Князь Угличский (СИ) - Уточкин Владимир Николаевич - Страница 31

В кремле въехали в наконец-то законченные московскими мастерами палаты, коии приказал возвести для моей семьи государь. Небольшой деревянный дворец с вальмовыми дощатыми крышами, имел два этажа с подклетью и пристроенными сзаду хозяйственными помещениями. Терем имел широкие окна, покрытые зелеными муравчатыми, синими, с различными рисованными картинками, изразцами печи, и везде где можно, был обильно украшен искусной резьбой по дереву. Самым большим помещением во дворце оказалась трапезная с двумя огромными в два обхвата столбами из цельных бревен. Она была единственной, отделанной хоромным нарядом: пол был выложен из дубовых кирпичиков, стены обшиты гладкими досками в стык, без единой щели, потолок набран из маленьких деревянных дощечек, разного естественного древесного цвета. Жилые палаты были убраны шатровым нарядом: ровные полы закрыты коврами, стены задрапированы сукном и дорогими тканями. Обивка стен создавала эклектику внутренних помещений: синий зал переходил в зеленый, дальше в янтарный, и так далее, одно из угловых помещений, выходящее видом на Москву-реку, было обито тисненой кожей, приятного светло-коричневого цвета. Привычных и устраиваемых мною во всех своих жилищах туалетов для себя и дворни он не имел. Пришлось отправлять сеунча за Саввой Ефимовым, моим штатным древоделом и розмыслом. Наверное, закажу ему еще и водопровод. Дело то не особо хитрое, а ежедневный горячий душ нелишняя вещь в доме.

Оставив жену командовать дворней, сам отправился к тестю. Годунов выглядел усталым.

— Здравствуй Борис Федорович, что-то ты серый какой?

— По здорову царевич. Ныне смутное время, в думе буча. Бояре лаются меж собой. Сторонники Романовых недовольства не скрывают, бают, де оговорили боярский род. Князья Черкасский, Сицкий, Шестунов, большие дворяне Карповы, Репнины в открытую хулят имя мое, и твое зазря полощут, ано уж дудки, заговор раскрыт и в нем замазано все семейство Романовых. Шпег на виске и повиснуть не успел, и горящего веничка не спробовал, как указал на Федора Никитича. Бо он всеж двоюродный брат царя Фёдора Иоанновича. Пришлось государю всю подноготную охоты лесной про тебя выложить. Ох и сквернословил Федор Иоаннович, яз таковым его и не упомню. Ты тож приуготовься, царь тебе выдаст на орехи!

— А мне за что? — С опаской удивился я.

— За то, что с малой строжей в путь по подложной епистолии ушел и чуть голову не сложил. Да ладно, не трясись, улегся уж гнев у государя. Так вот, аки Федор Иоаннович чуток угомонился, призвал главу Разбойного приказа окольничего Андрея Петровича Клешнина, и строго указал учинить розыск и зачать с Романовского подворья в Зарядье в Китай-городе. Тот крикнул стремянных стрельцов на государево дело да палаты боярские в вечор-то и взял. Дворня романовская сдуру аль по злому умыслу государевых сыскных людей слушать не пожелала и стрелять зачала, уж тогда все по сурьезному случилось. Стрельцы, терем подпалили, слуг во множестве побили, имали из палат недужного Федора Никитича Романова. По листу допросному, что с твоих рынд брали, опознали в ем по старой ране голову лесной засады. Да дворяне его в застенке сознались во всем и указали остатних людишек пять десятков, что на разбой ходили. Вящий в роду Алексашка Никитич Романов-Захарьев, внегда пояли его стражей, лаялся, да от родича отпирался всяко, мол, сам Федорка на промысел ушел. Да казначей его, боярский холоп Бартенев, повинил дьяка Постельничего приказа, абы подал тот Алексашке Романову черновой список с царской грамоты о наследовании престола. Да и указал, где грамотка хранится. Тако выходит вся семейка в сговоре замаралась. Романовы прознали, бо шапка Мономахова мимо их главы проходит, да и измыслили подложным посланием тебя выманить и живота лишить в лесу темном. Бо Федор Романов завсегда безголовый был. С мальцом не управился, упустил тебя, да подранили его крепко, вот слуги евоные, дело верное не доведя, бросили, да господина спасать кинулись. Сама вятшая семейка повинилась во всем, страшась за животы свои. Ноне уж начисто пишут допросные листы в "Угличское дело", дьяки Разбойного приказа прочих зачинщиков ловят, заставы на воротах ставили, да не всех споймали, бо дело уж решенное, через седьмицу другую, на сидении царя с боярской думой будет зачитан список допросов. Ноне государь думу думает, как покарать израдцев Романовых. Не терпит крови Федор Иоаннович, милостив вельми, да и родичи оне близкие. Тако мню, по государевой воле разошлют семейство в ссылку по дальним городам под приставов, бо земли вотчинные, величайшие в царстве Московском, что Романовы скопили, в казну заберут, аль брату бедовому подарят, но то вряд ли, серчает еще про тебя царь.

— Не гневись, слуга царев Борис Федорович. Яз ноне весть тебе реку лучшую. С завода устюженского привез пушку точеную, как обесчал. Таковой гарматы ни у кого нету. С боярином Лапушкиным палили из неё под Устюжной, так окольничий с сею бронзовой красой в обнимку весь путь обратный соделал! Так ему она глянулась!

— Да неужто? А ну ко веди, подивлюсь на твою чудную пушку. — У боярина действительно сразу подскочило настроение, хотя выглядел он все одно уставшим.

В малой конюшне, при новом тереме, под охраной дворни, укрытый сермяжной тканью, стоял колесный станок с новым орудием.

— Вот боярин, дивись. — Произнес я, снимая покров с бронзового ствола.

Годунов, конечно, не разбирался в артиллерии, на это имелись советники, но новая технология изготовления ствола, четкие геометрические линии, высокое качество поверхностей — это любому сразу бросалось в глаза.

— Так сказываешь Лапушкину гармата глянулась? — вопросил боярин.

— Он и сам тебе скажет. Это ныне лучшее орудие средь всех пушек, конечно в своем роде.

— Про что говоришь?

— Яз толкую, бо пудовую бомбу не метнет, бо средь всих стволов такового размера лучшая, легкая, точная, как обещал. А, кроме того, таковых можно точить сколь восхочешь. Хоть одну сотню, хоть пять. Надобно еще прицел к ней сделать какой.

— Да, таковую штуку надобно государю показать. Он хучь оружья не жалует, бо по нраву ему придется сила, коею прирастет войско наше. Вот ты Димитрий хитрец. Как знал, что государя умаслить надобно! А в прочем о чём яз говорю, ты, небось, про то и ведал.

— Да откель мне ведать? То случай просто.

— Ну да, конечно. — Без искры в голосе согласился Годунов.

— Тебе бы Борис Федорович отдохнуть денек-другой, совсем ты измотался.

— Недосуг. Не мочно мне ныне от дел устраниться, надобно остатних бояр борзых приструнить. Шуйских и иже с ими. Щас самая пора. Дабы место свое блюли.

— Мы ныне в новый терем въехали, что государь на свадебку пожаловал. Желаю тебя с тещей на новоселье пригласить. Яз дочери твоей подарил большую трубу подзорную, что б в небеса глядеть. Приходи ко мне в терем, тебе покажу. Благостный вид звездный, за душу берет. И спокойней тебе станет.

— Что ж приду в вечор, коль зовешь, с Марией Григорьевной и сынка Федьку малого возьму.

— Вот и ладно. Мож и государя позвать? С семейством?

— Хм. Гляжу, хочется тебе вотчин Романовских, бо в том не вижу посконной корысти, знаемо мне, бо кажную московку на дела государевы пускаешь. Пойду до Федора Иоанновича сей же час, мож уговорю его. Ты Ксению упреди пусть стол готовит, яз со своей кухни тож подкину яств на вечор.

Ближе к вечеру в новом тереме собрались все три семейства.

Сначала пришли Годуновы. Борис Федорович выглядел богато, но без крикливости, жена его Мария Григорьевна одета была вовсе скромно. Зато маленький Федор был выряжен в шитый золотом кафтанчик с красным кушаком и маленькие сапожки красного цвета с задорно торчащими закрученными носами. Годунов подарил на новоселье резные шахматы, весьма искусно сделанные и здоровенное золотое литое блюдо.

— Доброго вечера, Борис Федорович, Мария Григорьевна, Федор Борисович — Вежливо поздоровался я.

— Поздорову зятек — за всех поздоровался со мной тесть. — Что-то тесноваты у тебя хоромы — пошутил он.