Отыгрыш (СИ) - Милешкин Андрей - Страница 20

— Простите великодушно, не силен я в артиллерии…

А Оболенский, не на шутку увлекшись, продолжал:

— Но с гаубицами и правда беда, расчёты дай Бог к третьей части найдутся. Однако ж и с этой бедой сладить можно. Правда возраст у солдат великоват, но есть, есть у нас в Орле человек тридцать старых гаубичников.

— А ежели ещё и по госпиталям посмотреть выздоравливающих… — подхватил мысль Годунов и заключил: — Справимся.

И снова мысленно добавил, как заклинание: "Хочется верить, ох как хочется!"

— Особенно хочу порекомендовать вам отца Иоанна из Преображенской церкви, в миру Ивана Григорьевича Земского…

Так, вроде бы, на этот момент в Орле нет ни одной действующей церкви, припомнил Годунов. Нет, он, конечно, не специалист, но на недавнем семинаре Общества охраны памятников смутно знакомая по предыдущим семинарам дамочка об этом доклад читала.

— Мы с ним давние приятели, у наших матушек усадьбы в Пятницкой слободе забор в забор стояли, — между тем продолжал Оболенский с той интонацией, с коей и надлежит разговаривать за чаем… без учета обстоятельств, и Годунов не мог не подивиться самообладанию старого офицера. — Артиллерист он от Бога, за это я ручаюсь, и как раз-таки гаубичник. Сан-то он уже в двадцатые принял, после некоторых событий в частной, как говорится, жизни. Вы дурного-то не подумайте, он не из врагов идейных, ничего эдакого за ним не числится. Как церковь закрыли, его даже в облархив работать взяли, и был он на хорошем счету. А архив наш в здании Преображенской церкви располагается, видите, как чудно судьба-то распорядилась? Архив, конечно, уже эвакуировали, да не весь, не весь. Вот при том, что осталось, Иван Григорьевич и числится. Ну и, скрывать не буду, служит. Сан-то он не слагал, а время такое, что людям никакая опора не лишняя.

М-да-а, а здесь, по всему видать, край непуганых интендантов. Вот и верь после этого любителям порассуждать о безгласном тоталитаризме и тоталитарной безгласности!

— Я уверен, что в такое время он раздумывать не будет, да и отсиживаться ему резону нет — военная, как говорится, косточка, — резюмировал Оболенский, допил чай, аккуратно отодвинул чашечку с блюдечком — и принялся совершенно учительским тоном, с чувством, с толком и с расстановкой, перечислять, чем богаты окружные склады.

ДШК, мелинит, гаубицы… Люди… Кого ещё под ружье поставить-то можно? Округ, надо понимать, выметен подчистую: если память не изменяет, в июле сформировали двадцатую армию, а потом стрелковую дивизию, которая в привычной истории прославилась при обороне Тулы, и сколько-то там маршевых батальонов… не один десяток — точно. Так что правильно он сказал Ерёменко насчет мобилизационных резервов, правильно. Что мы вообще имеем на сегодняшний день, который давно уже вечер? Доподлинно известно о семи сотнях ополченцев, и не абы каких — батальон, шутка ли сказать, создавался при Управлении НКВД. Прибавим чекистов-конвойников. Ну и робко припомним про три сотни парней и девчонок из истребительных групп… А нужны-то артиллеристы… саперы… летчиков бы человек… хоть сколько-нибудь!..

Авторы многочисленных альтернативок, красочно живописующие преимущества послезнания… вас бы сюда, подсказали бы бедному краеведу-любителю, откуда спецов брать да по каким кустам рояли шукать! И заодно — на чем эту филармонию траспортировать. Память, память, ну хоть ты-то что-нибудь жизнеутверждающее подскажи!

В компьютерной стратежке удобно: вот они, все твои ресурсы, аккуратно расфасованы по квадратикам. А главное, если что-то пошло вкривь, и вкось, и поперек планов, всегда переиграть можно, угу. И не надо бодреньким тоном человека, радующегося тому, что покойник он пока только потенциальный, объявлять всем и каждому: дескать, справимся, прибыл Чип и Дейл в одном лице, сейчас всех спасет и выручит, ввалит врагам по самое Гитлер не горюй и в финале будет красиво попирать ногами поверженного Гудериана…

А причем тут, собственно говоря, компьютерная "стратегия"? Неужто тебя, Александр свет Василич, ни жизнь, ни служба системности мышления не научили? Вот и давай, систематизируй, если потонуть не хочешь.

Вздохнул. Дожевал печенье, почти не чувствуя вкуса. Снова вздохнул. Допил чай. Попросил у хозяина листок бумаги и карандаш — в последний раз он писал пером, да и то плакатным, в незабвенные курсантские времена, нефиг лишние подозрения провоцировать. Он и сам по себе — тот ещё рояль на человечьих ножках, целый, в переводе на нормальный общевойсковой язык, генерал-майор, свалившийся в прифронтовой город чуть ли не с неба. Остается надеяться, что врут старые фильмы и современные историки насчет повальной шпиономании. Ладно, определился ведь уже: сейчас это неактуально. Все равно обратный отсчет уже пошел, и от того момента, когда откроется, что оборону возглавил самозванец, его, Годунова, отделяют несколько дней, в самом лучшем случае — неделя. И дальнейшие прогнозы до известной степени зависят от результативности его действий. И вообще, кому судьба быть повешенным, тот не утонет. Так когда-то сказала бабка, входя, в самом что ни на есть буквальном смысле слова, в горящую избу, чтобы вынести оттуда кошку с новорожденными котятами.

А интересно было бы повстречаться с бабкой… она совсем рядом, в Фоминке…

Угу, давай-давай, хронотурист…. Помечтай!

Мысли пошли вразнос. Хотя такого раньше не бывало даже в нештатных ситуациях. Впрочем, эта была… даже не экстраординарная. Черт знает, как о ней вообще сказать, не воскресив в памяти боцманский загиб.

Годунов ровнехонько, хоть и без помощи линейки, расчертил листок на клетки и начал вписывать в них то, что однозначно имелось в наличии. Часть пустых клеток заполнится в процессе совещания, часть по-прежнему будет удручать траурной белизной.

На обороте Годунов, припомнив свои диванные размышления о возможностях и перспективах, накидал список вопросов.

Картина становилась более ясной — но ничуть не более радужной. И, как всегда в трудных ситуациях, он начал говорить сам с собой.

"Ну что, товарищ самозванец, делать-то будем?" — вяло спросил утомленный недосыпом и потрясениями внутренний голос.

"Я не самозванец, я мобилизованный из будущего", — ничуть не энергичнее огрызнулся Годунов.

"Угу, старший майор военно-морского флота Российской Федерации! Давай, вперед, строй оборону на суше, покажи мастер-класс! Это покруче любой морской пехоты будет!" — альтер-эго было традиционно упрямо и ехидно. И эта традиционность создавала иллюзию стабильности, и…

И как будто бы что-то перещелкнуло в мозгах: ситуация стала восприниматься, как фантастическая. Город вдруг увиделся кораблем в условиях автономки: какова ни была бы угроза, полагаться надлежит только на собственные силы.

30 сентября 1941 года, Орёл

"А сил тех кот наплакал, скотина полосатая", — размышлял Годунов уже после совещания, отдыхая в кабинете Оболенского на кожаном диване с высокой, обрамленной резным деревом, спинкой. Диван был жесткий… а на телеэкране такие почему-то всегда казались мягкими, одно удовольствие поваляться. Хозяин, выдав высокому гостю вышитую маками думочку, учтиво удалился. Гм, не иначе как дочка рукодельничает? Или все ж таки жена? Ну, та, которая печенье печет, и преотлично, надо признать, печет. Но почему-то хотелось думать, что именно дочка и непременно очень красивая… Вот уж, нашел время для размышлений в духе… гм… озабоченного не только историческими судьбами попаданца! Тоже реакция на стресс и на переутомление, наверное. Сейчас бы пустырничку… Но почему-то впервые в жизни хотелось водки. Конкретно так хотелось.

У всех у них на отдых оставалось часа три, не больше. Хотя, если подумать, не у всех. Одинцов, вон, суетится, готовит утренний отъезд, с кем-то связывается, что-то решает.

Ему же, как высокому начальству, которое следует беречь для грядущих больших решений, предоставили целых три часа на отдых. А вот не спалось — и всё тут! Поворочавшись минут с пятнадцать, Годунов понял, что в борьбе с бессонницей потерпел фиаско, и пока воображению не вздумалось экстраполировать эту житейскую ситуацию на все предстоящее, глобальное, встал, включил настольную лампу и снова принялся медитировать над расчерченным листочком.