Раскадровка (СИ) - "Ulla Lovisa" - Страница 43

Этим вечером Норин ушла бродить вдоль океана из-за ревности. Немка Майке Бёлер, играющая проститутку Уллу, вместе со многими другими актёрами часто забредала в их дом на ужин. Она кокетничала со всеми — от продюсера до Лакшана, а сегодня сосредоточила всё своё внимание на Томе. За столом она урвала себе место рядом с ним, пробовала на слух его знания немецкого, томно и непозволительно громко хохотала над его шутками — околдовывала его. А он весьма щедро ей отвечал вниманием и преувеличенной обходительностью. Объективно Норин понимала, что не имела на Хиддлстона никаких прав единоличной собственности, но внутри скрежетала тяжелая перемалывающая кости злоба. По-человечески, отвлеченно Норин признавала, что Том — мужчина в самом рассвете сил, имеющий физиологические потребности определенного характера, и она знала, что весь месяц в Индии он ночевал в своей спальне один, а раз так, должно быть, испытывал сильный голод. Но признавать это как его неотъемлемую часть и не видеть, как эта жажда утоляется, было совершенно не тем же самым, что наблюдать за откровенными заигрываниями.

Джойс было болезненно неприятно, это отравляло её поведение, и она, едва прикоснувшись к еде, решила проветрить голову. Когда она поднялась из-за стола, обнаружила на себе вопросительный взгляд Тома и заметила, как его рука рефлекторно легла на расстеленную на его коленях салфетку — чтобы убрать её и встать. Это короткое движение подарило Норин какое-то ядовитое удовлетворение: шах и мат, Майке, каким бы соблазнительно гладким не было её уткнувшееся в Тома плечо, он не выпускал из виду Норин, он никогда о ней не забывал.

Она, успокоившаяся за долгую прогулку в одиночестве, почувствовала, что с появлением Хиддлстона снова начала распаляться.

— Подумываю над тем, чтобы искупаться.

Том вскинул брови и кивнул подбородком в сторону океана.

— Сейчас? Там?

— Да.

— Я тебя не пущу, — заявил он, и Норин засмеялась серьёзности его тона.

— Это ещё с какой стати?

— Уже темно, и ты понятия не имеешь, что там в воде. Это опасно.

— О Боже, — отмахнулась Джойс, медленно пятясь. Том так же медленно, неотступно двинулся вслед за ней. — А что там может оказаться?

— Не знаю. Акулы.

— Акулы? — весело переспросила она, повернулась и побежала. Он догнал её в несколько широких шагов, сгреб в охапку, резко останавливая — её ноги заскользили по мокрому песку, она потеряла равновесие — и прижимая к себе.

— Джойс, я сказал: не пущу, — хрипло выдохнул Том ей прямо в ухо, и оттуда по затылку, по шее и вниз по спине, по внутренней стороне бедер побежало щекочущее волнение. Казалось, у Норин никогда и ни от одного мужчины по коже не бежали такие будоражащие мурашки. Она отыскала под ногами почву, резко повернулась прямо в сомкнутых вокруг неё руках Тома и поцеловала. Его губы были влажными и солёными, окруженными жесткой, остро царапающей бородой, но реагировали так чувственно, отвечали так мягко, что отменяли всякий внешний дискомфорт.

Как-то Том сказал ей, что наибольше в жизни боится потерять время впустую, оглянуться на прожитые годы с сожалением о всём том, чего не сделал из-за страха, предрассудков, неуверенности, сомнений. Он считал, что у каждого было по две жизни, и вторая, настоящая, начиналась с понимания, что жизнь одна-единственная. Без возможности возврата или обмена. Норин находила эту философию разумной. И в этот поздний вечер, пропуская пальцы в непривычно отросшие, повисшие влажными завитками волосы Тома, прижимаясь к его пышущей жаром пробежки груди, сплетая их языки воедино, она осознанно решила ею руководствоваться. В конце концов, сколько можно было прятаться от очевидного: Норин была в него влюблена. Вероятно, давно. Вероятно, с самого их знакомства, иначе почему так легко и быстро переступила через всю свою осторожность и избирательность? Она продолжала быть с Марко Манкузо, потому что так привыкла, потому что это давало удобную свободу, потому что эти отношения служили надежной защитой от правды. Она не была с Томом после расставания с Марко, потому что срослась с паттерном их дружбы и потому что между местами их работы было безопасное расстояние. Но теперь, оказавшись к нему так близко ежедневно, заглянув в изнанку его жизни, обнаружив себя в самом центре его постоянного внимания, она уже не могла себя обманывать. Норин была влюблена в Хиддлстона и хотела его. Вероятно, давно. Вероятно, ещё с самого их знакомства.

Том упирался носом в её щеку и дышал тяжело, шумно. Он не успел прийти в себя после бега, он задыхался, и, когда он оторвался от Норин, чтобы сделать большой глоток воздуха, она оттолкнула его, засмеялась и снова побежала к океану.

— Норин! — крикнул ей вслед Том, но она не останавливалась. Она бежала размашисто, разбрызгивая из-под ног фонтаны песчаной жижи. Выбегающие навстречу волны ударялись в неё, а затем, откатываясь обратно, уволакивали за собой. Джойс вошла в воду по пояс, затем сложила руки и нырнула. Так, у самого дна, почти не ощущая колыхания волн над собой, она проплыла несколько метров, пока в сдавленных легких не начало болезненно жечь, а когда выплыла на поверхность, едва чувствовала под ногами дно. На берегу Том торопливо разулся, стянул футболку, сдернул повисшие вокруг шеи наушники и, швырнув это всё в одну кучу, бросился за Норин. Он преодолел расстояние между ними быстрым, порывистым брассом, ухватил её за руку и притянул к себе. Он что-то невнятно прорычал ей в губы, а она коротко улыбнулась, отвечая на поцелуй. Подхваченная водой, невесомая в ней, Норин обвила Тома ногами, обняла его плечи и повисла на нём. Его руки подхватили её бедра, и так они целовались, пока вода не отнесла их настолько далеко, что даже Хиддлстон не находил дна, и их головы то и дело накрывало волнами.

И они вышли. Мокрые, с прилипшей к ним одеждой — полы рубахи Норин вязкими полосками ткани обвились вокруг её ног — с горькой океанической водой, стекающей по их лицам и волосам, они какое-то недолгое время молча шли вверх по берегу мимо брошенных Томом вещей к полосе сухого, чистого песка. А затем Хиддлстон резко остановился и повалил её на землю, бережно придержав её голову, но грузно навалившись сверху. Только тогда Норин осознала отчетливо и ясно, что именно за этим и пришла на пляж. Она знала, что Том выйдет на пробежку, она знала, что он заметил её реакцию на Майке, она надеялась, что он не оставит этого без внимания и что постарается ей донести, что она значит для него куда больше, чем все остальные. И вот Том был здесь, придавливал её своим весом к мягкому песку и сползал губами по её шее. Два года тесной дружбы привели их к этому — к стихийному сексу на ночном берегу Индийского океана недалеко от Мумбаи и в шаге от виллы, заполненной людьми, которые могли выйти из калитки внутреннего дворика в любой момент. Но это их не заботило.

Джойс просунула руку под резинку шорт Хиддлстона и там, под потяжелевшей от холодной влаги тканью нащупала твердый, налитый горячей кровью и желанием член. Она обхватила его пальцами, и Том судорожно и хрипло выдохнул. Его жадные руки, стискивая, почти царапая, комкая и оттягивая мокрую рубаху, блуждали по её телу. Он накрыл ладонью её грудь и мягко сжал, он выстраивал дорожку из горячих поцелуев вокруг её шеи и вдоль ключиц, он прикусывал её кожу, слизывал с неё влагу и следы собственных зубов. Норин поглаживала его член, следуя вдоль рельефной линии вздувшейся вены от шелковисто-гладкой головки до спутанного комка волос на холодном после купания лобке, она подхватывала в ладонь отвердевшие, пылающие жаром яички, и Том дышал всё громче, всё надрывнее, а затем прорычал:

— Джойс, полегче. Я сейчас кончу.

Она выбралась из его шорт и опустила руки на его голый торс, заскользила ими по его бокам и животу, по твердой, поросшей редкими завившимися волосами, груди, обняла ладонями его длинную гибкую шею. Запустила руки в волосы на затылке и, потянув, заставила с хриплым вздохом откинуть голову. Приподнявшись над песком, Норин поцеловала его подбородок, прочертила языком линию вдоль челюсти, поцеловала острую скулу и, дотянувшись до уха, прошептала: