Раскадровка (СИ) - "Ulla Lovisa" - Страница 37

— Мы такого не заказывали.

Венди вернулась с двумя большими коробками, вовсе не похожими на упаковки пиццы, ворохом конвертов и рекламных проспектов и бутылкой шампанского в руках. Очевидно, консьерж принёс все накопившиеся посылки и корреспонденцию. Она с грохотом опустила бутылку на столик и, развернув записку, лентой привязанную к горлышку, прочитала вслух:

— Дорогая, поздравляю с «Золотым глобусом»! Молодец. Марко.

Злобно сплюнула и повторила, ядовито растягивая слово:

— До-ро-га-я!

Норин посмотрела на сестру, недобро нахмурившуюся и оттого ставшую похожей на ястреба. В ярости у неё расширились ноздри и нервными красными пятнами покрылась шея.

— Перестань, — отмахнулась Джойс. Манкузо болел ей не очень долго, она отпустила ситуацию и в какой-то момент даже поймала себя на том, что в чём-то его понимала. Не оправдывала, не отменяла подлости его поступка, — поведения — но понимала. Её неприятно царапало звучание его имени, кололи расспросы журналистов о нём, а этот акт беспрецедентной заинтересованности в её работе спустя полгода после расставания взбесил, но она спокойно предложила сестре: — Просто выкинь.

— Выкинь?! — возмутился Джошуа. — Дорогуша, это «Крюг Клос д`Амбони» 95-го, по четыре тысячи американских долларов за бутылку, — деловито сообщив это, он грозно нацелился в Венди пальцем и приказал: — Спрячь куда-нибудь подальше. Это, конечно, не брюлики, но капиталовложение неплохое.

Венди вопросительно вскинула брови, ожидая решения сестры, и Норин кивнула.

— Спрячь на кухне, — попросила она, затем повернулась к агенту. — Не удивлюсь, если это не Марко, а его секретарша Ханна о себе напоминает. Она часто покупала и присылала от его имени подарки.

Джошуа кашлянул и высунул язык, показывая, что его тошнит. На этом тема была исчерпана. Постучав дверцами кухонных шкафов, вернулась Венди и, подхватив нож, снова принялась нарезать сыр. Норин отхлебнула кофе. На экране телевизора Гильермо Дель Торо объявлял номинантов в категории «Лучший грим»:

— «Безумный Макс: дорогая ярости», «Выживший», — после названия каждого фильма в зале, где проходило объявление, слышались жидкие вялые хлопки. — «Столетний старик, который вылез в окно и исчез»…

На большом экране за спиной Гильермо сменялись кадры из упомянутых работ и под их названиями мелким шрифтом проступали имена номинированных гримёров. Картинка за спиной Дель Торо снова изменилась, и возник искривленный кроваво-красный череп с проломленным лбом и заполненными пугающей черной слизью глазницами. «Майкл Флэтли, Эффи Лашапель и Бенце Патаки». Уголки губ Гильермо едва заметно дрогнули, обнажая плохо скрываемую гордость, свет блеснул в его очках и он произнёс название собственного фильма:

— «Багровый пик».

Затем были анимационные короткометражки и полнометражные фильмы, лучший звук, лучшая музыка и лучшая песня, лучший монтаж, лучшая операторская работа и другие, в каждом не меньше трех претендентов. За это время им всё же доставили пиццу, и Джошуа как раз намеревался откусить от своего первого куска пепперони, когда объявили категорию «Лучшая женская роль второго плана». Норин всем телом подалась вперед.

У «Золотого глобуса» не было разделения по очередности ролей, но фильмы были разделены по жанрам, а потому и Норин, сыгравшая главную героиню, и её партнерша Руни Мара, исполнившая вторую женскую роль, оказались одновременно номинированными на «Лучшую актрису в драматическом фильме». Это была общеизвестная истина, что «Золотой глобус» и БАФТА во многом предупреждали выбор Американской академии кинематографа, и Норин — точно так же как Венди и Джош, следуя утвердившимся закономерностям, верили в её номинацию — сама ожидала услышать имя Руни в «Лучшей женской роли второго плана». Как-то интуитивно она ощущала, что, если Мары в этой категории не будет, то «Сестра» не появится и ни в одной другой. Кроме того, она искренне находила Руни достойной этого признания, и когда кадр из их фильма появился на экране, Джойс победно вскинула вверх одну руку, второй неосторожно наклоняя чашку, и вскрикнула — от радости за Руни и досаду от возникшего на халате кофейного пятна.

Они запили этот успех вином и, слишком взволнованные, чтобы есть или разговаривать, жадно уставились в экран. «Сестра» возникла в категории «Лучший оригинальный сценарий», а затем название фильма снова проступило поверх картинки, запечатлевшей замершее в выражении непонимания и страха лицо Норин.

— В категории «Лучшая женская роль» номинированы… Норин Джойс в фильме «Сестра», — произнёс Гильермо Дель Торо, и все последующие номинантки растворились в победных криках и топоте ног, отплясывающих вокруг журнального столика ритуальные танцы. Они все втроем обнимались и прыгали, улыбались, смеялись и расцеловывали друг друга, но в какой-то момент Норин ощутила внутри себя неясную пустоту — она радовалась, не осознавая чему. Упала обратно на диван, откинув тяжелую от мигрени голову на спинку, и только потом очень осторожно, боясь спугнуть, поняла: её чутьё, вера, страсть к этой истории в целом и отдельно роли, её безжалостность к своим физическим потребностям вроде еды, сна и отдыха, к своей ментальной устойчивости — всё это было замечено и отплачено. Одно лишь упоминание её имени в контексте «Оскара» выходило далеко за границы того, на что она рассчитывала. И теперь была оглушена собственным восторгом. Она громко, искренне, безудержно засмеялась.

Позже, когда коробки из-под пиццы опустели, а вино осталось только сливовыми пятнами на донышках бокалов, Венди подбородком кивнула в сторону сестры и сказала:

— Передашь Хиддлстону, что он должен мне тысячу фунтов.

Норин переглянулась с Джошуа, и тот, удивленно вскинув бровь, спросил:

— Извини, что?

— Мы поспорили на дне рождения Норин насчет её номинации, — пояснила Венди.

Старшая Джойс фыркнула и недовольно осведомилась:

— Том поставил на то, что меня не номинируют? Вот паршивец!

Младшая Джойс рассмеялась, поднимаясь с пола и подхватывая со стола грязную посуду. Она ушла на кухню и оттуда, сгружая бокалы в раковину, ответила:

— Приблизительный пересказ его ставки такой: ты достойна не меньше трех «Оскаров». Но он считает, что «Сестру» не номинируют ни в одной из категорий, потому что Академия весьма предвзята и материально субъективна, она редко жалует независимые фильмы и одним из важных критериев считает кассовые сборы, которых у «Сестры» из-за специфики темы и выполнения может оказаться недостаточно.

— Похоже, в оригинале это было двухчасовой лекцией, — переглянувшись с Джошуа, заключила Норин. — Щедро приправленной историей кинематографа и цитатами из великих.

— Например, из Пруста, — подсказал агент, и Венди закивала.

— Типичный Том Хиддлстон!

***

Понедельник, 29 февраля 2016 года

Голд-Кост, Австралия

Между утонувшим в австралийских джунглях отелем «О’рейллис Рейнфорест Ретрит» и наводненной кинозвездами красной дорожкой у театра «Долби» в Голливуде было 17 часов разницы. В Лос-Анджелесе был довольно прохладный вечер воскресенья, наполненный вспышками фотокамер, белозубыми улыбками и предоскаровской лихорадкой; в Голд-Косте был полдень жаркого, влажного понедельника, состоящего из звуков тропического леса, вездесущих насекомых и гримеров, к несчастью Тома, уверенных, что он недостаточно потеет в кадре, а потому подливающих на его спину воду. Они были на финишной прямой «Конга», каждый день снимая с раннего утра до последних лучей дневного света, пытаясь нагнать график, застопорившийся осенью из-за травмы Тома. Плечо до сих пор иногда давало о себе знать, саднило и ныло, мускула порой подводила во время тренировок, но ему посчастливилось не растерять за время лечения физическую форму окончательно, а потому как только повязку сняли и прописали упражнения для разработки мышцы, съемки возобновились.

Сегодня снимали проход отряда Конрада по джунглям. Ради полуминутной сцены работали уже несколько часов и пока, похоже, безрезультатно. Воздух кишел москитами, мухами и мотыльками, режиссёр радовался — они добавляли реалистичности картинке, но постоянно норовили попасть в глаза или рот актёрам, садились им на лица и волосы. Том отмахивался руками и стволом автомата, шагающая за ним Бри несколько раз испугано взвизгивала, а Томас проглотил насекомое, долго откашливался, а затем и вовсе заявил, что его стошнит. Наконец, Вот-Робертс скомандовал: