Князь Угличский (СИ) - Уточкин Владимир Николаевич - Страница 32

— Да уж не царские палаты! — ответил тем же я.

Помня свои совсем не давние мучения, наклонился к маленькому Федору:

— Ну что боярин, — обратился я к нему — не жарко тебе?

— Нет. — Ответил тот, засмущался и спрятался за мамку.

— Погоди шурин не прячься, смотри какая штука у меня есть. — И подал ему бумажный цилиндр калейдоскопа. — Здесь внутри красота спрятана. Смотри в глазок на свет и будет тебе счастье!

Конечно, игрушку посмотрели все, тесть лишь попенял, что такую изысканную забаву в простецкой бумажной трубе подал. Не успел я заказать красивые трубки для подарочных игрушек, но так как на празднике были дети, одолжил у супруги тот, что смастерил в Угличе. Обещал тестю заказать у мастеров и отдариться красиво сделанной игрушкой.

Государь пришел в простых одеждах, не любит он суетности мирской. Царица наоборот явилась в великолепном наряде. На ней был одет летник из ярко зеленого с золотым шитьем шелка, верхнее платье-"шубка" из парчи более темного зеленого цвета, расшитое золотыми цветками, украшенное жемчугом и тесьмой, сверху оплечье, отороченное горностаевым мехом и невероятный по красоте головной убор. Пятилетняя царевна Феодосия не уступала государыне в изысканности наряда. Федор Иоаннович подарил на новоселье черного с белой грудкой и носочками котенка и в богатом окладе увесистый томик с названием "Книга, называемая "Домострой", содержащая в себе полезные сведения, поучения и наставления всякому христианину — мужу, и жене, и детям, и слугам, и служанкам" с яркими цветными гравюрами.

— Здравствовать многие леты, государь. — Поклонился я. — Царица Ирина Федоровна. — Отдельный поклон. — Царевна Феодосия.

— Здравствуй брате. — Царь подошел, обнял и расцеловал троекратно. — Еле тебя из болот твоих достал, — пошутил он, — пришлось войско посылать.

— Все хлопоты, государь. Удел бедноватый, скудостью маемся, все суечусь, где б копеечку достать, а то и кушать нечего. — Поддержал я.

— Да уж слыхивал про твою бедность. Вон Борис Федорович сказывает, про удельные зачинанья: полотняное, стекольное, в Устюжне город, чуть не вдвое раздался, уж молчу про зеркальный промысел. В Москве уже четверть боярских теремов с твоими стеклами стоит, стены в каменных палатах ломают, дабы окна вставить большие. А постельничий боярин мой всю женскую половину зеркалами твоими уставил. А Дмитрий Иванович? — обратился он к постельничему Годунову Дмитрию Ивановичу, который тоже пришел с царской семьей. Тот развел руками.

— Тут Борис Федорович баял, де привез ты на Москву хитрую воинскую весчь от удельных мастеров? — продолжил он.

— Есть государь, чем порадовать тебя. Велишь ли показать тебе новину воинскую?

— Велю.

Вместе с Годуновыми мы спустились в конюшню. Летний вечер был еще светел, но я взял с собой зажженные керосиновые лампы.

— Вот великий государь. Сия пищаль выточена на моем заводе в Угличе. Она легче, точнее, и дале ядра мечет, чем любые таковые всех папистких держав. Для твоего войска, коли прикажешь могу выделывать сколь надо, и все будут одинаковые словно близнецы. С такими гарматами войско твое непобедимым станет.

— Красивая пищаль. Что скажешь Борис Федорович?

— Окольничий Лапушкин, коий в твоем войске государь голова у наряда огненного, вельми хвалил, сею штуку. Сказывал лучшая пушка во всем миру.

— Ну, значится не зазря, яз брата своего на воинское дело поставил.

Я лишь поклонился.

— Таковая новина достойна награды. Яз подумаю и решу. — Произнес царь.

— Проследуй в палаты государь, сделай милость, есть еще у меня подарки тебе.

Пройдя в горницу, где вдоль стен стояли только лавки, мебелью надо будет обзавестись, показал царю и конюшему боярину свежеотпечатанные книги.

— Вот государь, книги, что соделаны на моем печатном дворе в Угличе. — И я передал каждому по экземпляру "Арифметика арабская", "Фортификация. Тайны линейного искусства" и "Устройство человеков".

— Что это за язык таковой, что-то в толк не возьму? — возмутился царь. — Буквы вроде русского письма, ано не хватает многих?

Да, этого я не учел. Если государю не понравится упрощенный алфавит, может и осерчать.

— Это государь новый способ письма словенского, который яз сам придумал.

— Ты Димитрий языка нашего не тронь, он нам от дедов-прадедов достался, железками своими вон тешься.

Годунов неодобрительно покачал головой:

— Дмитрий Иоаннович, почто не упредил мя об книжицах энтих бездельных? Вишь, государь гневается?

— Прости за оплошку великий государь, как лучше хотел сделать. Надобно, учить людей в великом множестве в царстве твоем. Желал упростить письмо, дабы шире грамота шла по Руси.

— Ни полслова не реки! Энто яз запрещаю! Заповедано язык, на коем святые книги писаны, словно жеребца холостить! Чтоб не слыхивал яз боле об таковой истории!

— Как прикажешь. — Сам виноват, надо было с Борисом Федоровичем посоветоваться. Требовалось исправлять ситуацию. — Пройди в трапезную государь, есть у меня новина, коея тебе вельми по нраву придется!

Рядом с палатой, где был накрыт стол, на широкой лестничной площадке-рундуке стоял на треноге телескоп. Сумерки еще не налились чернильной темнотой, но Луна уже вовсю сияла на небесном своде. Возле телескопа Ксения показывала царице и Марии Григорьевне как пользоваться оптическим прибором.

— Энто чего? Навроде трубы зрительной, что мне Борис Федорович давеча поднес? — Все еще недовольно спросил государь.

— Да великий государь, только это труба зрительная, особливо чтоб на звезды смотреть.

Зыркнув на меня, царь подошел к трубе и приник к окуляру. Я-то помнил, какое ощущение испытываешь, впервые видя звездное великолепие, россыпь бриллиантовой крошки на черном бархате бездны. А Луна? Это отдельная песня. Когда смотришь в глаза Бога, негативным эмоциям места нет! И точно:

— За таковую игрушку прощаю тебе оплошку твою. Потому как молод ты исчо. — Так рек и снова заглянул в телескоп.

Для гостей этой ночью оптические приборы были главным событием.

После молитвы сели за стол. Детей уже услали спать. Калейдоскоп делили с плачем и криком, победила царевна, так как кричала громче. Утешил горе маленького Федора тем, что пообещал в три дня ему подарить такой же.

На стол, подавали множество блюд. Иногда попадались яства, которые я есть, не мог. Например, мясо так напитали специями, что было оно зеленого цвета и странного вкуса. Ну, зачем? Зачем издеваться над коровой, она уже и так все сделала? Стукни кусок мяса молотком пару раз и жарь по вкусу. Или наоборот: вкуснющая осетрина первой свежести на столе, здесь сия рыбка чуть не в каждой речке водится. Никак не привыкну. Среди прочих угощений подали блюдо с картошкой. Постельничий Годунов, который тоже, присутствовал на празднике, был упрежден о заморском овоще, но видя, как я уплетаю жареный корнеплод под красную рыбку и кислую капустку, сам не удержался и отведал. Отдельное слово про настойки на самогоне, сахаре и ягодках: бруснике, вишне, облепихе. Рубин, янтарь, а вкус? Сказка! В общем, посиделки удались.

Когда все накушались в обоих смыслах, я показал царю и тестю картофелины и несколько блюд из него.

— Государь, Борис Федорович, вот овощ заморский, прозывается картофель. Весьма сытный и множество великое блюд, из него можно приготовить.

— Безыскусный какой-то. — Произнес Федор Иоаннович, попробовав блюда.

— Ты государь в пост откушай картошечку мятую с кислой капусткой. Пальчики оближешь. Притом еда постная. Ты же ведаешь, бо Господь не всегда дает хлебу вызреть, аль люди воинские вражеские урожай сгубят, от того бывает, голодают крестьяне твои, бо картошка сия неприхотлива, потому как в земле растет и храниться год может. От того множеству черных людей облегчение будет великое, коли раздать им в хозяйство сей овощ.

— Любишь ты черных людей Дмитрий. — Высказался царь.

— Так мы все: ты великий государь, князья да бояре стоим на них како дерево на корнях. Коли корни сыты, водою политы, цепко сидят в земле, так и ствол крепок.