Morvein" - Страница 6

— Это же бойня, — услышала она женский голос из соседней ложи.

— Это и интересно, — ответили из-за занавесок.

Виверн изогнул шею и попытался цапнуть противницу зубами. Зубы вскользь прошли по плечу, но и виверн отвлёкся, так что валькирия успела ударить его посохом по длинной шее. Виверн закричал по-птичьи, но плеча не выпустил. Он рванул на себя, вырывая из руки противницы кусок мяса. Птичий крик повторился.

Виверна попробовала крови и теперь её было не остановить. Валькирия попыталась перейти в наступление, но, нанеся всего два удара, была вынуждена отступить. Теперь она была стеснена в движениях ещё больше. Виверн переступил с ноги на ногу и, ударив лапой, покатил валькирию по песку. Прижав её к земле, он взгромоздился сверху, и Церера попрощалась со своей неожиданной фавориткой, а заодно и с парой тысяч монет — но что-то изменилось.

Слева от неё в воздухе промелькнула чёрная тень. Маркус приземлился на ноги как кошка и раньше, чем виверн успел обернуться, полоснул его мечом по крылу — он-то знал, как драться с подобными тварями. Виверн завизжал и отскочил в сторону. Зрители ахнули и затаили дыхание. Иногда кто-то из аристократов нарушал правила, чтобы защитить свою ставку, как Сант совсем недавно, но только так, чтобы нарушения не заметил никто.

Маркус дождался, пока виверн повернётся к нему мордой. Когда же это произошло, он молнией бросился вперёд и всадил меч в жёлтый, широко открытый, глаз. Виверн оглушительно завизжал. Маркус выдернул клинок и с размаху отрубил ящеру голову. В этом не было необходимости — тот уже был мёртв.

Подняв за перепончатое ухо здоровенную голову, он двинулся к императорской ложе. Бросил её на землю перед балконом и низко поклонился, не отводя взгляда от императрицы. Церера видела, что лицо императора побагровело от ярости.

— Вы нарушили правила, — сказал он то, что и без того было очевидно, но императрица тут же дёрнула его за рукав, принуждая замолчать.

— Лишь потому, что хотел преподнести этот дар вашим императорским величествам сам. Ведь я достоин этого не меньше, чем безродная рабыня.

Церера закатила глаза.

— Спасибо, — сказала она негромко, когда Маркус вернулся на своё место.

— Не хотел, чтобы твоя ставка пропала, — сказал Маркус и прильнул губами к её руке.

От Маркуса соблазнительно пахло кровью, потом и дамасской сталью. Он улыбался одной половиной рта, как кот после обеда. И всё же его обаяние не могло обмануть гетеру — Клемента понимала, что оказалась в этом бою так же случайно, как и императрица.

Сант хрустнул яблоком, а когда обнаружил, что Маркус поворачивает голову к нему, сделал вид, что внимательно рассматривает надкушенный фрукт.

— Пошло, — заявил Кэнсорин и, взяв в руки кубок с вином, покачал его, а затем посмотрел на просвет.

— Просто ты привык нюхать кровь связанных рабов, — ответил Маркус. Он всё ещё тяжело дышал, но не желал показывать, что реакция товарищей задела его. «Друзьями» Маркус этих людей никогда не называл, хотя и знал их очень, очень давно.

Он скинул с плеч перепачканный кровью камзол и вытер вспотевшее лицо батистовым рукавом. Теперь, когда бой подошёл к концу, ему больше не хотелось находиться здесь, среди них.

Маркус взял с подноса рабыни кувшин с вином и сделал несколько крупных глотков прямо из него. Отставил в сторону и снова подошёл к парапету, под которым недавно свершился бой.

Валькирию уносили на носилках. Глаза её были закрыты, а пепельные волосы разметались по соломенному тюфяку — абсолютно неуместному, если бы кто-то спросил патриция.

Маркус не знал, чем так привлекло его это существо. Он ходил на арену, потому что сюда ходили все, не чувствуя вкуса чужих побед. Вместе со всеми пил вино и проигрывал деньги на закрытых патрицианских вечерах. Маркусу было душно здесь — сколько он помнил себя. И эта странная валькирия стала первым в его жизни существом, чьи когти прорвались сквозь марево нескончаемого римского дня, в котором он тлел на солнце и бесконечно умирал. Она стала наваждением, и, увидев её в первый раз, Маркус понял, что придёт и будет смотреть ещё. Теперь он ходил на Арену только ради неё. Вот уже четырнадцать дней.

«Я хочу её себе», — подумал Маркус. Мысль родилась внезапно, как и все мысли, которые он обычно воплощал в жизнь. В это мгновение Маркусу было абсолютно всё равно, что воительница ни жива, ни мертва. Что денег у патриция давно уже едва хватает на то, чтобы раздавать долги, а галантерейщик третью неделю работает на него в кредит. Маркусу было всё равно, что скажут люди, когда увидят рядом с ним северянку-рабыню, валькирию — уже не девочку, каких предпочитали заводить аристократы, а взрослую воительницу со шрамами на плечах.

Маркус увидел эти шрамы, и внизу живота завибрировала дрожь, при мысли о том, как он мог бы коснуться их. Провести кончиками пальцев, исследуя один за другим.

Обычно если Маркус чего-то хотел, он мгновенно приводил это желание в жизнь, и потому, резко развернувшись на каблуках, подхватил камзол и сообщил остальным гостям:

— Я хочу прогуляться. Ложа в вашем распоряжении, а меня можете не ждать.

Двое патрициев переглянулись между собой.

— Я, пожалуй, пройдусь с тобой, — сказал Сант.

— И я, — поддержал Кэнсорин.

— А я уж точно не останусь здесь одна, — Клемента в мгновение ока соскочила со своей скамьи.

Маркус закатил глаза, но промолчал. Он всё равно не знал, куда собирается идти и что будет делать теперь.

Все вчетвером они вышли в коридор, серпантином оплетавший трибуны по окружности, и медленно стали спускаться вниз.

— На днях будем играть у меня, — сказал Сант задумчиво, оглядываясь по сторонам, — Кто придёт?

— Я уезжаю, — равнодушно ответил Кэнсорин.

— А я может быть, — ответил Маркус, не глядя на него.

Горожане, разодетые в зелёные и алые тоги, раскланивались перед ними, встречая на пути, но Маркус не замечал и их. Он думал о том, как мало изменился этот город за прошедшие шестьсот лет — и в то же время насколько он стал другим.

Даэвы, приплывшие в Империю из неведомых на материке южных земель, могли бы превратить его в рай на земле. Но вместо этого лишь научили местных жителей курить табак, а сами переняли их привычки к кровавым играм и любовь к бесконечной войне.

Он попытался представить, каким был этот колизей шесть сотен лет назад, и обнаружил, что видит его точно таким же, как сейчас.

«Но мой отец не был таким, как они», — подумал Маркус в недоумении, — «Он верил в ту войну, которую вёл», — и тут же мысленно посмеялся над собой. Теперь, когда Империя простиралась от тёплых Средиземных берегов и Апеннинского полуострова до ледяных морей севера, когда покорила и хвойные леса, и заснеженные вершины, и огромные ледники, ей не с кем больше было воевать. Дальше на юг — только бескрайние песчаные пустыни и коралловые рифы. Да ещё таинственная земля за туманами, куда им, даэвам, не вернуться уже никогда.

На нижнем этаже амфитеатра расположились торговцы выпечкой и вином. По большей части их услугами пользовались простолюдины, и Маркус миновал их, не обращая внимания ни на кого. Зато Сант не преминул схватить пробегавшую мимо прислужницу за зад. Взвизгнув, та накренила кувшин с вином, так что Тавио мгновенно отшатнулся от неё, столкнулся плечом с горожанином, спешившим по своим делам, и принялся демонстративно отряхивать «испачканный» о него камзол.

— Простите, благородные господа! — досмерти перепуганная прислужница рухнула на колени на грязный пол. Маркус поморщился, потому что смотрела она прямиком на него — видимо решила, что он единственный из трёх господ, кто ещё не обижен на неё.

— Тавио, перестань, — обогнув девушку, Маркус продолжал идти вперёд. Ни на кого из спутников он не обернулся, и продолжают ли они идти за ним проверять не стал.

Клемента, поколебавшись, замедлила ход и, присев рядом с девушкой, принялась успокаивать её. Маркус не смотрел и на неё.